— Отнеси мистеру Пайку, — величественно сказал Джадсон.
— Джентльмен хочет видеть мистера Пайка, — пояснил швейцар, словно растолковывая невнятные бормотания иностранца.
Мальчик взглянул на бланк с видом школьного учителя, говорящего «Посмотрим, посмотрим, что вы тут накалякали».
— Вы не указали, зачем пришли, — подозрительно сказал он.
Не хватало только, чтобы мальчики в пуговицах критиковали его труды. Джадсон не сказал ни слова, только грозно взмахнул палкой. Мальчик привычно увернулся, издал обидный клич и убежал. Швейцар взял со стола вечернюю газету.
— Придется вам подождать.
Он развернул страницу «Скачки» и углубился в чтение.
На третьем этаже, в редакции «Светских сплетен», Родерик, подобно швейцару, терзался глухой скорбью. Он тоскливо глядел, как молодой Пилбем весело и бодро строчит следующий выпуск. Родерик чувствовал, что его заперли в комнате с безумцем, а тот беспечно жонглирует брусочками динамита. Вердикт высшего суда развязал Пилбему руки, теперь никто не мешал младшему редактору «Светских сплетен» творить скандальную газету по своему разумению; и от избранных мест, которые он время от времени зачитывал, Родерика всякий раз бросало в холодный пот. Бедняга явственно видел, что самая безобидная из этих заметок неизбежно повлечет визит взбешенных граждан с пистолетами. Потом он вспоминал короткие, но выразительные обещания мистера Айзека Пули, и сердце его уходило в пятки.
Родерик частенько посещал скачки и знал о Парнях все. Они рыщут по миру бандами, вооруженные до зубов. Кастеты и мешочки с песком для них то же, что для обычного мужчины галстук, — вещь, без которой невозможно показаться на улице. Они подстерегают неугодных и забивают сапогами. Короче, если есть мыслящие существа, чьим мнением должен дорожить человек, пекущийся о благе своей страховой компании, то это — Парни. А Пилбем из кожи вон лезет, чтобы задеть их за живое.
Родерик мысленно застонал и рассеянно обернулся, чтобы принять у вошедшего мальчика бланк.
— Что это? — спросил он, не сводя глаз с Пилбема, который в углу комнаты стучал на пишущей машинке. Тот, видимо, написал удачную фразу, потому что по-детски счастливо хрюкнул. Родерику же слышались раскаты адского смеха. Он разрывался между желанием узнать, что именно написал его помощник, и крепнущим чувством, что лучше бы этого не знать.
— К вам джентльмен, сэр.
Родерик с усилием оторвал глаза от вдохновенного очеркиста и взглянул на бланк. Как и мальчик, он первым делом заметил пропущенную графу.
— Он не пишет, зачем пришел.
— Он не стал говорить, чего ему надо, — упоенно сообщил мальчик. Он внутренне ликовал, предвкушая острые ощущения.
Что-то подобное представилось и Родерику.
— А почему? — с беспокойством спросил он.
— Не знаю, сэр. Не стал, и все тут. Я ему говорю: «Вы не написали, зачем пришли», а он вместо ответа хрясь меня палкой.
— Хрясь тебя палкой… — упавшим голосом повторил Родерик.
— Хрясь меня палкой! — радостно подтвердил мальчик. — Не знаю, какая муха его укусила, сэр, только он весь трясется от злости.
Родерик побледнел.
— Скажи, что я занят.
— Заняты, сэр? Да, сэр. Хорошо, сэр.
Малыш исчез. Родерик осел в кресло и уставился перед собой невидящими глазами. Машинка по-прежнему стрекотала, но Родерик ее не слышал. Гром грянул. Мститель явился. Родерик не знал, какой именно из газетных абзацев навлек на него беду, но не сомневался, что это может быть почти любой. Страшный сон обернулся явью.
Родерик Пайк, как легко заключить со слов его тети Фрэнсис, не родился героем. Она совершенно справедливо убеждала сэра Джорджа, что его сын — робкое и слабое существо. Один издатель, выпускающий рупор общественного мнения, призванный угождать литературным вкусам обитателей золотого прииска на Диком Западе, сидел в своем кабинете, когда пуля пробила окно и расплющилась о стену над его головой. Лицо газетчика озарилось счастливой улыбкой. «Ну вот! — вскричал он. — Что я говорил! Колонка «Личное» пользуется успехом!» Родерик Пайк был полной противоположностью этому смельчаку. Он любил тишину и шарахался от жизни в бурных ее проявлениях. Кто-нибудь другой обрадовался бы, узнав, что к нему идет разъяренный незнакомец, который лупит палкой направо и налево; другой — но не Родерик. Он обмяк в кресле, ни жив и ни мертв от страха.
