Динни вошла в пределы поместья и остановилась у площадки для крокета. Как раз в эту минуту тётя Уилмет и леди Хенриет опять разошлись во мнениях. Они апеллировали к ней:
– Правильно ведь, Динни?
– Нет. Если шары коснулись друг друга, надо просто продолжать игру, и вы, милая тётя, не должны трогать шар леди Хенриет, когда бьёте по своему.
– Я же ей говорила, – вставила леди Хенриет.
– Как же, как же, вы это говорили, Хен. В хорошенькое положение я попала! Но я всё-таки не согласна.
С этими словами тётя Уилмет вогнала шар в ворота, сдвинув на несколько дюймов шар партнёрши.
– Ну, не бессовестная ли женщина! – простонала леди Хенриет, и Динни немедленно оценила огромные практические преимущества, скрытые в формуле: "Но я всё-таки не согласна".
– Вы прямо Железный герцог, тётя, – сказала девушка. – Разве что чертыхаетесь реже.
– Вовсе не реже, – возразила леди Хенриет. – У неё ужасный жаргон.
– Играйте, Хен! – отозвалась польщённая тётя Уилмет.
Динни рассталась с ними и пошла к дому.
Переодевшись, она постучала в комнату Флёр.
Горничная её тётки машинкой подстригала Флёр шею, а Майкл стоял на пороге туалетной, держа на вытянутых руках свой белый галстук.
Флёр обернулась:
– Хэлло, Динни! Входите и садитесь. Достаточно, благодарю вас, Пауэре. Иди сюда, Майкл.
Горничная исчезла. Майкл приблизился к жене, чтобы та завязала ему галстук.
– Готово, – бросила Флёр и, взглянув на Динни, прибавила: – Вы насчёт Саксендена?
– Да. Вечером буду читать ему отрывки из дневника Хьюберта. Вопрос в одном: где найти место, подобающее моей юности и…
– Невинности? Ну, нет, Динни: невинной вы никогда не будете. Верно.
Майкл?
Майкл ухмыльнулся:
– Невинной – никогда, добродетельной – неизменно. Ты ещё в детстве, Динни, была многоопытным ангелочком. Ты выглядела так, словно удивлена, почему у тебя нет крылышек. Вид у тебя был вдумчивый, – вот точное слово.
– Вероятно, я удивлялась, зачем ты мне их оторвал.
– Тебе следовало бы носить панталончики и гоняться за бабочками, как две девчурки Гейнсборо в Национальной галерее.
– Довольно любезничать, – перебила мужа Флёр. – Гонг уже ударил. Можете воспользоваться моей маленькой гостиной. Если стукнете в стену, Майкл выйдет к вам с ботинком в руках, как будто пугает крыс.
– Отлично, – согласилась Динни, – но я уверена, что он окажется сущим ягнёнком.
– Это ещё вопрос, – возразил Майкл. – В нём есть что-то от козла.
– Вот эта дверь, – сказала Флёр, когда они вышли из спальни. Cabinet particulier[7]. Желаю успеха!
Динни сидела между Халлорсеном и молодым Тесбери. Наискось от неё, во главе стола – её тётка и лорд Саксенден с Джин Тесбери по правую руку. "Тигрица, конечно, но до чего ж хороша!" Смуглая кожа, удлинённое лицо и чудесные глаза девушки совершенно очаровали Динни. Они, видимо, очаровали и лорда Саксендена. Лицо его стало ещё краснее и благожелательнее, чем доводилось до сих пор видеть Динни. Он был так внимателен к Джин, что леди Монт пришлось целиком посвятить себя выслушиванию резкостей Бентуорта. "Последний из помещиков" в качестве личности ещё более выдающейся, чем Саксенден, настолько выдающейся, чтобы отказаться от пэрства, по праву старшинства восседал слева от хозяйки. Рядом с ним Флёр занимала Халлорсена, так что Динни сразу же попала под обстрел со стороны молодого Тесбери. Он говорил непринуждённо, прямо, искренне, как человек, ещё не пресытившийся обществом женщин, и открыто выказывал девушке то, что Динни про себя назвала "непритворным восхищением". Это не помешало ей несколько раз устремлять взгляд на его сестру и впадать в состояние, которое он квалифицировал как мечтательность.
– Ну, что вы о ней скажете? – спросил моряк.
– Обворожительная.
– Я, разумеется, передам ей это, но она и бровью не поведёт. Сестра самая трезвая женщина на свете. Она, кажется, не без успеха обольщает своего соседа. Кто он?
– Лорд Саксенден.
– Ого! А кто этот Джон Буль на углу стола, поближе к нам?
– Уилфрид Бентуорт, по прозвищу Помещик.
– А рядом с вами – тот, что разговаривает с миссис Майкл?
– Профессор Халлорсен из Америки.
– Интересный парень!
– Да, все говорят, – сухо отрезала Динни.
– А вы не находите?
– Мужчина не должен быть таким интересным.
– Счастлив слышать это от вас.
– Почему?
