Пока он так соловьем заливался и внимание занимал, мы старуху подняли вертикально, она кое-как на ногах стояла… если под руки держать… на заду клеенка, салфетки… перевязано все крепко-накрепко… принарядили, в общем, в путь-дорогу!.. «Вперед, сударыня!..» Проходим мимо Мэтью… он чуть-чуть посторонился… и ноль внимания на нас… Слушал, как этот заливает…
Только спускаться стали… сверток наш как заголосит!., плохо ей! при каждом движении — вопль!.. Остановимся, потом еще два шага! И так раз десять-пятнадцать… Спустились… а там еще хуже!., пришлось ее на руки взять… в кеб втащить… тут народ собрался, глазеет… мы ее подушками обложили… чтоб сидела помалкивала… Ведь, мать честная!.. И так уже толпа набежала… Тронулись рысцой!.. Мы ж его просили: «Шагом!»… Тоттенхэм… Стрэнд… Ист… Госпиталь-то где?.. В самом конце Майл-Энда… Целое путешествие! Хорошо, уже стемнело… Кричала она теперь только на ухабах!.. На воздухе ей полегчало… Успокоилась немного… И усадили мы ее удачно… «Пустяки, — думал я… — Ерунда… Рана неглубокая…» В ранах я кое-что понимал… Можно было ее в другой госпиталь свезти, в Чаринг-Кросс. Тот совсем рядом! Это куда проще было бы… Но Каскад не велел… Запретил категорически!.. Дескать, там легавый на легавом, в этом Чаринг-Кросс. Только в Лондонский… Лондонский — так Лондонский!.. Но! Но, лошадка!.. Не ближний свет!.. Рысью часа два, никак не меньше!.. Лондон большой… Из конца в конец миль пятнадцать будет! Та же дорога, что к докам… Флит-стрит, банк, «Семь Сестер»… затем «Элефант», потом Восточный порт… Каскад Лондонскому доверял… госпиталю, то есть… А больше никакому… Только в Лондонский… Я — что… я — пожалуйста… Джоконда тоже согласна! Похоже, на приятеля этого, на доктора Клодовица, и в самом деле, можно положиться… Они сто лет знакомы… Никогда не подставлял… Если раненые — все шито-крыто… никаких утечек… разговоров… Под надзором доктора Клодо… в Лондонском госпитале… все, дескать, будет в ажуре… Только бы имя не спутать… Клодо… Хлодвиг… Вспомнить про «суассонскую вазу»!.. А что если сложности возникнут?.. Что если Каскад слегка блефует?.. Он натура оптимистическая!.. Ладно! Поживем — увидим… Улицы… фонарики!., сколько их! особенно, как к «Элефанту» подъезжаешь!.. Голова кружится, когда смотришь… пляшут!., тысячами… плывут мимо… пока трясешься тут… дуреешь… Рысь напоминала мне шестнадцатый батальон… звено в дозоре… топ! топ! топ! в ночи… Главное, имя не забыть!.. Как там? Хлодвиг… Клодо! Клодовиц!.. Вспомнить о «суассонской вазе»!.. Боро, так уже забыл!.. Хорошо, у меня память…
Клодовиц, когда нас увидел… поначалу, прямо скажем… скривился… Медсестра пошла предупредила, что спрашивают его лично… Он в это время больному неотложную помощь оказывал… так она нам сказала… По мне — он, скорее, спал… Лицо выглядело заспанным, все глаза протирал, чтоб лучше видеть… Однако ж принял любезно и сразу договариваться стал, чтоб старуху без очереди взяли… Два санитара уложили ее на носилки… мы остались ждать снаружи… в вестибюле то есть… Мы были не одни… В десять часов вечера там еще полно народу, родственников… переговариваются шепотом…
Они красотку нашу бесноватую усыпили тут же, ягодицу ей зашили мигом… Положили в общую палату. Мы по-прежнему сидим, будто в наказание… Одиннадцать пробило, полночь… Нам видно было, как она в постели лежит, синяя вся. И слюни текут…
А как в себя пришла, снова шум подняла, Каскада звать стала… Они ей снова укол — заснула, был час ночи. Клодовиц, он не хозяином был и не начальником каким, а просто лечащим врачом — в Лондонском бесплатном госпитале таких много работало почти задаром, все больше по ночам, на дежурстве и прочей неблагодарной работе. Клодовиц чуть ли не через ночь дежурил! Стажеры-«интерны» в Лондонском — почти сплошь иностранцы: перебиваются на первых порах, пока не устроятся.
