— Ну, что? Въ чемъ же дѣло, м-съ Дильберъ? — проговорила она. — Я того мнѣнія, что каждый человѣкъ имѣетъ право заботиться о самомъ себѣ. Развѣ онъ занимался чѣмъ либо инымъ въ теченіе всей своей жизни?
— Сущая правда! — сказала прачка. Никто въ мірѣ столько не заботился о себѣ, какъ онъ.
— Такъ чего же вы сидите и таращите глаза, какъ будто вы боитесь! Я думаю, что волки не грызутся между собою.
— Конечно! — въ одно время сказали и м-съ Дильберъ и хозяинъ бюро похоронныхъ процессій.
— Въ такомъ случаѣ,- продолжала женщина, — все обстоитъ благополучно и не къ чему искать вчерашняго дня. Да и о чемъ безпокоиться? Кому подобные пустяки могутъ повредить? Не покойнику же, я думаю?
— Конечно, нѣтъ! — разсмѣялась м-съ Дильберъ.
— А, если онъ хотѣлъ сохранить ихъ и послѣ своей смерти, старый скряга, то почему же онъ не поступилъ, какъ всѣ добрые люди? — продолжала женщина. — Почему же онъ не позаботился, чтобъ въ ту минуту, когда смерть пришла за нимъ, возлѣ него сидѣла сидѣлка, вмѣсто того, чтобы, какъ собака, забраться въ уголъ и околѣть тамъ!
— Да, ужъ, что и говорить, — сказала м-съ Дильберъ. — Онъ пожалъ то, что посѣялъ! Ваша правда!
— Я бы еще и не то сказала, повѣрьте, — продолжала женщина, — еслибы у меня было время думать о чемъ нибудь, кромѣ того, за чѣмъ я пришла сюда. Раскрывайте узелъ, Джо, и посмотрите чего онъ стоитъ. И пожалуйста будьте откровенны. Я не боюсь начать первой, и чтобъ остальные видѣли все, что здѣсь есть. Вѣроятно, мы всѣ хорошо знали для чего шли сюда. Грѣха въ этомъ нѣтъ. Открывайте же, Джо.
Но тутъ произошли китайскія церемоніи, такъ какъ благовоспитанность ея товарищей не могла допустить этого, и хозяинъ бюро похоронныхъ процессій первымъ выставилъ свою добычу. Она не была значительна: одна, двѣ печати, карандашъ въ футлярѣ, пара запонокъ и малоцѣнная булавка — вотъ и все. Каждая вещь была отдѣльно и тщательно изслѣдована и даже обнюхана старымъ Джо, отмѣчавшимъ въ то же время мѣломъ на стѣнѣ назначаемую за нихъ цѣну. Видя, что другихъ вещей нѣтъ, онъ подвелъ итогъ.
— Вотъ оцѣнка вашего добра, и хотя бы меня жарили на медленномъ огнѣ, я не прибавлю и шести пенсовъ. Ну, что тамъ еще! — крикнулъ старый Джо.
Теперь пришла очередь м-съ Дильберъ. Она развернула простыни, салфетки, платье; вынула чайныя серебряныя ложки, какую то античную фигуру, щипцы для сахара и нѣсколько сапогъ. Ея счетъ также былъ записанъ на стѣнѣ.
— Я всегда слишкомъ много выдаю дамамъ, это одна изъ моихъ слабостей, которая разоряетъ меня, — сказалъ старый Джо. — Вотъ вашъ разсчетъ. Если вы попросите меня прибавить, хоть одинъ лишній пенни и будете торговаться, то я могу пожалѣть о своей щедрости и сбавить полъ кроны!
— А теперь Джо, развязывайте мое, — сказала первая женщина.
Для большаго удобства, Джо всталъ на колѣни и, развязавъ безконечное количество затянутыхъ узловъ, вытащилъ оттуда огромный, тяжелый свертокъ темной матеріи.
— Что это такое? — спросилъ онъ, — занавѣски отъ кровати?
— Да, — засмѣявшись отвѣчала женщина, — кроватныя занавѣски.
— Неужели же вы стащили все это, и занавѣси и кольца и всѣ принадлежности, пока онъ еще лежалъ на кровати? — спросилъ Джо.
— Именно, что да, — отвѣчала женщина. — Да и почему же мнѣ было не сдѣлать этого?
— Ну въ такомъ случаѣ вы родились на свѣтъ, чтобъ составить себѣ состояніе, и вы достигнете этого.
— Ужъ конечно, я не отдерну руку при возможности цапнуть что нибудь, лишь изъ за уваженія къ этому человѣку Въ этомъ вы можете быть увѣрены, Джо! — хладнокровно проговорила женщина. Осторожнѣе, не капните саломъ на одѣяло.
— Его одѣяло? — спросилъ Джо.
— А чье же еще? — отвѣчала женщина. — Не боитесь ли вы, что онъ оставшись безъ одѣяла схватитъ насморкъ?
— Не въ томъ дѣло! Я лишь боюсь, не умеръ ли онъ отъ какой нибудь заразной болѣзни, а? — сказалъ Джо.
— Будьте спокойны, я ужъ не такъ падка до его общества, чтобы изъ за подобной дряни осталась при немъ, еслибы рисковала заболѣть. О, вы можете разглядывать эту рубашку, пока глаза ваши не лопнутъ: въ ней нѣтъ ни единой дырочки. Это лучшая его рубашка и надо отдать ей справедливость, что она не дурна. Это вышло очень счастливо, что я была тамъ, иначе она бы пропала….
— Отчего пропала? — поинтересовался Джо.
