твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
Весь свет только и делает, что носится с тобой! На прошлой неделе твоя родственница Крейндл — провались она сквозь землю! — встретила на рынке возле рыбного ряда мою мать и стала меня оплакивать, — болячка бы ей, господи! Почему, говорит, я не развожусь с тобой, и пусть будет покончено с этим делом. Можешь себе представить, мать в долгу не осталась! Она с ней не ссорилась, упаси бог, не ругалась, но доняла ее словечками, как она умеет: «Там, где двое на одной подушке, третьему делать нечего. Нежели новый черепок, лучше старый горшок… Друзья, что крапива — растут без дождя… Почему бы ей на более близкого не оглянуться?.. Каждый чует, что другой чесноку наелся… Отрастил бык длинный язык, а трубить не умеет…» Такими и подобными словечками мать донимала ее до тех пор, пока та не ушла, — у нее и язык отнялся…
Менахем-Мендл из Егупца — своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что «лес» оказался «степью». Ни медведей, как говорится, ни чащи! Ни леса, ни деревьев, ни реки — чепуха, прошлогодний снег! Зря морочил голову и другим и себе, зря ноги бил, зря сапоги трепал. Я убедился, дорогая жена, что леса — это не для меня, иметь дело с такими лгунами мне не по силам. Они способны выдумать, что на небе ярмарка, по их милости можно и в тартарары провалиться! Что же мне осгавалось делать? Я вовремя спохватился и принялся за другое — за заводы (то есть фабрики, где делают сахар). Это сейчас самое выгодное дело. Люди покупают заводы, а маклера зашибают деньгу, богатеют! Есть тут один маклер из Белополья, он втерся к Радомысльским, каждую неделю делает для них два-три заводика, получает свои десять — пятнадцать тысяч рублей и уезжает на субботу домой. Куда уж больше? Служители, факторы заделались маклерами заводов, носят золотые часы, говорят по-немецки, страдают уже от катара желудка, посылают своих жен на воды, стали большими аристократами. Словом, единственное дело, оставшееся в Егупце на бирже, это заводы! Заводы делают все маклеры, а в том числе и я. Тебе, наверное, интересно знать, каким образом я пристроился к такому фундаментальному делу? Ведь я даже не знаю, с чем это едят! А вот послушай, как бог направляет человека.
Уже давно я перестал бывать у Семадени (не Симе-Дина, как ты говоришь. Это вообще не женщина, а мужчина, и порядочный изверг к тому же). А перестал я бывать не потому, что я с ним поссорился, а просто опротивело мне кофе с булочками, да и денег нет при себе… Стал я вместе с другими шататься по улице. Тут я познакомился с одним маклером по заводам, видно, очень порядочным человеком и большим знатоком дела. Он вхож, говорит, к самым большим людям, даже к Бродским.
— Из каких краев будете? — спросил он меня.
— Из Касриловки. То есть родился я в Ямполе, прописан в Мазеповке, жену взял из Касриловки, а торговать — торгую в Егупце.
— А что такое эта самая Касриловка? Деревня или местечко?
— Что значит, — говорю я, — местечко? Это настоящий город!
— А евреям там разрешается жить?
— Еще как разрешается!
— Ну, а река, — спрашивает он, — у вас есть?
— Да еще какая река! — отвечаю. — Штинкайла называется!
— Ну, а железная дорога далеко?
— Да нет! Всего в каких-нибудь семидесяти с лишним верстах. А почему это вас интересует?
— Давайте, — отвечает, — вашу руку! Дайте слово, что все это останется между нами. Могу вам сообщить, реб Менахем-Мендл, что мы с божьей помощью вскоре заработаем деньги, много денег, полную шапку! Только что мне пришла в голову мысль, да такая, что раз в сто лет приходит. Дело в том, что желающих покупать заводы сейчас развелось много. А заводов нет. Сколько было, расхватали Радомысльские. А больше и продавать не хотят. Поэтому народ принялся за постройку новеньких, свеженьких заводов. А так как в деревни евреям доступа нет, то и приходится строить заводы в местечках, где евреям жить разрешается. Теперь вы уже понимаете, что ваша Касриловка с первых дней творения создана для того, чтобы в ней был построен заводишко? А у меня как раз есть клиент, который может построить завод стоимостью в полмиллиона рублей, было бы только место. Все места порасхватали! Не знаете ли вы, с кем можно переговорить, растут ли там бураки и найдется ли место для постройки завода?
