невидимое, и заговорила обычным тоном, но при этом искоса взглянула на него, как бы оценивая реакцию на свои слова:
– Гарсиа не возвращался. Было уже слишком поздно. Я думаю, он задержится в Барселоне до конца выходных. У него там друзья. Нужно уладить какое-то дело.
Николас недоверчиво смотрел на нее широко раскрытыми глазами, чувствуя облегчение и невыразимую радость.
– Это правда?..
Все так же пристально глядя на него, Магдалина кивнула:
– Не нужно ничего говорить. Мы с тобой и сами не пропадем, верно?
– Да, да! – воскликнул он, не узнавая собственного голоса.
– Что тебе приготовить на ланч?
– Да что угодно, Магдалина! Ты такая славная…
– Я приготовлю тебе что-нибудь особенное. – Она удовлетворенно кивнула, отчего ее серьги заплясали.
С широкой, но печальной улыбкой Магдалина поправила ему одеяло и вышла из комнаты.
Оставшись один, Николас потянулся, застонав от удовольствия, и стал кататься по широкой кровати, радуясь неожиданному счастью и предвкушая чудесные часы в обществе Хосе без всякого присмотра…
– И завтра тоже! – крикнул он лохматой собачке. – А может, еще и в понедельник!
Вскочив с кровати, он принялся одеваться, на ходу доедая завтрак и то и дело поглядывая в окно на заросли мирта, где Хосе уже приступил к работе. С заслуживающей похвалы сдержанностью Николас сел за свой письменный стол и набросал пару строк:
Привет, Хосе!
Отец уехал в Мадрид дня на три. Гарсиа тоже нет дома. Правда здорово? Я не нарушу обещания: ни разговаривать, ни работать не буду. Но я собираюсь провести с тобой весь день.
Ура!
Твой Нико.
Минуту спустя он, запыхавшись, протягивал записку Хосе и улыбался, глядя на ответную радостную пантомиму друга.
Они были вместе целое утро. Бо́льшая часть камней уже была уложена, и заполнять грунтом расщелины этого основания было не слишком тяжело. Когда Хосе катил тачку, Николас бежал за ним следом. Пока садовник разбрасывал лопатой мягкую землю, мальчик сидел на камне и, подперев руками подбородок, смотрел на него в ожидании неизменной теплой улыбки. Иногда Хосе заставлял его громко хохотать, энергично, но безмолвно шевеля губами, после чего надувал щеки и имитировал громкий взрыв.
День разгорался, и лицо Хосе постепенно приобрело озабоченное выражение, словно он думал о чем-то важном и таинственном. Наконец он отложил лопату, сел и, вытащив огрызок карандаша, написал чудесные слова, которые Николас прочитал, жадно заглядывая ему через плечо:
Пойдешь со мной завтра на рыбалку?
Я договорюсь с Магдалиной.
Мальчик от восторга чуть не задохнулся, а Хосе встал и направился сквозь кусты лавра к задней двери. Николас слышал громкий разговор Магдалины и садовника, потом раздался смех, и голоса зазвучали более спокойно и дружелюбно. До чего же хорошо Хосе умеет ладить с людьми! Все его любят, думал Николас, кроме Гарсиа и папы, к сожалению. И конечно же, он был любимцем Магдалины, которого она за опорожнение мусорного бака – что, в общем-то, входило в обязанности Гарсиа – награждала куском пирога, когда никто не видел. Но сможет ли он уговорить ее сейчас? Николас прислушался. Дверь закрылась, Хосе не торопясь возвращался… Николасу достаточно было взглянуть на лицо друга, чтобы понять: да, все в порядке!
Какая радость! Какой неизъяснимо счастливый солнечный день, предвещающий еще лучшее завтра! О, эта счастливая и незыблемая послеполуденная дрема! Солнце заставило краски сада заиграть по-новому, пропитав их своим светом и ароматом. Валериана, пионы и сирень сверкали даже в тени. Рой пчел жужжал вокруг раструбов сладких пурпурных цветков, свисающих с веток старой катальпы. Горы в прозрачной дали сверкали, как вороненая сталь. Душа ребенка была наполнена чувством, смысла которого он не мог постичь, но страстно желал раствориться в его теплом сиянии.
В восемь часов утра горсть гравия стукнула в ставень. Почти не сомкнувший глаз, мальчик вскочил с постели, накинул одежду, приготовленную на стуле, и вприпрыжку сбежал по лестнице. В полутемном холле под белой салфеткой его ждала корзина, упакованная Магдалиной накануне. Подхватив корзину, он открыл тяжелые засовы, выбежал в распахнутую дверь и, ослепленный ярким солнцем, чуть не упал в объятия друга.
В руках у Хосе были две бамбуковые удочки, на плече самодельный рюкзак, одет он был в большие садовые сапоги и старое парусиновое пончо. Когда они вместе направились по аллее, ведущей к шоссе, Хосе подмигнул Николасу, намекая: надо спешить. Действительно, едва дойдя до угла, они услышали дребезжание старой развалюхи и сразу же увидели местный автобус Торриды.
Хосе поднял руку, и автобус резко затормозил. Несмотря на давку, им освободили место в задней части салона, куда они протиснулись под хохот пассажиров. В этом воскресном автобусе собралась веселая компания. Многие ехали навестить родственников на небольших фермах в горах – рабочие в плоских шляпах и жестких черных куртках-болеро, их жены в бесчисленных юбках и с цветными платками на головах; у ног громоздилось множество пакетов, завернутые в розовую бумагу бутылки мансанильи, корзины с яйцами, спелыми абрикосами и гранатами, со свежеприготовленной кесадильей. Другие пассажиры, подобно Хосе, везли удочки и сумки для рыбы. У некоторых были маленькие клетки для ловли сверчков. У жадно евшего колбасу длинного худого парня, смахивающего на клоуна своей клетчатой накидкой с капюшоном, было ружье с огромным стволом. Старик с бурдюком вина уже приступил к фиесте.
Хосе моментально узнали, бурно приветствовали, и вокруг него сразу же завязался оживленный разговор. Обсуждали шансы на победу в следующем матче пелоты. Кто-то предположил, что ветерана Хайме пора заменить, но Хосе стоял за напарника горой. По кругу был пущен бурдюк. Каждый из мужчин поднимал его и,