— Да оттого, что его бы навѣрное похоронили въ ней. Повѣрите-ли, что нашелся какой то дуракъ, успѣвшій уже натянуть ее на него, но я догадалась во время снять ее. Если коленкоръ недостаточно хорошъ для этой цѣли, то я и не знаю, на что онъ пригоденъ. А мнѣ такъ кажется, что онъ даже очень подходитъ къ покойнику, и старичекъ не будетъ уродливѣе въ коленкоровой рубашкѣ, чѣмъ былъ бы въ полотняной; это прямо таки невозможно!
Скруджъ съ ужасомъ прислушивался къ этимъ разговорамъ. Всѣ эти люди, сидящіе, подобно звѣрямъ, вокругъ своей добычи, притиснувши одинъ къ другому, вызывали въ немъ чувство такого отвращенія и ненависти, какъ будто онъ видѣлъ передъ собою безстыдныхъ демоновъ, занятыхъ куплею-продажею свѣжаго трупа.
— Ха, ха! — продолжала со смѣхомъ женщина, когда старый Джо, вытащивъ фланелевый мѣшокъ, набитый деньгами, отсчиталъ каждому причитающуюся ему сумму. — Вѣдь это лучшее, что онъ сдѣлалъ въ жизни! Пока былъ живъ, онъ всѣхъ отгонялъ отъ себя, чтобы дать намъ поживиться, когда умретъ! Ха! ха! ха!
— Духъ, — сказалъ, вздрагивая Скруджъ. — Я понялъ, я все понялъ. Судьба этого несчастнаго, можетъ быть моею судьбою! Къ такому именно концу и должна приводить жизнь, подобная моей… Милосердный Боже! Что я вижу?
Онъ въ ужасѣ отшатнулся. Картина внезапно измѣнилась, и онъ почти касался голой, безъ занавѣсей кровати, на которой, подъ рваной простыней что-то лежало, хотя и безмолвное, но такъ страшно поясняющее все, что онъ только что видѣлъ и слышалъ.
Комната была темная, слишкомъ темная, чтобы можно было подробно разглядѣть, что въ ней находится, хотя Скруджъ, подчиняясь какому то внутреннему побужденію съ безпокойствомъ окидывалъ ее любопытными взорами. Слабый свѣтъ, проникавшій снаружи, падалъ прямо на кровать, гдѣ лежалъ трупъ этого обобраннаго, невидимаго, покинутаго всѣмъ міромъ человѣка!
Скруджъ оглянулся на духа; роковая рука указывала на голову мертвеца. Саванъ такъ небрежно былъ накинутъ на него, что достаточно было самаго слабаго прикосновенія къ нему руки Скруджа, чтобы раскрыть покойника. Скруджа стала преслѣдовать эта мысль. Онъ понималъ, какъ легко это было сдѣлать, и желаніе исполнить это все сильнѣе охватывало его. Но у него одинаково не хватило силъ отдернуть саванъ, какъ и отогнать стоявшаго рядомъ съ нимъ духа.
О! холодная, холодная, суровая, ужасная смерть! Здѣсь ты можешь воздвигнуть себѣ престолъ, окруживъ его всѣми присущими тебѣ ужасами, ибо здѣсь твое царство! Но ты не властна воспользоваться для твоихъ цѣлей ни однимъ волосомъ на головѣ любимаго, уважаемаго и почитаемаго существа! Ты безсильна исказить хотя бы одну черту его лица. Это не значитъ, что рука его не тяжела, что она не упадетъ, если я опущу ее; не значитъ, что пульсъ и сердце небезмолвны. Но это значитъ, что когда то рука эта была открыта, щедра, благородна; что сердце это было горячо, нѣжно, честно, что это было настоящее сердце настоящаго человѣка! Рази, неумолимая смерть, рази! Твои удары безсильны! Ты лишь увидишь, какъ изъ нанесенной тобой раны ключомъ брызнутъ благія дѣла, эти сѣмена жизни вѣчной!
Ничей голосъ не произнесъ этихъ словъ, а между тѣмъ, Скруджъ такъ ясно слышалъ ихъ, когда смотрѣлъ на лежавшаго на кровати покойника… Еслибы этотъ человѣкъ могъ начать новую жизнь, думалъ онъ, то что бы онъ сказалъ о своихъ прежнихъ взглядахъ? Скупость, безсердечіе, страсть къ наживѣ — все это привело его къ хорошему концу — нечего сказать!
Онъ валяется подъ рваной простыней, брошенный въ этомъ пустомъ, мрачномъ домѣ и на всемъ свѣтѣ нѣтъ человѣка, который могъ бы сказать: «онъ былъ добръ ко мнѣ въ такую то минуту моей жизни и я въ память за его доброе слово, отвѣчу ему тѣмъ же».
Лишь кошка царапала дверь, и гдѣ то внизу подъ каминомъ возились мыши. Чего искали онѣ въ комнатѣ мертвеца? Почему были онѣ такъ безпокойны и шумливы? Скруджу было страшно остановиться на этихъ вопросахъ.
— Духъ, — промолвилъ онъ, — мѣсто, гдѣ мы находимся, ужасно. Покинувъ его, я никогда не забуду полученнаго мною урока, увѣряю тебя. Но уйдемъ скорѣе!
Призракъ попрежнему неподвижною рукою указывалъ на голову покойника.
— Я понимаю, что ты требуешь отъ меня, — сказалъ Скруджъ, — и я бы исполнилъ это, еслибы могъ. Но у меня силъ не хватаетъ, Духъ, силъ у меня нѣтъ на это!
Казалось, призракъ еще болѣе внимательно взглянулъ на него.
— Если для кого нибудь смерть эта является скорбью, — прошепталъ въ тоскѣ Скруджъ, — то покажи мнѣ этого человѣка, духъ, молю тебя!