То же сравнение с Гюго проводит автор рецензии в „Раппель“ (16 октября 1899 г.) — Люсьен-Виктор Менье. Он цитирует слова Гюго: „О мыслители! Будьте полезными! Служите чему-нибудь!.. Искусство для искусства может быть прекрасно, но искусство для прогресса прекраснее“.
Столь же восхищен романом Морис Леблон („Нувель ревю энтернасьональ“, ноябрь 1899 г.). Он подчеркивает, что в „Плодовитости“ все подчинено морали, даже изображение пороков. Ему нравится библейский пафос Золя, особенно там, где он обрушивает громы и молнии на нечестивый Париж. Леблону также приходит на ум сравнение Золя с Гюго, чей художественный метод был еще недавно решительно неприемлем для Золя — главы „натуралистической“ школы. Теперь, когда Золя отказался даже от внешнего „бесстрастия“ и проявил себя пламенным обличителем и проповедником, у Леблона появились основания сопоставлять „Плодовитость“ с „Отверженными“ Гюго.
По мнению Сен-Жоржа де Буэлье („Ла плюм“, 1 ноября 1899 г.), „Плодовитость“ — „великая книга“, ею „заканчивается век, он себя выражает в ней“. „Красоту этой книги составляет ее мораль“. Главное достоинство морали Золя Буэлье видит в том, что она по плечу обычным, средним людям: каждый может быть таким, как Матье, и нет женщины, которая не могла бы проявить отвагу Марианны.
Поэт, близкий к символистскому направлению, но выступавший в журналистике с лево-радикальных позиций, — Лоран Тайяд подчеркнул в своей рецензии („Птит репюблик“, 25 октября 1899 г.) особое нравственное значение книги в свете событий, связанных с делом Дрейфуса: „После всех бесчисленных гнусностей, низостей и подлостей, после двух лет преступлений, обманов, мерзких поступков, совершенных для того, чтобы погубить невинного, показать так, как это сделал Золя, что счастье еще дозволено, что радость не умерла, что мир беспрерывно перестраивается… значит сотворить благое дело“.
Социалистическая пресса также отнеслась к Золя, в общем, благосклонно, чего сам он, видимо, не ожидал, по какому-то недоразумению считая всех социалистов сторонниками Мальтуса и предполагая, что они должны быть безразличны к проблемам, имеющим специфически национальное значение (статья „Вырождение“). В рецензиях, помещенных в „Птит репюблик сосьялист“ (21 октября 1899 г.) и в „Ревю сосьялист“ (декабрь 1899 г.), критики Камилл де Сент-Круа и Эжен Фурньер действительно не сосредоточили внимания на вопросе о плодовитости, но положительно отозвались о других мотивах и чертах романа. Сент-Круа писал: „Последняя книга Золя, несомненно, должна быть признана самой пламенно-антибуржуазной книгой во всем его творчестве. Он собрал здесь самые жестокие обвинения, которые может предъявить производительное, деятельное, энергичное и щедрое общество классу, прорвавшемуся к власти, классу эгоистическому, бесплодному, консервативному“. Фурньер отмечает с симпатией, что Золя, „некогда положивший для себя законом объективизм… теперь появляется на каждой странице, красноречиво провозглашая свою любовь к жизни“. Но вместе с тем критик подчеркивает, что „это не новое чувство у писателя-мэтра. Любовь к жизни характерна для него начиная с самого первого его произведения“.
Лишь в нескольких рецензиях Эмилю Золя бросаются кое-какие упреки. Не удивительно, что католический критик Ж. Лионне в вышедшей в 1905 году книге „Эволюция идей у наших современников“ (а ранее в статье, опубликованной в 1900 году в „Ревю энсиклопедик“) сокрушается о том, что Золя решил вознаградить своих положительных героев на земле, а не на небе. Лионне проводит мысль о том, что романисту было бы „легче“ разрешить этот вопрос, стой он на католической точке зрения. К тому же и союз Матье и Марианны не был бы ограничен земным бытием, а был бы вечен. Нелепость этих „рекомендаций“, абсолютно несовместимых с замыслом Золя и его философией, самоочевидна.
