Омер весь был покрыт испариной, как от приступа малярии. Он схватил руку Маджиде, поднес ее к губам, но опустил, так и не поцеловав. Глаза его смотрели в лицо Маджиде невидящим взглядом. Он постоял немного, потом неожиданно повернулся и быстро скрылся за углом.
Маджиде медленно поднялась по ступенькам и постучала. Она сказала Фатьме, что устала, сыта и сейчас же ляжет спать. В ее комнатке, выходившей окном на улицу, было темно. Надвигались сумерки, но уличные фонари еще не зажглись. Девушка положила ноты на стул и села на краешек узкой белой кровати, сжав голову ладонями.
Сердце все еще колотилось, в голове шумело. Маджиде пыталась овладеть собой и осмыслить все сказанное Омером. Но она не могла припомнить ни слова, видела только его самого, его растрепанные каштановые волосы, глаза, сверкавшие под очками, его красивый рот, слышала голос, овевавший душу, как резкий, но приятный ветер. Она видела, как Омер быстрыми шагами шел рядом с ней и говорил, говорил, редкими,скупыми и энергичными жестами окончательно подчиняя ее мысль ходу своих рассуждений. То, о чем он говорил, пугало ее своей новизной. Никогда прежде ни о чем подобном она не задумывалась, но едва Омер начал говорить, как она с готовностью стала, разделять его чувства и мысли, и они уже не казались ей ни чуждыми, ни пугающими. Перед ней обнажилась новая сторона жизни, заманчивая и пьянящая. Но даже если бы этот юноша говорил заведомую неправду, если бы произносил слова, вовсе лишенные смысла, все равно ему удалось бы произвести на Маджиде неизгладимое впечатление, поскольку он излил свою душу так, словно выпустил кровь из вен. Началась новая пора. Отныне все пойдет по-другому.
- Что-то будет… Что-то будет… И что я могу поделать? - пробормотала Маджиде.
И тут же с удивлением призналась себе, что готова идти навстречу этому неизвестному будущему. Больше того, она желает его с чувством восторга и страха, похожим на ощущения всадника, скачущего во весь опор.
Она вдруг увидела, как жизнь ее, дотоле не имевшая цели, приобрела новый смысл. Просыпаясь по утрам, она не будет думать: «И этот день, как все. Зачем я проснулась, зачем прервался сон, в котором я находила забвение?» И, выйдя на улицу, она не будет вяло брести все равно куда.
Что за человек этот Омер? Она еще ничего не знает о нем, только вчера увидела и не успела составить никакого мнения.
Маджиде в который раз попыталась проникнуть в смысл сказанного Омером, но безуспешно. Перед ее мысленным взором стояло только возбужденное лицо юноши; она видела его рот с капельками пота над верхней губой, слышала какие-то слова, произносимые то робко, то властно, и не столько содержание речей, сколько интонация вызывали в ней то желание покориться, то щемящую жалость.
Не раздеваясь, прилегла она на постель и широко раскрытыми глазами уставилась в потолок. Но очень скоро сон сморил ее.
Маджиде проснулась рано. Привела себя в порядок. Ей не терпелось тотчас выйти на улицу. На душе было беспокойно. После всего, пережитого вчера, остался только страх. Она не знала, какой окажется эта новая, такая заманчивая, неясная жизнь; и воля, до сих пор руководившая всеми ее поступками, снова заговорила в ней, понуждая принять какое-нибудь решение. Девушка хотела выйти из дому пораньше, чтобы избежать встречи с Омером, но не смогла: она ходила по комнате из угла в угол, время от времени украдкой посматривая в окно, потом спустилась вниз, поела, снова поднялась к себе и, наконец, дождавшись того времени, когда они накануне вышли из дому, выбежала на улицу.
Омера не было. Девушка быстро огляделась по сторонам и пошла по направлению к проспекту. Хотя она полагала, что Омер не придет, и даже хотела этого, тем не менее была глубоко огорчена. Она шла, насупив брови, и самые противоречивые чувства боролись в ее Душе.
«Тем лучше, - внушала она себе. - Я боюсь его, потому что не нахожу в себе сил не только возражать, но даже отвечать. Как много, как красиво он говорил!.. Я не должна была слушать его. Сначала я не понимала, что со мной. Я не оборвала его не потому, что соглашалась, а потому, что растерялась. Но я могла бы попросить его замолчать. Тогда он рассердился бы и ушел. У него был такой вид… такой вид, словно стоит невзначай обидеть его, как он тотчас же убежит… Но ведь я этого не хотела… Нехорошо, если человек, который идет рядом, вдруг обидится и убежит. К тому же он ничего предосудительного не сказал. Но что может быть опаснее сказанного им? Он сказал, что любит меня…»
Маджиде приостановилась и зажмурила глаза. Она безуспешно пыталась отогнать пугающие мысли, но они настойчиво возвращались к ней.