– Потому что тогда у неинтересных тоже появляются шансы.
– О! Часто вам удаётся выпускать такие торпеды?
– Поверьте, я страшно рад, что наконец встретил вас.
– Наконец? Ещё вчера вы обо мне даже не слыхали.
– Это верно. Тем не менее вы – мой идеал.
– Боже правый! У вас во флоте все такие?
– Да. Первое, чему нас обучают, – это мгновенно принимать решение.
– Мистер Тесбери…
– Ален.
– Я начинаю понимать, почему у моряков жены в каждом порту.
– У меня не было ни одной, – серьёзно возразил молодой Тесбери. – Вы первая, на которой я хотел бы жениться.
– О! Или вернее сказать – ого!
– Что поделаешь! Моряку приходится быть напористым. Если увидел то, что тебе нужно, бери сразу. Ведь у нас так мало времени.
Динни рассмеялась.
– Сколько вам лет?
– Двадцать восемь.
– Значит, под Зеебрюгге не были?
– Был.
– Вижу. Вы привыкли швартоваться с хода.
– И взлетать за это на воздух.
Взгляд девушки потеплел.
– Сейчас я сцеплюсь со своим врагом.
– С врагом? Могу я чем-нибудь вам помочь?
– Нет. Смерть его мне не нужна – пусть сначала выполнит то, чего я хочу.
– Очень жаль. Он кажется мне опасным.
– Займитесь миссис Чарлз Масхем, – шепнула Динни и повернулась к Халлорсену, который почтительно, словно она спустилась к нему с небес, воскликнул:
– Мисс Черрел!
– Я слышала, что вы потрясающе стреляете, профессор.
– Что вы! Я не привык к таким птицам, как ваши, – они сами подвёртываются под выстрел. Со временем, даст бог, освоюсь. Как бы то ни было, это полезный для меня опыт.
– Парк вам понравился?
– Ещё бы! Находиться там же, где и вы, большая удача, мисс Черрел, и я её глубоко ценю.
"Обстрел с двух сторон!" – подумала Динни и в упор спросила:
– Вы уже решили, как исправить зло, причинённое вами моему брату?
Халлорсен понизил голос:
– Я восхищён вами, мисс Черрел, и сделаю всё, что вы прикажете. Если хотите, напишу в ваши газеты и возьму назад обвинения, которые выдвинул в книге.
– А что вы потребуете взамен, профессор Халлорсен?
– Ничего – кроме вашего расположения, разумеется.
– Брат дал мне свой дневник. Он согласен опубликовать его.
– Если так вам будет легче, публикуйте.
– Интересно, поймёте ли вы когда-нибудь друг друга?
– Полагаю, что нет.
– Странно. Ведь вас, белых, там было всего четверо. Могу я узнать, что именно так раздражало вас в моём брате?
– Если я отвечу, вы используете это против меня же.
– О нет, я умею быть справедливой.
– Ну что ж, извольте. Во-первых, я нашёл, что у вашего брата предвзятое мнение о слишком многих вещах и что менять его он не собирается. Мы находились в стране, которой никто из нас не знал, среди дикарейиндейцев и людей, едва тронутых цивилизацией. Но капитан хотел, чтобы всё шло так, как у вас в Англии. Он придерживался определённых правил и от других требовал того же. Честное слово, дай мы ему волю, он стал бы переодеваться к обеду.
– Я полагаю, вам не следует забывать, – возразила чуточку растерявшаяся Динни, – что мы, англичане, давно доказали, насколько важна внешняя форма. Мы преуспевали в любой дикой и дальней стране именно потому, что и там оставались англичанами. Читая дневник, я поняла, в чём причина неудачи брата. Он недостаточно твердолоб.
– Конечно, он не из породы ваших Джонов Булей вроде лорда Саксендена или мистера Бентуорта, – Халлорсен кивком указал на конец стола. – Будь он таким, мы скорее бы нашли общий язык. Нет, он предельно сдержан и умеет скрывать свои эмоции. Они снедают его изнутри. Он похож на кровного скакуна, которого запрягли в телегу. Если не ошибаюсь, мисс Черрел, вы принадлежите к очень старому роду?
– К старому, но ещё не впавшему в детство.
Динни увидела, как взгляд Халлорсена оторвался от неё, остановился на Эдриене, сидевшем напротив, перешёл на тётю Уилмет, затем на леди Монт.
– О старинных родах я с удовольствием побеседовал бы с вашим дядей, хранителем музея, – сказал американец.
– Что ещё не понравилось вам в моём брате?
– Он дал мне почувствовать, что я здоровенный, неотёсанный чурбан.
Брови Динни приподнялись.
– Мы попали, – продолжал Халлорсен, – в дьявольскую, – прошу прощенья! – в первобытную страну. Так вот, я и сам стал первобытным, чтобы устоять в борьбе с нею и победить. А он не захотел.
– А может быть, не мог? Не кажется ли вам, что вся беда в другом: вы – американец, он – англичанин. Сознайтесь, профессор, что мы, англичане, вам не нравимся.
