Но вместо того чтобы вернуться обратно в контору, Мэри в этот день направилась прямиком в Британский музей и долго бродила по галерее с каменными изваяниями, наконец нашла пустую скамеечку прямо перед элгиновскими мраморами[28]. Она смотрела на них, и, как всегда, ее захлестнула волна экзальтации, так что собственная ее жизнь сразу стала казаться возвышенной и прекрасной — впрочем, такое ощущение создавалось отчасти благодаря тишине и прохладе пустынного зала, а не только из-за красоты самих скульптур. По крайней мере, можно предположить, что ее переживания были не чисто эстетического свойства, поскольку, посмотрев на Улисса минуту-другую, она вдруг стала думать о Ральфе Денеме. И так хорошо и спокойно ей было среди этих молчаливых фигур, что она едва сдержалась, когда с губ уже готово было сорваться: «Я люблю тебя». Перед лицом этой потрясающей и вечной красоты она вдруг с тревогой осознала, чего втайне желает, и невольно гордилась чувством, которое за повседневными делами никак не выдавало своей мощи.
Поборов желание произнести свое признание вслух, она встала и пошла бродить бесцельно меж статуй, пока не оказалась в другой галерее, с резными обелисками и крылатыми ассирийскими быками, и тут ее чувства получили новое направление. Она стала представлять себе, как отправляется вместе с Ральфом в страну, где покоятся в песках эти чудища. «Потому что, — мысленно произнесла она, пристально глядя на информационную табличку под стеклом, — самое прекрасное в тебе — то, что ты готов к приключениям, ты вовсе не зануда, в отличие от большинства умных мужчин».
И в ее воображении живо нарисовалась восхитительная картина: она едет по пустыне верхом на верблюде, а Ральф командует целым племенем местных дикарей. «Вот в чем твое призвание, — думала она, переходя к следующей статуе. — Ты умеешь подчинять себе людей». И где-то в глубине души у нее затеплился огонек, а глаза так и сияли. И все же, уходя из музея, она себе самой не посмела бы признаться, что влюблена, — вероятно, сама эта мимолетная идея еще не оформилась в подобную фразу. Более того, она была недовольна собой оттого, что дала слабину, пробив брешь в обороне, что небезопасно, если подобный порыв повторится. Ибо, пока она шла по улице в контору, стали одна за другой всплывать, одолевая ее, все прежние привычные доводы против влюбленности в кого-либо. Она вовсе не хочет замуж. Ей казалось, что неразумно даже пытаться поставить любовь в один ряд с открытой и честной дружбой, вот как у них с Ральфом, которая длится уже два года и основывается на интересе к темам, не касающимся никого из них лично, таким, как строительство приютов для обездоленных или налогообложение земельной собственности.
Но ее послеполуденное настроение ничего общего не имело с утренним. Мэри то замечала вдруг, что следит за полетом птицы, то принималась рисовать на черновике раскидистые ветви платанов. Заходили посетители — поговорить по делу с мистером Клактоном, и тогда из его комнаты доносился соблазнительный запах сигарет. Миссис Сил заглядывала с газетными вырезками, которые казались ей либо «совершено замечательными», либо «ужасными, нет слов». Она обычно наклеивала их в тетрадь или посылала знакомым, прежде сделав синим карандашом на полях жирную отметину, призванную отражать как крайнюю степень негодования, так и силу неприкрытого восторга.
Около четырех часов в тот же самый день Кэтрин Хилбери шла по улице Кингсуэй. Пора было подумать о чае. Уже зажигались фонари, и, остановившись на минутку под одним из них, она попыталась вспомнить, нет ли поблизости какой-нибудь гостиной, где при свете камина она могла бы скоротать время за беседой соответственно своему теперешнему настроению. А это настроение, из-за уличного мельтешения и таинственной вечерней дымки, мало подходило к обстановке, которая ждет ее дома. Вероятно, в конце концов сохранить это странное ощущение значительности происходящего позволила бы и обычная кондитерская. Но ей хотелось поговорить. Вспомнив, что Мэри Датчет настоятельно приглашала ее к себе, она перешла на другую сторону улицы, свернула на Расселл-сквер и стала вглядываться в номера домов как человек, отважившийся на грандиозную авантюру, — с чувством, абсолютно несоразмерным поступку. И вот она уже в слабо освещенном холле, где нет даже швейцара, и открывает первую двустворчатую дверь. Но мальчик-посыльный ничего не слышал о мисс Датчет. Может, она из СРФР? Кэтрин с растерянной улыбкой покачала головой. Кто-то из-за двери крикнул: «Да нет же! Это СГС, верхний этаж».