«Да, он сказал, что любит меня. А разве это стыдно - быть любимой? Кто меня любил до сих пор? Бедный папочка… Уже два месяца, как он умер, а я и не знала. Тетушка скрыла от меня известие о его смерти, наверное, заботясь обо мне… Но скорей всего ей просто хотелось избежать неприятных переживаний! Что теперь будет с мамой? Наверное, сестра взяла ее к себе. Возможно, мама сама написала, чтобы от меня скрыли эту весть до каникул… Бедная мамочка… Представляю, как она убивалась… Хорошо, что меня не было в Балыкесире. А не лучше ли было мне находиться там, последний раз поцеловать отца, утешить мать? Конечно… Но я подумала, хорошо, что меня там не было. Наверное, я плохая дочь? И в такой день я могла слушать его слова… Но до чего ж красиво он говорил!.. Какие красивые у него губы!»
Маджиде залилась краской. Размышляя, она снова зашагала по направлению к Беязиду. Она посмотрела на часы: было уже около девяти. «Сяду в трамвай», - . решила девушка и тут вспомнила, что позабыла взять ноты. «Возвратиться или пойти без них? Можно подумать, я и впрямь собираюсь заниматься!» - прошептала она со странной усмешкой.
Маджиде подняла голову, бросила взгляд по сторонам, и вдруг ее охватила дрожь, такая же, как накануне, во время объяснения с Омером. Она сжала губы, снова оглянулась, вся собралась в комок, будто приготовилась бежать, резко обернулась и протянула обе руки Омеру, который - она это сразу поняла - уже долгое время шел за ней следом. Мало-помалу волнение улеглось. Внутренняя борьба, которая происходила в ней, пока она оставалась одна, разом утихла, и вся она подпала под влияние юноши, безмолвно шагавшего рядом. Эта покорность, очень похожая на ощущение уверенности и успокоения, которое испытывают птенцы, попав под крыло матери, нисколько не задевала гордости Маджиде. Она только не могла взять в толк, почему ей так легко подчиняться постороннему человеку, когда она этого вовсе не желает. Тут же она задалась вопросом: а действительно ли не желает? И, словно отвечая на него, она быстро взяла Омера под руку. Он ответил ей коротким, благодарным взглядом и продолжал молча шагать рядом. Это окончательно ошеломило Маджиде.
«А почему бы мне и не хотеть этого? - подумала она, точно возражая кому-то. - Почему бы?.. Как я могу утверждать, что не испытываю удовольствия от того, что этот юноша идет так близко, касаясь меня плечом, и произносит слова, в правдивости которых я не сомневаюсь ни секунды? Зачем же обманывать себя? Мне нравится это. И я хочу, да, да, хочу, чтобы он снова заговорил, чтобы слова, срывающиеся, как пламя, с его губ, снова захватили меня, ослепили и оглушили. Я снова хочу потерять ощущение реальности» .
Ее вновь охватило уже испытанное накануне лихорадочное волнение, задрожал подбородок, она готова была расплакаться неизвестно почему. Чтобы совладать с собой, она спросила:
- Что вы делали ночью?
- Я многое должен рассказать вам. Но куда мы идем?
- Не знаю, - нерешительно ответила Маджиде. И вдруг добавила, сама удивляясь и пугаясь смелости своих желаний: - Я не взяла с собой нот и, пожалуй, не пойду сегодня в консерваторию…
Омер высвободил руку, перешел на правую сторону и сам взял Маджиде под руку. Не успели они сделать и несколько шагов, как Омер вдруг засунул руки в карманы: ему почему-то стало казаться смешным вести под руку девушку.
Когда они вышли на площадь Беязид, он остановился.
- Давайте пойдем к морю. Побродим… Сегодня не хочется никого видеть, хочется смотреть только в бескрайнюю, бесконечную даль… И еще на тебя!
«А ведь вчера я не был так холоден, - тут же подумал он, - и не вел себя так глупо. Что со мной?»
- Когда же мы перейдем на «ты»? - неожиданно спросил он, обернувшись к своей спутнице.
- Когда хотите! Омер расхохотался:
- Вот видите, у вас язык не поворачивается сказать мне «ты». Хорошо, подождите, пока это придет само собою. Только не сердитесь на меня, если я оговорюсь, как только что. Да ведь это и не важно. Мне кажется, нет разницы, смеетесь вы или сердитесь, любезны или досадуете. В вас все прекрасно.
Они свернули на одну из улиц, перпендикулярную Диван-иолу, спустились по крутому склону мимо деревянных домов и, пройдя под железнодорожным мостом, мимо пожарищ, очутились наконец у полуразрушенной стены, на которой росла трава. Неподалеку плескалось море.