Фредерик Пасси, ученый-экономист, в весьма благожелательной статье о романе Золя („Журналь дез экономист“, 1900, № 41) подметил то, мимо чего проходили другие критики. Поддерживая Золя в его борьбе против Мальтуса и говоря о солидности его антимальтузианских аргументов, он высказывает серьезные сомнения в основном тезисе Золя. „Не заходит ли он слишком далеко, — пишет Пасси, — не утрачивает ли должную меру в выражении своих мыслей, когда в некоторых пассажах, наполненных пламенным лиризмом, взвинчивает свой восторг перед числом до такой степени, что готов в слепом размножении видеть источник всякого прогресса, всякого улучшения материального благосостояния, всякого движения к свободе, свету и добродетели?“
Наиболее серьезные возражения против Золя, связанные с буржуазной сущностью широко расплодившегося клана Фроманов, выдвинул публицист и поэт Шарль Пеги, в ту пору социалист и интернационалист, защитник Дрейфуса (впоследствии он проникся католическими и националистическими настроениями). Пеги писал в издававшемся им журнале „Двухнедельные тетради“ (5-й выпуск 4-й серии): „Плодовитость“ — отнюдь не книга о всечеловеческой солидарности, это книга о завоевании человечества Фроманами. Это в известном смысле возобновление — в значительно более опасном виде, потому что оно представляется нравственным, — некоторых историй Ругон-Маккаров. Это, собственно говоря, „Карьера Фроманов“. Пеги спрашивает, во что превратятся Фроманы после смерти Отца и Матери? „Если они станут всего лишь еще одной нацией среди других наций, то для меня они неинтересны“. По-видимому, колонизаторская деятельность Фроманов в Африке заставляет Пеги спросить, не втянутся ли и они в братоубийственные войны. „Когда Фроманы будут столь же многочисленны, как англичане, и на пути их захватов встанут наши силы, то не снарядят ли они экспедиции по ту сторону реки Вааль?“ (Пеги имеет в виду англо-бурскую войну в Южной Африке.) Последний вопрос самый острый: „Не завершится ли все это национализмом?“ Нельзя не признать, что Золя дал основания для таких сомнений в „гуманности“ миссии Фроманов.
Любопытен был замысел статьи под названием „Плодовитость“ против „Крейцеровой сонаты“, или Золя против Толстого», напечатанной в английском журнале «Фортнайтли ревью» (1900, № 73). Автор ее Л. Линч взялся сопоставить взгляды Золя и Толстого на половую любовь и деторождение. Цитатами показав диаметральную противоположность проповеди обоих писателей, Линч, однако, не сумел глубоко проанализировать философский смысл и причины их расхождений. Не определил он достаточно четко и своих позиций. Он восхищается Толстым как гениальным художником и вовсю бранит Золя за «тошнотворные картины», не поднимаясь тут выше обычной филистерской критики.
В России, где творчество Золя всегда вызывало глубокий интерес, уже в ноябре 1898 года «Вестник иностранной литературы» перепечатал из французской прессы интервью супруги Золя о начатой ее мужем работе над романом «Плодовитость».
Роман еще не вышел в Париже отдельной книгой, а в России различные журналы уже начали в виде приложений частями публиковать его перевод. Впоследствии эти приложения выпускались в сброшюрованном виде как цельные издания. С июня по декабрь 1899 года роман печатают в Санкт-Петербурге «Новый журнал иностранной литературы» (под названием «Размножение», перевод М. Л. Лихтенштадт); «Дешевая библиотека» («Плодородие», без указания имени переводчика; отдельное издание — под маркой акционерного общества «Издатель»); «Живописное обозрение» («Плодородие», перевод анонимный; отдельное издание — под маркой акционерного общества «Победитель»). Под названием «Плодородие» роман выходит в том же 1899 году и в Москве, у издателя Д. П. Ефимова (перевод Н. И. Перелыгина), а в 1900 году — под названием «Плодовитость» (перевод Д. Н. Сеславина) у издателя Ф. А. Иогансона, с указанием места публикации (Киев — Харьков).
В ряде русских периодических изданий появились рецензии на французский оригинал романа сразу по выходе его из печати. «Книжки недели» (приложение к либерально-народнической газете «Неделя») дают подряд в двух номерах, 11-м я 12-м за 1899 год, две статьи о «Плодовитости»: Пл. Краснова — «Возвеличение семьи» и М. Меньшикова — «Нашествие дикарей».
Пл. Краснов констатирует: «Каждый роман Золя представляет собою в некотором роде литературное событие». Пересказав содержание книги, он делает ряд серьезных критических замечаний. Так, он указывает, что роман представляет особый интерес для Франции, где сокращается население. «Что касается других наций, то едва ли они нуждаются в такой усиленной проповеди плодовитости… И это уже соображение значительно суживает интерес романа». Пл. Краснов обращает внимание на тенденциозные натяжки: «Крушение семей, по желавших детей… только отчасти может быть приписано малому числу детей». Он замечает несоответствие между изображением Парижа и предполагаемым временем действия романа (XX век), упрекает Золя в том, что он «не описывает, а рассказывает». Главное же возражение Пл. Краснова состоит в следующем: «А что выиграли гуманность и общество оттого, что легкомысленные Бошены и пессимисты Сегены уступили место семейственным и верящим в свой успех Фроманам? Легче ли стало от этого окружающим? Едва ли. Профессия Фроманов та же, что и профессия Бошенов и Сегенов, — это фабриканты, банкиры, фермеры. Способы их деятельности разве чуть-чуть научнее, но отнюдь не гуманнее…» Молодой Фроман «является таким же эксплуататором, каким был старый Бошен. Стоит ли размножаться после этого, когда размножение не влечет за собой никакого нравственного прогресса?»
