— Я собирался поступить совершенно так же, когда только что попал на фирму, — сказал ему однажды старый Джонсон.
Они вместе шли домой. Мистер Джонсон жил тоже на Бертон-сквер. Он был холостяком и жил с незамужней сестрой.
— Это было сорок три года тому назад, при жизни первого мистера Моубри. Но тогда время службы было более продолжительным, и, когда я возвращался домой, я всегда был очень утомлен. Да и вообще у меня не было вашей энергии.
Он засмеялся и как будто ожидал, что Энтони поймет причину его веселья.
— Заходите ко мне, — добавил он, — если вы в чем-нибудь будете затрудняться. Я надеюсь, что смогу помочь вам.
Энтони и впрямь изучал право и недоумевал, почему все это считали естественным.
Он собирался поговорить об этом с Эдвардом. Но Эдвард начал разговор сам.
— Я очень рад, что вы поступили к отцу, — сказал он. Это было за два дня до его возвращения в Оксфорд. Он пришел в контору с поручениями от отца, который страдал головной болью и лежал в постели. — Я и сам подумал сделать это, когда узнал, что вы собираетесь заняться делами. Бетти была очень довольна. Она находит, что это полезно для отца и что вы его поддержите, — добавил он смеясь. — Раз вы вступили на этот путь, я желаю вам успеха и советую сдать экзамен на адвоката. Я напишу все, что вам для этого потребуется, и пришлю через Бетти. Если вам нужны будут какие-нибудь книги, которых вы не найдете, напишите мне, я вам их вышлю.
— Вы правы, — сказал Энтони, — этого обязательно нужно добиться. Единственное, что меня смущает, это то, что вы все обо мне так заботитесь. Это противоречит моему характеру.
Эдвард взгромоздился на отцовское бюро и болтал ногами.
— Вы были для меня верным другом, — сказал Энтони, — с того момента, когда впервые заговорили со мной в Булл-лайн, в тот день, когда я дрался с Пенлоу.
Он сказал это с необычным для него волнением. Эдвард покраснел.
— Имеются на свете только два человека, которых я действительно люблю, — сказал он, — это вы и Бетти. Но я думаю не только о вас. Когда я вернусь, возможно, мы будем вместе работать. А если нет…
Он сделал паузу.
— Что вы хотите сказать? — спросил Энтони. — Разве вы не думаете заняться вашим делом? Отец ваш мечтает об этом. Вот почему он никогда не решался взять себе компаньона, так он мне говорил.
— Да, действительно, я должен был бы заняться делом, — ответил Эдвард, — если только не встретятся препятствия.
Он посмотрел в окно. Энтони проследил за его взглядом, но холодный серый двор был пуст, если не считать двух кэбов, стоявших у панели.
— Какое же может быть препятствие? — настаивал Энтони.
— О, ничего особенного, — ответил Эдвард, — это только другой способ сказать deo volente [1].В свое время это выражение добавлялось ко всем публичным актам. Но наши современники не так набожны, как их предки.
Он взял в руки трость и шляпу и протянул ему руку.
— Не забудьте насчет книг, — сказал он, — покупать их дорого, а у меня имеется почти все, что нужно.
Энтони поблагодарил его, и они пожали друг другу руки. Больше им уже не пришлось встретиться.
Незадолго до Пасхи Эдвард написал отцу и Бетти, что он болен сахарной болезнью и намерен отправиться на несколько недель в санаторию в Мальверн. Доктор надеялся, что при хорошем уходе он скоро поправится. Во всяком случае, должен вернуться в Оксфорд еще во время летних каникул. Он надеялся приехать домой на Рождество.
Энтони он написал письмо совершенно иного содержания. Доктор, действительно, высказался оптимистично. Он обязан был сделать это, но знал, что надежды мало. Он должен вернуться в Оксфорд, если только доктор категорически не запретит этого, ради Бетти. Он не хотел бы волновать ее. И действительно, он надеется вывернуться из этой истории. Если же нет, то его надежды сводятся к тому, чтобы Энтони полным ходом закончил учебу и сделался участником в деле. Из этого письма было совершенно ясно, что он и Бетти были вполне солидарны в этом вопросе и что она собиралась подготовить почву со стороны отца. Любовь мистера Моубри к старому портвейну все усиливалась. Он все меньше и меньше обращал внимание на дела. Несомненно, скоро потребуется чья-то помощь.
