— Как ты думаешь, почему? — спросила меня госпожа Родительница и тут же сама ответила: — Так ведь Бог вернул тебе молодость. Это он сделал не просто так, а с умыслом, пожелал в этом году напоследок преподать тебе еще один урок, не считай, что это из-за пыли… Вот почему ты ощущаешь себя молодым… Да тебе и в самом деле не больше пятидесяти… Совсем юнец… Сделав это, Бог показал величие свое. И тебе не о чем волноваться… Отныне все беды, тебе грозящие, я стану принимать на себя, а ты живи и ни о чем не тужи… Работай знай, пиши свои книги…
Затем госпожа Родительница обратилась к дочери и, ласково поблагодарив ее за все труды и заботы в прошлом году, сказала, что, желая вознаградить ее, принесла новогодней лапши, которую потом мы можем приготовить и мирно проводить старый год. Новый же год будет полон радости. С этими словами она овеяла нас своим дыханием.
— Да, я заранее позаботилась о том, чтобы все вычистить, уж вы не беспокойтесь… И ты, Кодзиро, сегодня вечером в ванной смоешь всю пыль, скопившуюся на тебе за год, и встретишь Божий год чистым…
С этими словами она удалилась.
В тот вечер мы с дочерью с благодарностью отведали подаренной нам новогодней лапши. Мы ели молча, дочь, очевидно, тоже перебирала в памяти все, сказанное госпожой Родительницей. А у меня из головы не выходили слова, обращенные ко мне.
Оказывается, когда у меня была температура 40, госпожа Родительница постоянно находилась рядом со мной. При такой температуре человеку обычно уже не до того, чтобы обращаться к врачам, ему остается только молить о помощи Бога. Но я ни о чем не просил Бога, а, перебарывая себя, каждый день ходил к зубному врачу и выполнял все его указания. И смог выдержать до конца — доказательство того, что Бог даровал мне поистине нечеловеческую силу.
— Ты скептик, — сказала Родительница, — поэтому многое я стараюсь растолковывать на наглядном примере, наглядное-то оно доходчивее… Так вот, то, что мы зовем Богом, есть природа, дух, являющийся подоплекой нашей силы. И, глядя на тебя, немудрено убедиться: коль скоро человеку дарован сей дух, сила его возрастает многократно, он способен вынести многие испытания, не боясь ни болезней, ни житейских трудностей. Тебе уже были предъявлены доказательства, и в будущем, когда ты примешься выполнять Его поручения. Бог предъявит тебе еще и другие. Я же всегда буду рядом и стану помогать тебе, представь же, что у тебя миллионы, миллиарды единомышленников, и воспрянь духом…
Тут дочь тихо проговорила:
— Право же, такого подарка и ожидать было невозможно… Ведь госпожа Родительница привела с собой маму. Эта лапша и суп… Так готовила их только мама.
— Правда?
— Да. Родительница сказала, что тебе сегодня можно принять ванну, — обратилась ко мне дочь. — Но давай-ка сначала измерим температуру… — И она принесла электронный термометр. 36, 2.
— Позже полежу в ванне в свое удовольствие, — весело сказал я. — Смою всю пыль прошлого года и с чистой душой встречу Новый Божий год…
А про себя подумал: «Поскольку Бог даровал мне телесную силу, то лучше и вовсе не думать о своем возрасте. Каждое утро, начиная с завтрашнего, стану просыпаться с чувством, будто только что появился на свет. Чтобы каждый день радовал меня новыми открытиями и новыми успехами. А с приходом ночи стану умирать, вверяя себя природе. Таким образом за день я смогу проживать целую жизнь…»
3 января 1988 года теплым ясным утром госпожа Родительница порадовала нас с дочерью, придя поздравить с Новым годом. Бодрым голосом она пожелала нам счастливого Божьего года, поделилась своими планами и надеждами. После чего попросила нас сесть поближе.
— Кодзиро, я заберу с собой всю грязь, — сказала она, — это будет моим новогодним подарком. Тебе станет легче жить, так не обременяй же себя ненужными размышлениями, желаю тебе радостей и крепкого здоровья в новом году. Слышишь? Я заберу с собою всю грязь — вот мой новогодний подарок… Постепенно ты освободишься от телесных недугов, станешь таким же здоровым, каким был прежде, и все тебе будет по силам… Закаляй же и впредь дух свой, смотри на то, что приятно взору, слушай то, что приятно слуху… Наблюдай, как живут люди, и создавай на радость потомкам новые книги… Словом, от всей души — прекрасного Нового года. — С этими словами она удалилась.
