— Что же делать, ведь она совсем ослабеет, если не будет есть.
— Ваша правда. Мы вот и то — не поедим день, так на следующий и работать не можем.
Из ответа служанки следовало, что она считает кошку существом куда более благородным, чем она. Наверное, и правда, в этом доме кошка важная персона.
— А к врачу ты ее носила?
— Конечно. Только врач попался какой-то странный. Захожу я с Микэ на руках к нему в кабинет, а он: «Что, простудилась?» — и хочет пощупать мне пульс. Да нет, говорю, больная не я, а вот, — и показываю ему Микэ. Он рассмеялся и говорит: «Я в кошачьих болезнях не разбираюсь. Поменьше носись с ней, и она мигом поправится». Ох и жестокий человек, правда? Я рассердилась: «Не хотите смотреть — не надо, а смеяться нечего. Для меня эта кошка дороже всего на свете». Посадила Микэ за пазуху и прямо домой.
— Так-с…
«Слово— то какое мудреное „так-с“, у нас в доме ничего подобного не услышишь. Нужно состоять в родстве с какой-то там Тэнсёин-сама, чтобы так говорить. Уж очень изысканное словцо», -с восхищением подумал я.
— Жалуются они все на что-то, и теперь у них горлышко болит. От простуды кто угодно закашляет…
Речь служанки была отменно вежливой, недаром она состоит в горничных у особы, имеющей отношение к Тэнсёин-сама.
— К тому же в последнее время появилась какая-то новая болезнь, туберкулез легких называется, что ли…
— И правда, сейчас что ни день, то новая болезнь: туберкулез, чума; все время надо быть начеку.
— Мы в старину о таких напастях и не слыхивали. Ты тоже будь осторожнее.
— Конечно, конечно.
Служанка была очень растрогана.
— Как же она могла простудиться, ведь вроде не так уж часто и на улицу выходит…
— Вы знаете, у них в последнее время завелся плохой приятель, — с торжественным видом, словно поверяя государственную тайну, произнесла служанка.
— Плохой приятель?
— Да, такой неопрятный кот, живет у учителя на проспекте.
— У того самого учителя, который каждое утро кричит не своим голосом?
— Вот именно, когда он умывается, всегда орет, как резаный гусак.
«Орет, как резаный гусак» — очень образное выражение. У моего хозяина есть такая привычка: когда он полощет по утрам в ванной рот, то постукивает зубной щеткой по горлу и издает при этом весьма странные звуки, нисколько не беспокоясь о том, что они могут быть неприятны окружающим. Когда он не в духе, то гогочет изо всех сил, а если настроение у него хорошее, это гоготание становится еще громче. Одним словом, плохое ли у него настроение, хорошее ли — он, не переставая ни на секунду, орет свое «га-а, га-а». Жена хозяина уверяет, что раньше у него не было такой привычки, но однажды, после того как они поселились здесь, он неожиданно загоготал и теперь уже ни один день не обходится без этого. Что и говорить, привычка не из приятных, и мы, кошки, никак не можем взять в толк, почему он упорно продолжает проделывать это каждое утро. Впрочем, дело не в этом, уж очень меня укололи слова «неопрятный кот», и я стал слушать еще внимательнее.
— Не знаю, что за заклинания он выкрикивает таким голосом. До Реставрации [37] даже слуги — и те имели понятие об этикете, и никто в усадьбах не умывался подобным образом.
— Ах, ах, ну конечно же!
Служанка слишком часто приходила в восторг, и тогда ахам да охам не было конца.
— Ничего удивительного, что у такого хозяина и кот бродяга, ты его поколоти слегка, когда он придет в следующий раз.
— Непременно поколочу. И не иначе как из-за него заболела наша Микэ. Уж я непременно отомщу ему за это.
«В каком ужасном преступлении ты меня обвиняешь, — подумал я. — Теперь мне нельзя без особой надобности показываться тебе на глаза». Так и не повидавшись с Микэко, я вернулся домой.
Хозяин сидел в кабинете и что-то усердно писал. Он, должно быть, страшно рассердился бы, если бы я рассказал ему, что о нем думают в доме учительницы музыки, но, как говорят, блажен тот, кто не ведает, — что-то бормоча себе под нос, он изо всех сил старался придать себе вид святого поэта.
И тут неожиданно явился Мэйтэй-кун, тот самый Мэйтэй-кун, от которого только что получено письмо, где он извещает хозяина о своей занятости и сожалеет, что не может лично поздравить его с Новым годом.
— Наверное, какое-нибудь синтайси сочиняешь? Покажи, если что-нибудь интересное, — сказал он.
— Угу, — нехотя произнес хозяин. — Вот неплохой рассказ попался, дай-ка, думаю, переведу.
— Рассказ? Чей рассказ?