«Бетти любит вас, — писал Эдвард. — Я мечтаю о том, чтобы вы поженились, и когда доктор сказал мне о болезни, моей первой мыслью было написать вам обоим и поторопить вас, мне казалось, что вы так подходите друг другу. Но потом мне пришло в голову, что мы с вами совершенно чужие, несмотря на то что вы нам близки и дороги, мы не знаем, что у нас в сердцах. Я боялся, что вы сочтете это своим долгом и сделаете это скорее из признательности или по какой-нибудь схожей причине. Я знал, что вы во всяком случае поступите честно, и несколько мгновений спустя я начал думать, что этого достаточно. Но теперь я не совсем уверен. Может быть, любовь самое главное, и смешно думать, что мы можем обойтись без нее, самое важное, чему мы должны научиться, — научиться любить, потому что это есть великая тайна. Простите меня за эти слова, но мне сейчас не остается ничего другого, как гулять по горам и думать. Если вы с Бетти полюбите друг друга и я услышу об этом, я буду бесконечно рад. Но я знаю, что вы во всяком случае займете мое место и будете о ней заботиться».
Он добавлял, что снова напишет и будет держать Энтони в курсе дела, так что они еще смогут поговорить.
Энтони перечитал письмо. Его дружба с Эдвардом значила больше, чем он сам думал. Ему казалось, что он теряет кусочек самого себя, и его удивила та боль, которую он почувствовал. Несомненно, он был менее независим, более связан с другими, чем считал. Внешне его жизнь потечет по прежнему руслу. Он будет планировать, маневрировать, бороться и побеждать. Но нужно было считаться еще и с другим Энтони, которого он только один знал и которого он сам замечал только изредка, — с Энтони-мечтателем. Казалось, что и он вырос, что и у него появились надежды, желания. Это он потерял друга и не мог утешиться. И казалось, что от своей печали он получил новую силу. И с этих пор Энтони-мечтатель появлялся гораздо чаще и иногда даже мешал делу.
Он охотно съездил бы в Мальверн и поговорил бы с Эдвардом. Бетти ведь находилась там. Но он был нужен в конторе. У мистера Моубри теперь часто болела голова, и тогда он не выходил из дома, а Энтони должен был приходить к нему домой и занимался в библиотеке. И потом у него появилась привычка исчезать на целые дни, объясняя это неожиданными вызывами за город, по частным делам. Он оставлял свой адрес одному только Энтони, на случай, что будет совершенно необходимо вернуться. Энтони имел определенные подозрения относительно того, что это были за поездки, и очень грустил по этому поводу. Бетти вернулась из Мальверна, так как Эдвард уверил ее, что ему гораздо лучше.
Энтони, посмотрев на дело со всех сторон, пришел к убеждению, что он должен ей все сказать.
Он был убежден, что рано или поздно это все равно придется сделать.
Бетти не была удивлена.
— Я этого боялась, — сказала она. — Мысль о Теде поддерживала его все время. Он всегда был хорошим отцом. Ему так хотелось, чтобы Тед был его преемником в деле. Теперь отец, кажется, совершенно забросил дела.
— Но Тед же будет его преемником, — ответил Энтони, не подымая глаз.
— Мне бы хотелось, чтобы вы его в этом убедили, — сказала она. — Я пробовала, но он только раздражается. Если бы Тед мог вернуться домой хоть на несколько дней, это его бы подбодрило.
— А вы думаете, он не сможет приехать? — спросил Энтони.
— Только не в Мидлсбро, — ответила она. Она посмотрела в окно, на дым фабричных труб, который медленно плыл вдоль долины по направлению к морю. — Я так хотела, чтобы отец купил аббатство, имение сэра Уильяма Кумбера, но теперь слишком поздно. А эта женщина, кажется, крепко держит его в руках. Я боюсь, как бы он на ней не женился. Бедный отец! Он такой еще ребенок.
— Давно он ее знает? — спросил Энтони.
— Она была нашей гувернанткой, когда я и Тед были детьми, — ответила Бетти. — Хорошенькая, но я ее всегда ненавидела. Это было, вероятно, инстинктивно. Она вышла замуж вскоре после того, как покинула нас и вернулась во Францию, но затем снова приехала в Лондон, когда лет шесть тому назад умер ее муж. Я бы перенесла все что угодно, но только не их свадьбу. Если бы я увидела, что она спит в комнате нашей матери…
Она запнулась. Она дрожала.
— Я думаю, пугаться рано, — сказал Энтони. — Он еще любит вашу мать. Я говорю это не только для того, чтобы сказать вам приятное. Это лучшее, что в нем имеется.
— Он не думал о ней, даже покуда она была жива, — ответила Бетти.
Они сидели в большой столовой и только что кончили обед. Мистер Моубри телеграфировал, что сегодня вернется и хотел бы видеть Энтони. Но пока не вернулся. Она смотрела на портрет матери над камином.
