и озорник, старикан-океан, хей-хо!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Замолчи, Стабб! — вскричал Старбек. — Пусть тайфун поет и ударяет по нашим снастям, точно по струнам своей арфы; но ты, если ты храбрый человек, ты сохраняй спокойствие.
— Так разве ж я храбрый человек? Кто сказал, что я храбрый человек? Я трус. И я пою, чтобы не так страшно было. И вот что скажу я вам, мистер Старбек, нет на свете способа заставить меня прекратить пение, разве что перережут мне глотку. Но даже и тогда, десять против одного, что я пропою напоследок хвалебный гимн.
— Безумец! Погляди моими глазами, если нет у тебя своих.
— Как? Разве вы видите темной ночью лучше, чем кто-нибудь, чем даже самый последний дурак?
— Молчи! — вскричал Старбек, схватив Стабба за плечо и вытянув руку в ту сторону, откуда дул ветер. — Замечаешь ли ты, что шторм идет с востока, от того самого румба, куда должен мчаться Ахав в погоне за Моби Диком? от того самого румба, на который он лег сегодня в полдень? Теперь погляди на его вельбот, видишь, в каком месте у него пробоина? В днище, у кормы, где он всегда стоит; его место разбито в щепы, друг! А теперь скачи за борт и распевай на здоровье, если тебе приспичило!
— Я что-то плоховато понял вас, о чем это вы?
— Да, да, вокруг мыса Доброй Надежды идет кратчайший путь в Нантакет, — говорил между тем Старбек, обращаясь к самому себе и будто не слыша вопросов Стабба. — Этот самый шторм, что ревет сейчас, готовый разбить нас в щепки, мог бы стать нам попутным ветром и ходко гнать нас к дому. Там, в наветренной стороне, тьма неотвратимой гибели, но с подветра, позади нас, развидняется, я вижу там свет, и это не блеск молний.
В это мгновение, как раз когда между двумя вспышками молнии особенно непроглядной казалась тьма, чей-то голос прозвучал подле него, и тут же вослед ему взрыв громовых раскатов обрушился сверху.
— Кто тут?
— Старый Гром! — ответил ему Ахав, ощупью пробираясь вдоль поручней к своему углублению в палубе; и вдруг изломанные пики огня осветили ему дорогу.
Подобно тому как на суше ставят на колокольнях громоотводы, чтобы направлять в землю убийственные токи, на море тоже многие корабли несут на каждой мачте нечто вроде громоотводов, отводящих электричество в толщу воды. Но так как концы их должны уходить на значительную глубину, чтобы не соприкасаться с корпусом судна, а волочась постоянно в воде, они могут причинить немало неприятностей, не говоря уж о том, что они запутываются в корабельных снастях и вообще тормозят ход судна; по всему по этому нижние концы корабельных громоотводов не всегда бывают спущены за борт, их делают в виде длинных легких звеньев, которые в случае надобности легко можно выбрать наверх или же спустить в воду.
— Громоотводы! — закричал матросам Старбек, очнувшись от раздумий, когда ослепительные молнии, освещая Ахаву путь к его посту, пламенными стрелами пронзили тьму. — За бортом ли громоотводы? Выбросить их, живо!
— Стой! — раздался голос Ахава. — Будем играть честно, хоть мы и слабее. Я сам бы насадил громоотводы на Гималаях и Андах, чтобы оградить от опасности весь мир. Но мне не нужны в этой игре никакие преимущества! Оставить их, сэр!
— Взгляните на мачты! — воскликнул Старбек. — Огни святого Эльма!
Все ноки реев были увенчаны бледными огнями, а три высокие мачты, на верхушках которых над трезубцами громоотводов стояло по три белых пламенных языка, беззвучно горели в насыщенном серой воздухе, словно три гигантские восковые свечи пред алтарем.
— К черту эту лодку! пусть пропадает! — послышались в это мгновение проклятия Стабба, которому бортом его собственного вельбота, подмытого сокрушительной волной, сильно защемило руку, когда он пытался пропустить под днище лишний канат. — К черту ее… — Но в это мгновение он поскользнулся, голова его закинулась, и он увидел белое пламя. И уже совсем другим голосом воскликнул: — Святой Эльм, смилуйся над нами!
Крепкое словцо для моряка — дело обычнейшее; моряки божатся и в штиль и в шторм, они изрыгают проклятия даже на бом-брам-рее, откуда им ничего не стоит сорваться в пучину волн; но сколько ни плавал я по морям, никогда не случалось мне услышать ругательства, если господь наложит на корабль свой огненный перст; если его «мене, мене, текел, упарсин» вписываются в снасти между вантами.
Покуда горело вверху это белое пламя, на палубе почти не слышно было слов; охваченная ужасом команда сгрудилась на баке, и в бледном свечении глаза у всех блестели, точно далекие созвездия. В этом призрачном свете огромный торс чернокожего Дэггу, словно втрое возросший против своих действительных размеров, возвышался, точно черная туча, из которой только что грянул гром. Тэштиго оскалил зубы, обнажив свои белые акульи резцы, которые странно блестели, будто их тоже венчали огни святого Эльма; а татуировка на теле Квикега в этом колдовском свете горела синим адским пламенем.
Но постепенно белесый свет на мачтах погас, и вся сцена утонула во мраке, чьи покровы снова окутали «Пекод» и тех, кто толпился на его палубе. Прошло несколько минут. Пробираясь на нос, Старбек наткнулся на кого-то в темноте. Это был Стабб.
— Что скажешь ты теперь, друг? я слышал твои слова, это ведь не те, что в песне?
— Нет, нет, не те. Я сказал: «Святой Эльм, смилуйся над нами»; и я еще надеюсь, что он смилуется. Но разве он милует только кислые рожи? или смех ему не по нутру? И потом, видите ли, мистер Старбек… да что я? сейчас слишком темно, чтобы видеть. Тогда послушайте, мистер Старбек, я считаю огни на мачтах хорошим знаком, потому что эти мачты уходят в трюм, которому суждено быть до отказа набитым спермацетовым маслом; и тогда спермацет пойдет даже вверх по мачтам, точно древесные соки по стволу. Да, да, наши три мачты еще будут точно три спермацетовые свечи — это добрый признак, он сулит удачу.
В это мгновение Старбек увидел лицо Стабба, медленно проступившее из темноты. И, взглянув кверху, он воскликнул:
— Смотрите, смотрите!
Высокие конусы белого огня опять стояли на мачтах и разливали белесый свет, еще более зловещий, чем раньше.
— Святой Эльм, смилуйся над нами! — снова воскликнул Стабб.
У подножия грот-мачты, прямо под дублоном и под огнями, стоял на коленях парс, отворотив от Ахава свою склоненную голову; а на провисших пертах несколько матросов, которых бледная вспышка застала за работой, жались друг к