Полуообморочное состояние не прошло и с приездом Флик, которую ему предстояло поить в ресторане чаем.
3Как ни явственно опечален был Родерик, Фелисия этого не заметила. Она целиком ушла в себя. Что-то случилось после расставания с Биллом, и выражалось оно в некоем смутном недовольстве и одновременно странной задумчивости. Она машинально поздоровалась с Родериком, машинально кивнула Пилбему. когда их знакомили. Пилбем, записной дамский угодник, при ее появлении бросил печатать и учтиво встал. Редкое событие в Тилбери-хаузе проходило мимо Пилбема, и помолвка Родерика не была для него новостью. Значит, это — племянница босса. Восхитительная девушка, Родерик такой не заслужил. Пилбем галантно поклонился, с улыбкой произнес пару комплиментов и открыл дверь. Молодые вышли. Пилбем вздохнул и вернулся к машинке. Точно. Родерик такой не заслужил. Пилбем невысоко ставил своего ближайшего начальника.
Родерик вместе с Фелисией спустился на первый этаж. Он пел ее тайными закоулками, избегая парадной лестницы и вестибюля, где дежурил швейцар. Конечно, он надеялся, что грозный посетитель ушел, поверив в его занятость, но предпочитал не испытывать судьбу. Они вышли через незаметную дверь чуть дальше по улице; пугливо оглядевшись, Родерик с облегчением увидел, что опасность миновала. Если не считать обычной местной фауны, представленной чумазыми типографскими грузчиками, Тилбери-стрит была пуста. Немного успокоившись, Родерик продолжил путь.
Надо же было случиться, что в эту самую минуту швейцар дочитал про бега и вышел глотнуть свежего воздуха; а Джадсон, устав ждать и убедившись, что крепость охраняется надежно, решил отправиться домой. Они вышли почти одновременно; Джадсон отставал от швейцара на какой-то шаг, когда последний, завидев Родерика, преисполнился рвения (а может, надежды на скромные чаевые), козырнул и произнес роковые слова:
— Вызвать такси, мистер Пайк?
Джадсон замер, как вкопанный.
— Нет, давай лучше прогуляемся по набережной, — сказала Флик. — И зайдем не к Клариджу, а в «Савой». Погода чудесная.
Швейцар огорчился (хотя чего ждать от этой юдоли слез!) и шагнул обратно в дверь. Фелисия и Родерик свернули к набережной. А Джадсон, оправившись от столбняка, устремился в погоню. Немедленно путь ему преградил огромный грузовик, который подъехал и остановился у входа. Рабочие принялись таскать рулоны с бумагой. Пока Джадсон огибал препятствие, жертва скрылась.
Однако Джадсон слышал слово «набережная» и умел делать выводы. Он поспешил к реке, и здесь, за остановившимся у тротуара такси увидел своего обидчика. Тот, видимо, убеждал спутницу ехать на машине, она же уговаривала пройтись. Джадсон рванул вперед.
— Вы издаете «Светские сплетни»? — прогремел он. Родерик повернулся на месте. Ему показалось, что он слышит архангельскую трубу. Он стоял спиной и не видел Джадсона, пока тот не заговорил; можно сердобольно предположить, что эта-то внезапность его и подкосила. Без оправданий, без каких-то смягчающих обстоятельств нам не обойтись, потому что при звуке этих слов Родерик распался. Сказалась роковая пугливость, горестное наследие бедняжки Люси. Он затравленно взглянул на Джадсона и, отбросив всякую рыцарственность в безумной жажде самосохранения, вскочил в такси, зашипел на ухо водителю и унесся прочь, словно троянский герой, исхищенный с поля боя чудесным облаком.
Его бегство повергло и Джадсона, и Флик во вполне понятное изумление. Джадсон оправился первым. С гневным кличем он кинулся вослед удаляющемуся такси.
Несколько мгновений Флик стояла неподвижно, провожая глазами бегущего Джадсона. Щеки ее залил густой румянец, в лазурных глазах блеснула зловещая сталь. Тут с востока показалось другое такси. Флик замахала рукой, села в машину и укатила.
4Подожди Флик еще минуту, она бы увидела, как вернулся Джадсон. Даже молодым и подвижным студентом Гарварда он не блистал в спорте, сейчас же его спринтерский дух иссякал на первых двадцати ярдах. Ради особого случая он пробежал пятьдесят, но потом ноги и легкие восстали против подобного надругательства, и Джадсон поневоле сдался.
Сдался? Ну нет! Ноги еще несли его к ограде парка, чтобы было куда прислониться, а в голове уже созрел план. Как только (если когда-нибудь) он отдышится, он пойдет к Тилбери-хаузу и кое-что выяснит. Сказано — сделано.