— Не знаю чей.
— Неизвестного автора? Что ж, и у неизвестных авторов бывают очень хорошие вещи, вовсе не следует относиться к ним пренебрежительно. А где был напечатан этот рассказ?
— Во втором томе школьной хрестоматии, — как ни в чем не бывало ответил хозяин.
— Во втором томе хрестоматии? При чем здесь хрестоматия?
— А при том, что замечательное произведение, которое я перевожу, входит как раз во второй том хрестоматии.
— Брось шутить! Ты, верно, задумал отомстить мне за павлиньи языки.
— Я не такой лгун, как ты, — ответил хозяин и покрутил ус. Он оставался совершенно невозмутимым.
— Рассказывают, что когда-то в старину один человек спросил у Санъё [38]: «Сэнсэй, не попадалось ли вам в последнее время какое-нибудь выдающееся произведение?» Тогда Санъё достал долговую расписку, написанную конюхом, и сказал: «Из созданных за последнее время выдающихся произведений на первом месте стоит вот это». Кто знает, вдруг и у тебя обнаружился тонкий литературный вкус. А ну, читай, я послушаю.
Мэйтэй— сэнсэй говорил так, словно он был самым большим авторитетом в вопросах литературы.
Голосом монаха из секты дзэн, читающего заветы великого Дайто Кокуси, оставленные им в назидание потомкам, хозяин забубнил:
— «Великан Тяготение».
— Что за «великан тяготение»?
— Это заголовок такой: «Великан Тяготение».
— Странный заголовок. Не пойму, что он означает.
— Здесь имеется в виду великан, имя которого Тяготение.
— Не совсем гладко, ну ладно, пока так и оставим, заголовок как-никак. Читай побыстрее сам рассказ. Дикция у тебя приятная, с удовольствием слушаю.
— Только не перебивай меня, — предупредил хозяин и снова принялся за чтение:
— «Кэт смотрит из окна на улицу. Там дети играют в мяч. Они подбрасывают его высоко вверх. Мяч летит все выше и выше. А через некоторое время падает. Дети снова подбрасывают его. И так много раз подряд. И каждый раз мяч возвращается на землю. „Почему он падает? — спрашивает Кэт. — Почему не летит все выше и выше?“ — „Потому, что в земле живет великан, — отвечает мать. — Это великан Тяготение. Он сильный. Он все притягивает к себе. Он притягивает дома к земле. А если бы не притягивал, то они улетели бы. Дети тоже улетели бы. Ты, наверное, видел, как опадают листья. Это великан Тяготение зовет их. Тебе, наверное, приходилось ронять книгу. Это великан Тяготение зовет ее: „Иди сюда“. Мяч начинает подниматься в небо, но тут его окликает великан Тяготение, и он падет на землю“».
— И все?
— Угу. Разве плохой рассказ?
— Ах, что ты, он произвел на меня огромное впечатление. Нежданно-негаданно получил подарок в знак благодарности за тотимэмбо.
— Никакой это не подарок. Просто понравился мне рассказ, вот я и попробовал его перевести. Ты не согласен со мной? — произнес хозяин, вопросительно глядя на очки в золотой оправе.
— Я поражен. Никогда не думал, что ты способен на такие шутки, вот и попался на удочку. Сдаюсь, сдаюсь. — Мэйтэй громогласно объявил о своем поражении, но хозяин так и не понял, что имеет в виду его приятель.
— У меня, — сказал он, — даже в мыслях не было заставить тебя сдаться. Просто рассказ показался мне интересным, и я попробовал его перевести. Только и всего.
— Ах, как в самом деле все забавно получилось! Только этого твоего высказывания не хватало для полноты картины. Потрясающе! Я преклоняюсь перед тобой.
— Не надо преклоняться. Недавно я забросил живопись и решил вместо этого заняться писательским ремеслом.
— Это, конечно, не идет ни в какое сравнение с твоими картинами, которые лишены перспективности изображения и отличаются удивительным несоответствием цветов. Я в совершеннейшем восторге от перевода.
— Ну, раз ты так хвалишь, то я с еще большей охотой буду продолжать заниматься литературным творчеством, — ответил хозяин. Он упорно не желал понять истинный смысл слов своего собеседника.
В это время в комнату вошел Кангэцу-кун.
— А, здравствуй, — приветствовал его Мэйтэй-сэнсэй. — Только что я прослушал одно великолепнейшее произведение, и дух тотимэмбо уже не витает над нами.
— Вот оно что, — воскликнул Кангэцу. Очевидно, ему был понятен намек Мэйтэя. Только хозяин пребывал в полном неведении и не испытывал никакой радости.
— Недавно, — обращаясь к Кангэцу-куну, сказал хозяин, — по твоей рекомендации ко мне приходил человек по имени Оти Тофу.