— Ох! — отвечаю я, — с превеликим удовольствием! У меня там, — говорю, жена, дай ей бог долголетия, и тесть, и теща, и вся родня. Могу сейчас же написать туда письмо, и вы можете быть уверены, что мне немедленно ответят обо всем подробно.
Так вот, дорогая жена, я и пишу тебе и прошу повидаться с Азриелем-старостой и с Мошкой-рыжим — он трется возле начальства… Пусть он выпытает, есть ли место, сколько можно получить бураков и почем? Обо всем этом немедленно сообщи мне письмом. Это необходимо! Тут, понимаешь, пахнет крупным заработком — тысяч десять-пятнадцать, не меньше!
Но так как я занят и не имею времени, то пишу тебе кратко. Даст бог, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Сердечно кланяюсь каждому в отдельности.
Твой супруг Менахем-Мендл.
Главное забыл! Я расспросил моего компаньона и узнал, что клиент его один из Радомысльских, купец очень азартный: все они, Радомысльские, люди горячие и очень охочие до заводов, будь то хоть ветряная мельница, была бы только труба да гудок. Поэтому я надеюсь, что дело это верное, и мы с божьей помощью заработаем. Правда, у нас довольно-таки много компаньонов, чуть ли не целый десяток. Но пускай уж выгорит дело, а за богатствами, ты знаешь, я не гонюсь!
Тот же.
Шейне-Шейндл из Касриловки — своему мужу в Егупец
Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!
Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.
А во вторых, пишу я тебе, что я читала и перечитывала твое послание, но не поняла ни слова. Чего ты хочешь? Спрашиваешь, есть ли места? Так вот могу тебе сообщить, что у нас на новом кладбище мест сколько угодно, на пол-Егупца хватит. И почему тебя так интересуют бураки? Почему ты заодно не спрашиваешь о капусте, о хрене и пастернаке? А что касается реки, то дай бог такую долю твоим компаньонам, какая у нас вода! Чуть весна наступит, здесь пьют воду с головастиками, а летом всю реку затягивает зеленью, как травой. Очень хотелось бы, чтобы твои егупецкие ловкачи, которые возятся с желудками, попробовали нашу водичку в середине лета! Нет, Мендл, пускай они хиреют у себя в Егупце, а уж мы как-нибудь обойдемся без их заводов. Выбей себе, Мендл, дурь из головы! Ты так же будешь делать заводы, как делал леса, имения, дома и сахар. Ручаюсь, что прежде, чем ты успеешь оглянуться, твои компаньоны тебя кругом облапошат, потому что ты был растяпой и останешься растяпой, как желает тебе счастья и всего хорошего
твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
Да, скажи, пожалуйста, Мендл, что это еще за новости у нас передают? Говорят, будто там, в Егупце, уже записываются на Палестину. Кто уплатит сорок копеек, тот едет. Что это такое? У нас об этом сильно поговаривать стали. Молодежь собирается каждый вечер у Иосла Мойше-Иосиса и толкует о Палестине. Словом, столпотворение. Как моя мама говорит: «Давно уже шуму не было!»
Менахем-Мендл из Егупца — своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что погоня за заводами почти прекратилась. Наступил кризис, и сейчас заводы, можно сказать, на улице валяются: нет на них покупателей! Народ, понимаешь ли, объелся заводами, даже через край хватил, деньги дороги, а сахар продают за бесценок, потому что столько сахару понаделали, что его и девать некуда, хоть брось! Дело загублено, заводчики готовы жизнь отдать за копейку, капиталисты воздерживаются, а маклеры болтаются без дела, и я тоже!
Но ты, чего доброго, можешь подумать, что на этом свет клином сошелся? Не беспокойся, дорогая моя, и господь еще на небе сидит, и Егупец еще на месте стоит. Такие человечки, как я, не пропадают. Наоборот, именно сейчас у меня есть надежда выплыть. Я веду сейчас дело, которое должно дать на мою долю чуть ли не сто тысяч! Это огромное дело, миллионов на десять, а может быть, и больше. Этому нет границ! Возможно, что одного только золота там на много тысяч. А серебра, а железа, а меди, а свинца, а ртути! О каменном угле и о камнях я уже не говорю! Затем, там масса лесов, полей, всякого добра… Говорят — золотые россыпи, а хотят за все это всего-навсего два с половиной миллиона рублей! Просто даром! Единственный недостаток в том, что это далековато, а именно аж в Сибири, ехать туда надо чуть ли не три недели подряд, так как железной дороги там нет.
