Где-то в мансарде заплакал ребенок. Его плач громко раздавался среди полной тишины и делал ее еще более ужасной, гнетущей. Когда плач становился громче, Дитте как будто еще сильнее чувствовала боль.
Карл тихо вышел и запер дверь на лестницу.
— Ребенок, наверное, мокрый, — сказала вдруг Дитте громким, звенящим, как хрусталь, голосом, — а матери нет. Но я не пойду возиться с ним. Не хочу я вставать из-за него.
Нет, нет, и не надо ей стараться. Карл покачал головой, пытаясь улыбнуться перекошенным ртом.
— Дитте, — сказал он затем дрожащим голосом, — а помнишь ты девочку, которая ужасно боялась темноты и все-таки встала впотьмах, чтобы дать кошке молока? И помнишь… — Голос у него оборвался, он уронил голову на ее одеяло и зарыдал.
В лице умиравшей Дитте появилось страдальческое выражение, как будто воспоминания причиняли ей боль. Она коснулась рукой волос Карла — пусть он не плачет! — и слабым движением попыталась откинуть одеяло, чтобы дать ему местечко подле себя, прижать его голову к своей груди. Она, видно, хотела по-матерински утешить его, сказать ему доброе слово, но из горла ее вырвалось лишь клокотанье. И вдруг ее сильно подбросило, как будто измученное сердце ее наконец взметнулось, не в силах больше выдержать страданий, и — разорвалось. Карл в ужасе содрогнулся и — понял. Сумрачно, без слез, сложил он ей руки на груди.
Издали доносилось пение — это был марш социалистов. И страшный шум, словно ливень, послышался на мостовой. Шум рос, становился бесконечным шарканьем ног, громким топотом. Это многотысячное похоронное шествие, направляясь к зданию ригсдага, завернуло в улицу, где жила Дитте, чтобы пройти мимо ее дома — в знак сочувствия матери маленького сборщика угля.
Затем раздались звуки новой песни:
«Эффафа! Прозрей! Проснись!»
Отзывалось это слово.
Будто гром в душе слепого,
И глава его зажглись.
И немой услышал тоже
Зов могучий: «Эффафа!»
И запели славу божью
Вдруг ожившие уста.
«Эффафа! Прозрей! Проснись!»
Сердце внемлет гласу бога,
И стихает в нем тревога.
И вокруг светлеет жизнь.
И звучит он, не смолкая,
И, над миром воспарив,
Я, счастливый, повторяю
Этот пламенный призыв.
«Эффафа! Прозрей! Проснись!»
Звуки радости нездешней
Прошумели рощей вешней,
Вешним ливнем пролились.
В небе солнце огневое
К пробуждению зовет:
Эффафа! Пусть все живое
И ликует, и цветет!
«Эффафа! Прозрей! Проснись!»
Словно звук трубы в день Судный,
Льется, льется голос чудный,
Растекаясь вширь и ввысь.
Пусть грохочет, торжествуя,
В долах смерти вещий зов,
И раздастся «аллилуйя»
Из разверзшихся гробов![16]Но долго еще слышался вдали топот шагов. И долго сидел Карл не шевелясь, обхватив рукою колени, уставясь глазами в безмолвную темноту.
Наконец он встал, — по лестнице поднималась старуха Расмуссен, полная переживания от всего происшедшего.
Около полутора миллиардов звезд насчитывается в мировом пространстве, и — как известно — полутора миллиардов человеческих существ живет на земле. Одинаковое число! Недаром утверждали в древности, что каждый человек рождается под своей звездой. Сотни дорогостоящих обсерваторий возведены и на равнинах и на горных высотах, и работают в этих обсерваториях тысячи талантливых ученых, вооруженных самыми чувствительными приборами, и ночь за ночью исследуют мировое пространство, наблюдают и фотографируют. Всю свою жизнь они занимаются одним: стремятся обессмертить свое имя, открыть новую звезду или установить исчезновение старой: стало ли одним небесным светилом больше или меньше среди миллиарда с половиной звезд, вращающихся в мировом пространстве?
Ежесекундно умирает на земле одно человеческое существо. Погасает светоч, который уже никогда не зажжется вновь, потухает звезда, быть может, необычайной красоты, во всяком случае, отличавшаяся своим собственным, никогда раньше не виданным спектром.