Кэтрин миновала множество стеклянных дверей с аббревиатурами и начала уже сомневаться в том, что поступила правильно, решившись сюда зайти. На самом верхнем этаже она остановилась на минутку, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. Услышала стрекот пишущей машинки и деловитые голоса людей — все они показались ей незнакомыми. Она коснулась кнопки звонка, и дверь почти тотчас же распахнулась — ей открыла сама Мэри. Лицо ее, как только она увидела Кэтрин, полностью переменилось.
— Это вы! — воскликнула она. — А мы думали, печатник. — Все еще держа дверь нараспашку, она оглянулась и крикнула: — Нет, мистер Клактон, это не от Пеннингтона! Надо позвонить им еще раз — две тройки, две восьмерки, Центральная. Вот так сюрприз! Входите же, — добавила она. — Вы как раз вовремя, сейчас чай будем пить.
Глаза Мэри радостно блестели. Послеполуденную скуку как рукой сняло, ей было даже приятно, что Кэтрин застала их в разгар бурной деятельности, вызванной тем, что печатник не прислал на вычитку нужные гранки.
Голая электрическая лампочка над столом с кипами бумаг поначалу чуть не ослепила Кэтрин. После мечтательной прогулки по полутемным улицам жизнь в этой маленькой комнате казалась насыщенной и яркой. Она направилась было к окну, ничем не завешенному, но Мэри уже взяла ее в оборот.
— Как хорошо, что вы нас нашли! — сказала она, и Кэтрин, стоя посреди комнаты, вдруг почувствовала здесь себя совершенно лишней и сама удивилась: и зачем только она пришла?
Даже Мэри отметила, как странно и неуместно выглядит ее гостья в этой конторе. Сам вид ее фигуры в длиннополом плаще, ниспадающем глубокими складками, и легкая настороженность во взгляде — все это вызвало у Мэри смутную тревогу, словно перед ней был пришелец из иного мира, а следовательно, потенциальный нарушитель спокойствия, смутьян. Ей вдруг захотелось, чтобы Кэтрин оценила всю важность происходящего в конторе, оставалось только надеяться, что ни миссис Сил, ни мистер Клактон не появятся прежде, чем ей удастся произвести на гостью желаемое впечатление. Но ее ждало разочарование. Миссис Сил ворвалась в комнату с чайником и брякнула его на плитку, затем с излишней поспешностью зажгла газ, пламя занялось, пыхнуло и погасло.
— Вот всегда так, всегда, — бормотала он. — Одна только Кит Маркем знает, как с этим обращаться.
Мэри пришлось помочь ей, и они вдвоем стали накрывать на стол, извиняясь за разномастную посуду и скромное угощение.
— Если бы знать, что мисс Хилбери к нам заглянет, мы бы купили пирог, — сказала Мэри, после чего миссис Сил впервые удостоила Кэтрин взгляда, причем подозрительного: что еще за персона, которой вынь да положь пирог?
Тут открылась дверь — вошел мистер Клактон, на ходу просматривая напечатанное на машинке письмо.
— Солфорд[29] присоединяется, — объявил он.
— Браво, Солфорд! — вскричала миссис Сил, вместо аплодисментов грохнув о стол чайником.
— Да, центры в провинциях, похоже, стали объединяться, — заметил мистер Клактон, и только теперь Мэри представила его мисс Хилбери, а он спросил, довольно церемонно, интересуется ли та «нашей работой».
— А гранок все нет? — произнесла миссис Сил. Она сидела за столом горбясь, устало подперев голову руками.
Мэри тем временем начала разливать чай.
— Плохо, очень плохо. Такими темпами мы пропустим сельскую рассылку. Кстати, мистер Клактон, не думаете ли вы, что нам стоит распространить в провинции последнюю речь Партриджа? Как?! Вы еще не читали? Да это лучшее, что произвела палата за нынешнюю сессию. Даже премьер-министр…
Но Мэри прервала ее.
— Ни слова о делах за чаем, Салли, — сказала она строго. — Мы берем с нее пенни каждый раз, когда она забывается. А на собранные деньги покупаем сливовый пирог, — пояснила она для Кэтрин, словно приглашая гостью влиться в их компанию.
Она уже оставила мысль о том, чтобы произвести на нее впечатление.
— Простите-простите, — стала извиняться миссис Сил. — Увлеченность — моя беда, — сказала она, обернувшись к Кэтрин. — Но, как истинная дочь своего отца, я не могу поступать иначе. Как и многие, я участвовала в разных обществах. Бездомные, беспризорные, спасатели, церковная работа, Си-о-эс[30], местное отделение, — я уже не говорю об обычных гражданских обязанностях, которые ложатся на плечи домовладелицы. Но я от всех от них отказалась ради того, чтобы работать здесь, и ни на секундочку об этом не пожалела, — добавила она. — Здесь решается главное, я это чувствую: пока женщины не получат голоса…