Поскольку мне предстоит сразу же перейти к написанию четвертой книги, может, следует поставить здесь точку?
Я заново перечитал рукопись, и меня обеспокоило, что в ней много раз говорится о намерениях Бога, о его целях. Я стал кое-что убирать, кое-что исправлять и тут же получил нагоняй от госпожи Родительницы. Она велела мне не особенно усердствовать в вычеркивании, ибо некоторая многословность изложения отвечает желаниям Бога, который хочет, чтобы текст врезался в память людей. Поскольку эта книга написана мною по воле Бога и является «сочинением о Боге», я повиновался этому последнему ее указанию.
Прошу прощения у читателей, прочитавших все три мои книги о Боге, начиная с «Улыбки Бога», за то, что столь значительное произведение, героем которого следовало сделать Бога, я написал в жанре исповедального романа, сделав главным героем самого себя. Это тоже отвечает великому замыслу Бога, к тому же, когда я закончил писать двенадцатую главу этой книги, мне было приказано писать о Боге и дальше, сначала четвертую книгу, а за ней и другие. Причем писать мне позволено в любой, угодной мне, форме — это могут быть стихи, рассказы, эссе или романы, все равно. Главное — пока живу, я должен писать, передавая весть о намерениях Бога Его возлюбленным чадам, таково мое предназначение, такова моя помощь в деле Спасения Мира.
В мае этого года мне исполнится девяносто два, но Бог соизволил наделить меня физической силой пятидесятилетнего, и, пока жив, я стану, не жалея сил, следовать его воле, так что ждите — «Книги о Боге», возможно, под другими названиями, будут выходить и дальше, и вслед за четвертым последует еще много томов.
На этом я наконец ставлю точку, заканчивая столь важный для меня том «Замысел Бога», и мысли мои устремляются к новой, четвертой книге: глядя в окно, я с удовольствием даю волю своему воображению. На чистом февральском небе ни облачка, солнце сверкает, словно благословляя меня, и заливает своим теплым светом все вокруг — деревья в саду, мой кабинет…
13 февраля 1988 годаКогда рукопись этой книги была сдана в типографию и я получил корректуру, редактор издательства «Синтёся» обратился ко мне с настоятельной просьбой: разрешить в виде заключения поместить в конце книги мое эссе «В любой момент с радостью приму смерть», опубликованное недавно одним из буддийских журналов.
Я не сразу ответил, ведь это маленькое эссе было написано для специального выпуска журнала, посвященного теме «Как встретить приближающуюся старость и смерть?».
Дело в том, что в 1961 году, когда мне исполнилось шестьдесят пять лет, я, ради того чтобы полностью реализовать свои творческие планы, принял решение писать и публиковать только то, что хочу, и стал отказываться от всех заказных работ. Французские писатели всегда идут в издательство с уже написанной книгой, но найдутся ли в Японии издательства, готовые принять новую рукопись? Что ж, если таких не найдется, подумал я, буду публиковать свои сочинения за собственный счет.
Когда-то, борясь с туберкулезом в высокогорном санатории, я по совету гениального ученого Жака, моего товарища по несчастью, решил бросить заниматься экономикой и стать писателем. Жаку удалось убедить меня в том, что литература — занятие благородное, она призвана облекать в слова неизреченную волю Бога. Я написал свою первую повесть «Буржуа», после чего в течение долгих лет занимался писательским трудом, целиком отдавшись творчеству. И одновременно прилежно искал доказательства существования единого Бога — великой силы, приводящей в движение Вселенную, о котором говорил мне Жак. Эти поиски продолжались тридцать один год, без особенных, впрочем, успехов. Истерзанный сомнениями, я в конце концов осознал, что, живя необременительным журналистским трудом, не сумею реализовать свои творческие планы, и решил по примеру столь почитаемых мною французских писателей разрабатывать в литературе только свои любимые темы, публикуя уже законченные произведения.
И вот, начиная с весны 1961 года до сего дня, я жил, полностью отстранившись от журналистики, можно считать, что я для нее умер. За это время я частенько пренебрегал своим долгом, доставил людям немало хлопот, иногда со мной обращались так, будто я и в самом деле уже умер, но все это время я жил, следуя одному правилу: писать то, что хочу, и только дописав до конца, публиковать написанное.