Позднее я Клодо хорошо узнал. Он, и вправду, всегда был готов помочь, услужить, к делу ревностно относился, в одном только подкачал: слов своих не держал, не стоило на них слишком полагаться, принимать за чистую монету… Но если это знать заранее, то ничего страшного…
Лондонский госпиталь в Ист-Энде был не из богатых! Все ожидал спонсоров. А те, как видно, капризничали!.. Там на всех дверях было написано, что их ждут не дождутся, заклинают, умоляют! Филантропы, однако, не торопились. Зато коридоры все и вестибюли были битком набиты, теснота, толкучка день и ночь. Больные всех возрастов, кто откуда… нашептывают друг другу разные ужасы, до крайности уже доведенные, предпочитают сдохнуть здесь, на каменном полу, лишь бы только их не выставили страдать, не отослали мучаться домой… Койка или смерть, говорили они! иного не желали! Это не считая сотен малолеток, пищавших наперебой… кому соску, кому игрушку… Они коклюшами оглашали вестибюли… и заваливали стулья испражнениями… Сколько ни набивалось, все равно все, осаждавшие двери, не вмещались, оставались мыкаться на тротуаре и посередь мостовой… А уж на что огромное заведение, не обойти: все палаты, палаты, окон не счесть, целый квартал до самой почти Беджет-авеню…Пожертвования не шли, зато нищета валом валила. Толпы! толпы! даже зимой, в дождь — очередь на поступление!., часами простаивали!.. Исходили стонами и харкотиной, болезни свои пуще растравляли! А им все отказывали и отказывали. Внутри, понятное дело, жарко, начиная с октября, пекло прямо. От недоедания люди мерзнут. Уголь у них дешевый — вот и шел заместо всего.
Они рыдали, чтоб их приняли, рыдали, чтоб не выписывали… уходить не хотели… им там хорошо было, едой тамошней — капустой красной с гороховым пюре — восхищались…
Вся густонаселенная окрестность, весь Поплар, Лайм, и Степни, и округа, и Гринвич, что напротив, соответственно тоже — тянулись сюда за врачебной и хирургической помощью. Собственно, весь тогдашний Ист-Энд, от Найтгейт до доков — представляете, какой наплыв и толчея! Такое там столпотворение было, когда мы приехали, что, не знай мы Клодо, нам бы с нашей кралей нипочем не пробиться! Уж на что тьма стояла непроглядная, — клацающее зубами сборище экипаж наш сразу приметило и давай честить почем зря! О, ярость очередей! Дескать, мы не лучше других, и почему мы их за людей не считаем! Толкучка, и впрямь, невообразимая! Они с утра стояли на поступление… один выскочил и в лицо нам прокричал, что у него, мол, грыжа двойная! А он тут уже трое суток торчит, и что в гробу видал нас с нашим кебом, куклой этой и ее задницей! и попробуй ему что объясни… все хором подхватили, чуть нас не измолотили!.. Чтоб только мы вперед них не проскочили! Чтоб нам из экипажа вылезти, пришлось им под фонарем показывать и салфетки, и бинты на ягодицах, и кровь капающую… доказывать, что она настоящая!.. Тогда они слегка расступились. Но продолжали глухо ворчать: того гляди, вцепятся. Мы пробирались под градом оскорблений, еле-еле к окошку протиснулись и сразу спросили Клодо… Запомнили, к счастью! Доктор Клодовиц!.. Боро чуть не сказал: суассон!.. Тогда бы точно выставили.
Позднее, много лет спустя, мне не раз доводилось проезжать мимо Лондонского госпиталя… Все те же почти что стены, малиновые с желтым, та же повсюду копоть, та же громадная застекленная клетка от Коммершл-роуд до Восточного порта, а вот люди не те: физиономии, внешность — все иное… другая толпа… на удивление прямо, я их не узнаю… Где горлопаны, пройдохи, охальники?., встречаются, правда, еще растрепанные бабы… молодых мало… Нет, это уже не прежний сброд… разговаривают спокойно, словарного запасу понабрались… Туманом окутанные, судачат, по-прежнему, о венах своих и гонореях… но без прежней озлобленности… И не затевают мордобой из-за пропущенной очереди… не сквернословят почти… даже квартал изменился имею в виду тогда, перед войной… сумасшедшей этой, тридцать девятого года… Сменился, если вдуматься, контингент… Уже почти не существует парусного флота, а он-то и поставлял настоящих Дикарей, к каким не подступись, жутких типов… желтых… черных… шоколадных!., бешеных!.. Их к госпиталю много стекалось с ранами, а раны у них были на каждом пальце… Тут повязка, там… и на ногах тоже, и на голове… калечили друг друга из-за пустяков, прямо у дверей клиники, чуть что — Кровь пускали, им брюхо вспороть — раз плюнуть, тем особенно, которые с Антильских островов и тамошней Америки! чистые варвары, из тропиков, с Зондских островов, из экваториальных колоний, впрочем, и с севера тоже, надо отдать справедливость… Людоеды, в сущности… такая вот была очередь. Шквалы брани и ураганы смеха встречали отпор у домохозяек кокни, и местных алкашей, и попрошаек, пропитанных виски, с циррозами, свищами, попорченными рожами, гастритами и белком… последнее угадывалось по неизменным бутылочкам… Вопили по всякому поводу скрюченные пополам люмбажники, вечно недовольные ворчуны-человеконенавистники, двужильные старики-пенсионеры, задыхающиеся астматики… все одни в других воткнутые… у дверей сдавленные… Иногда случалось развлечение… интермедия, так сказать… точнее, менестрель… трещотки, причмокивания… чумазик заморский… мандолина!., модные напевы!.. Собирал свои жалкие гроши… и сматывался… Сам я позже тоже пробовал… фрак весь пуговицами обшит, не счесть, сколько! мириады! чисто панцирь!.. Кажется, артисты эти встречаются и поныне… Народ на Уайтчепл до трещоток охоч, мигом толпа собиралась, но если она уже на мостовую распространялась и трамвай стопорила, тогда полиция с налету оттирала к стене всех без разбору: баб, безногих, безруких, чахоточных… быстро проезд расчищала!
