такое? — закричал один из детишек.
— Думаю, океан, — ответила мать.
— Океан! — закричали дети.
— А пляж тут есть? — спросил другой ребенок.
— Где-нибудь под всем этим снегом должен быть, — ответила мать.
И вот мы пригласили мужчину, женщину и их четверых ребятишек погостить в отеле «Нью-Гэмпшир», хотя мы и были закрыты «до начала сезона». Не так уж трудно слепить побольше макарон, не так уж трудно развести побольше соуса.
Отец несколько смутился, разводя гостей по номерам. Он впервые разводил гостей по номерам в этом отеле «Нью-Гэмпшир» и, пытаясь найти постельное белье в библиотеке, вдруг понял, что совершенно не знает, где что находится. Естественно, мне пришлось ему помочь, и я отлично справился, изображая, будто давно привык разводить гостей по номерам.
— Уж простите нас за некоторый непрофессионализм, — сказал я отцу этого милого молодого семейства, — но когда мы закрываемся с окончанием сезона, то несколько теряем навыки.
— Огромное спасибо, что вы нас вообще пустили, — сказала милая молодая мать. — Дети очень огорчились, что не увидели слаломных трасс, но океана они тоже никогда не видели, а до гор можно и завтра добраться, — добавила она.
Она мне показалась хорошей матерью.
— Я и сам со дня на день ожидаю ребенка, — сказал я.
И только потом Сюзи указала мне, как, должно быть, странно прозвучала эта реплика: она же явно не была беременной.
— Интересно, что они подумали, дурак ты эдакий! — сказала Сюзи.
Но все было просто прекрасно. У детей был великолепный аппетит, а после обеда я показал им, как делается яблочный пирог. А пока пирог пекся, я взял их на короткую зимнюю прогулку к заснеженному берегу и причалам; я показал им фиолетовые волны, бьющиеся о ледяные кружева, что обрамляют берег, я показал им, что шторм на море — это огромные серые волны, одна за другой накатывающиеся на берег. Мой отец, конечно, рассказал молодым супругам из Аризоны все о баснословном отзывчивом пространстве, из которого складывается настоящий отель; по словам Сюзи, он описывал аризонцам наш отель так, будто это «Захер».
— Но для него мы все равно что «Захер», — сказала мне моя теплая медведица, лежа этой ночью в моих объятиях, в то время как за окном завывала буря и падал снег.
— Да, любовь моя, — сказал я ей.
Как великолепно было утром лежать в кровати и слышать голоса детей; они обнаружили штанги в танцевальном зале, и отец объяснял им, что к чему. Айове Бобу понравился бы этот отель, подумал я.
Вот тогда-то я и разбудил Сюзи и попросил ее надеть медвежий костюм.
— Эрл! — возразила она. — Я уже слишком стара, чтобы быть медведем.
Она, моя дорогая Сюзи, рано утром очень напоминает медведицу.
— Давай, Сюзи, — попросил я. — Ради ребят. Они же это на всю жизнь запомнят.
— И что же? — спросила Сюзи. — Ты хочешь, чтобы я напугала детишек?
— Нет, Сюзи, — возразил я, — зачем же пугать.
Все, что я хотел, так это чтобы она надела костюм медведя и обошла бы по снегу вокруг отеля, а я бы внезапно крикнул: «Смотрите! Медвежьи следы! Совсем свежие!»
А большие и маленькие аризонцы выскочат на улицу и подивятся, в какую глушь они попали, будто во сне, а затем я крикну: «Смотрите! Вон медведь! Идет за поленницу!» А Сюзи приостановится там, и, может, я уговорю ее разок-другой выдать хорошенькое «эрл!», а затем она косолапо исчезнет за поленницей и проскользнет в дом через одну из задних дверей, снимет свой костюм и придет на кухню и скажет: «Что там с медведем? Теперь тут редко увидишь медведя».
— Хочешь выгнать меня на улицу, в этот проклятый снег? — спросила Сюзи.
— Ради ребят, Сюзи, — сказал я. — Сколько радости ты им доставишь. Сначала они увидели океан, а теперь увидят медведя. Каждый человек должен когда-нибудь увидеть медведя, Сюзи, — настаивал я.
И конечно, она согласилась. Не без ворчанья, разумеется, — но от этого ее представление было только убедительней; в роли медведя Сюзи нет и не было равных, даже сейчас, когда ее убедили, что она к тому же еще и очень милое человеческое существо.
Таким образом, мы устроили для незнакомцев из Аризоны небольшой розыгрыш, и они уезжали, уверенные, что и вправду видели медведя. Отец на прощанье помахал им рукой из танцевального зала, а потом сказал:
— Медведь, да? Сюзи могла умереть, между прочим, или пневмонию подцепить. А никто не должен болеть, когда в доме появляется ребенок, ты даже простудиться не имеешь права. Я знаю о детях намного больше, чем ты, сам понимаешь. Медведь! — повторил он, качая головой, но я знал, что мы сумели убедить аризонцев; медведица Сюзи — великий мастер перевоплощения.
Медведь остановился у поленницы, его дыхание клубилось в чистом морозном утреннем воздухе, его лапы мягко ступали по нетронутому снегу, как будто это был первый на земле медведь и первый снег на этой планете: все это было очень убедительно. Как хорошо знала Лилли, всё — сказка.
* * *
Так мы и пытаемся мечтать. Так мы придумываем свою жизнь. Из нашей матери мы делаем святую, а отца превращаем в героя; и чей-то старший брат, и чья-то старшая сестра — они становятся нашими героями тоже. Мы изобретаем то, что любим, и то, чего боимся. Всегда найдется утраченный храбрый братишка и утраченная младшая сестренка тоже. Мы придумываем и придумываем: лучший отель, совершенная семья, курортная жизнь. И не успеваем мы вообразить себе эти вещи — они от нас ускользают.
В отеле «Нью-Гэмпшир» мы привинчены на всю жизнь — но что такое немного воздуха в трубах или даже много говна в волосах, если у тебя есть хорошие воспоминания?
Думаю, это вполне подходящая концовка для тебя, мама, и для тебя, Эгг. Это концовка в традиции твоей любимой концовки, Лилли, концовки, до написания которой ты так и не доросла. В этой концовке недостаточно штанг, чтобы удовлетворить Айову Боба, и недостаточно фатализма для Фрэнка. Возможно, здесь не хватает полета мечты — для отца и Фрейда. И маловато стойкости для Фрэнни. И полагаю, здесь не хватает уродства для медведицы Сюзи. Возможно, она недостаточно велика для Младшего Джонса, а на вкус некоторых наших друзей и врагов из прошлого здесь не хватает насилия; вполне возможно, что Визгунья Анни не удостоит ее даже стоном — где бы она сейчас ни лежала и ни визжала.
Но именно это мы и делаем: пытаемся мечтать и не успеваем что-то вообразить себе, как эти вещи от нас ускользают. Нравится вам это или нет, но все происходит