Ежесекундно покидает землю человеческое существо, которое, может статься, было гениальным, сеяло вокруг себя доброе, прекрасное. Никогда раньше не виданное, неповторимое чудо, ставшее плотью и кровью, перестает существовать. Ни один человек не бывает ведь повторением другого и сам неповторим. Каждое человеческое существо напоминает те кометы, которые лишь раз в течение вечности пересекают орбиту земли и лишь краткое время чертят над нею световой путь свой. Мгновенная фосфоресценция между двумя вечностями небытия!
Стало быть, люди горюют о каждой угасшей на земле жизни человеческой! Стоят у смертного ложа со скорбными лицами и говорят: «Смотрите, какая потеря для мира, невозместимая потеря! Смотрите, какое чудо гостило у нас на земле!»
Увы! Дитте была не погасшей звездой, опустевшее место которой в мировом пространстве должно быть зарегистрировано на все времена. Она была незваной гостьей, украдкой прошмыгнувшей в мир, во всяком случае, принята была как таковая. С трудом, всякими правдами-неправдами, пробила она себе путь на белый свет. И, став одной из миллиарда с половиной единиц, составляющих массу человечества, взялась за свое дело и до конца жизни без устали трудилась. Она сделала мир богаче, но этого никто не заметил. Она была и осталась одной из бесчисленных безыменных тружениц. Дитя человеческое — вот ее настоящее имя, а примета — загрубелые, шершавые руки!
Дитте похоронили на том участке кладбища, где хоронят бедняков, где могильные холмики особенно недолговечны, — их полагается сровнять с землей как можно скорее, чтобы дать место другим умершим. Ее похоронили на общественный счет: это была единственная почесть, оказанная ей за всю ее жизнь, да и то вынужденная!..
Удалось ли Дитте смягчить сердца людей?..
Замысел романа «Дитя человеческое» начал складываться у Нексе задолго до начала активной работы над книгой. Г» 1907 году им был опубликован рассказ «Дитя любви», который по своей сюжетной канве во многом был близок роману о Дитте. К написанию романа «Дитя человеческое» Нексе приступил десять лет спустя и работал над ним с 1917 по 1921 год. Это были годы резкого обострения социальных противоречий в Дании. Великая Октябрьская социалистическая революция, открывшая новую эпоху в мировой истории, оказала огромное воздействие на характер общественного развития в Дании. Эти годы были переломными и для творчества Нексе. Как писал в книге «Датская литература 1918—1952 годов» известный датский литературовед Свен Меллер Кристенсен, «Нексе одним из первых в Дании безоговорочно приветствовал русскую революцию, и это привело к разрыву с датской социал-демократией, к которой он ро того времени был близок... Отныне все его отношение к событиям и людям определяется вопросом: за или против Советского Союза, за или против коммунизма».
В конце 10-х — начале 20-х годов Нексе активизирует свою политическую деятельность. Он сотрудничает в революционной газете «Классе-кампен» («Классовая борьба»). На страницах печати, в своих речах он выступает в защиту молодой Советской республики, резко полемизирует с буржуазной и правой социал-демократической печатью, клевещущей па русскую революцию. В ноябре 1919 года революционные силы датского рабочего движения объединились в Лево-социалистическую партию Дании. которая несколько позднее приняла название Коммунистической партии Дании. Нексе был одним из тех, кто участвовал в создании партии нового типа — марксистско-ленинской партии.
Октябрьская революция открыла новый этап в эволюции мировоззрения Нексе, оказала решающее влияние на его творческое развитие, привела писателя к новым четким и ясным эстетическим идеалам. Показательна в этом отношении высказанная Нексе в 1935 году оценка своего раннего творчества: «Я был такой же пролетарский революционер, как и сейчас, но я не имел такого ясного представления о своих путях и целях... Коммунизм рисовался смутным и недоступным, как сон. Еще не был выработан конкретный план, с помощью которого можно было строить новый мир. Советского Союза еще не было...» (Гослитиздат, т. 10, М. 1934, стр. 219).
Естественно, что изменения в мировоззрении писателя сказались п на его художественном творчестве, хотя, конечно, этот процесс проходит постепенно, в течение длительного времени. Эти изменения в известной мере нашли свое отражение и в романе «Дитя человеческое», особенно в последних его книгах.
