Саквиль. Тебе хотелось интриговать, но у тебя не было ни опыта, ни логики, что помогают выжить тебе подобным. Ты хотел угнаться за двумя зайцами сразу и упустил их одного за другим. Прощай.
Луи. Так что же это, дядюшка, так-то вы ко мне относитесь?.. Как? Не вы ли оттолкнули от меня сердце очаровательной юной особы, что сулила мне счастье?.. Не вы ли?
Саквиль. Три часа. А, вот и Дане.
Дане (входя). Полковник, лошади поданы.
Саквиль. Дане, возьми этот плащ… Я ничего не забыл? А, дарственная, бесполезные бумажки! (Рвет их.) Второй полк африканской кавалерии сегодня выигрывает сто из ста.
Выходит вместе с Дане.
Сцена восьмая
Луи, Клеманс.
Луи. Дядюшка!.. (Один.) Проклятье!
Клеманс (входя). Ха-ха-ха! Я думала, что помру со смеху!
Луи. Вы не ушли?
Клеманс. А как? Дверца была закрыта. К тому же мне было страшно любопытно узнать, чего от него хотела эта светская дама… Ах, бедный мой Луи! Ах, какая неприятность!.. Да еще со стороны дядюшки!.. Ах, как жестоко!.. Дядюшка, уводящий вашу ненаглядную прямо у вас из-под носа! Ха-ха-ха! Ну, это уж слишком!
Луи. Конечно, все кажется очень милым… Когда у вас есть тридцать пять тысяч фунтов стерлингов, можно видеть все с комической стороны.
Клеманс. Ах, это! Неужели он и правда… Вот старое чудовище, а? Знаешь ли ты, что в твоем положении это шикарно, иметь дядюшку вроде твоего?
Луи. Он родился на мое несчастье.
Клеманс (складывает обрывки бумаги и читает). Что это такое? «Племяннику к его бракосочетанию… землю… регулярные выплаты, записанные в книге государственных долгов…» Это похоже на дарственную или завещание.
Луи. Если бы я подождал!
Клеманс. И вот ты обобран, обделен, лишен наследства, да к тому же еще… хм, собственным дядюшкой!.. Но у тебя остались твоя сообразительность и горшочки с маслом… Ну же, смелей! Ба-бах! Быть может, он будет сражен первой же пулей, вот ты и наследник!
Луи. Меня беспокоит то, что он сказал о Втором полку своей кавалерии.
Клеманс. Не хочешь поужинать у меня? Будет Виржини, сводишь нас на представление, тебя это развлечет. Когда грустно, театр мне помогает.
Луи. Когда ты едешь в Баден?
Клеманс. Нужно время для вступления в наследство и составления нотариальных документов. У меня есть нотариус.
Луи. Твой польский князь обглодает тебя до последнего су.
Клеманс. Я возьму серьезного мальчика… вроде тебя.
Луи. Мне тоже хочется поехать в Баден… чтобы не дать тебе наделать глупостей.
Клеманс. Отлично!
Луи. Что у тебя за дурацкое желание выйти замуж?
Клеманс. Шарпер пожелал в завещании, чтобы я стала порядочной женщиной. Для этого надо два года путешествовать.
Луи. Поехали лучше в Италию.
Клеманс. Мне все равно; но дамы вроде меня путешествуют только с мужьями.
Луи. Вот чума!.. Твоя смазливая мордашка так мне сегодня нравится!
Клеманс. А также тридцать пять тысяч фунтов стерлингов.
Луи. Пойдем ужинать!
Уходят.
В середине 1603 года молодой человек лет двадцати — двадцати двух, который, как говорили одни, был пажом, а другие — поваром у знатного литовского вельможи, открыл своему хозяину, что он царевич Дмитрий, сын царя Ивана Грозного и последний отпрыск российского царского дома. Настоящий царевич умер в 1591 году в возрасте десяти лет во время правления своего брата Федора Ивановича. Сообщали, что он в припадке эпилепсии, которой, как известно, был подвержен, проткнул себе горло ножом; но, по общему мнению, царевич был умерщвлен по приказу министра Федора Ивановича — Бориса Годунова, желавшего таким способом проложить себе дорогу к трону. Действительно, после смерти в 1598 году слабоумного Федора, не оставившего наследников, Борис, который в течение долгих лет обладал властью и званием регента, был в Москве избран царем. В 1603 году он спокойно царствовал, равно ненавидимый знатью и народом. Это был деспот хитрый, но недоверчивый, жестокий и придирчивый. Он прикрепил крестьян к земле, лишив их старинной привилегии, которой они пользовались до него, — права в Юрьев день менять место жительства и хозяина. Он приговорил, выслал, разорил почти всех бояр, в коих подозревал честолюбие или способности. Он пытался пресечь разбой казаков, которые в то время образовывали множество маленьких республик, по существу независимых, но номинально подчиненных Польше или России. В конечном счете Борис своими реформаторскими попытками, подрывающими привычные устои, добился того, что отвратил от себя русских.
Момент для революции был выбран удачно. С именем Дмитрия связывались воспоминания о старинной династии, по которой скорбел народ. Повсюду и во все времена находятся те, кто не способен осознать, что цари смертны, как все люди; но в России того времени еще и особые исторические условия способствовали распространению мифа о законном царевиче, чудом спасенном от смерти. В своем государстве Борис предоставил убежище шведскому принцу Густаву Эриксену, изгнанному и преследуемому узурпатором. Многие русские слышали рассказы об этом Густаве, который избежал двадцати покушений — попыток убийства или отравления, служил ради пропитания мальчиком на постоялом дворе, и в нищете и опасностях его всегда хранило Провидение.
У молодого человека, выдающего себя за царевича Дмитрия, на щеке была бородавка и одна рука была короче другой — признаки, возможно прежде замеченные у истинного царевича. К тому же он предъявил золотую печать с российским гербом и бриллиантовый крест несметной стоимости, который, по московскому обычаю, был им получен, как он говорил, от крестного в день крестин. Неоспоримые документы, не имевшие в то время широкой известности в России, свидетельствуют о смерти царевича среди дня, что делает почти невозможной подмену ребенка. По рассказам же этого незнакомца, убийцы, проникшие в его спальню ночью, в темноте закололи кинжалом сына крепостного, которого лекарь царевича заставил лечь в его постель. Он добавлял также, что этот предусмотрительный лекарь увез его и укрыл в каком-то монастыре, свято храня его тайну. До этого ему предоставлял укрытие и покровительство один русский князь; но князь и лекарь давно умерли, и нищета вынудила именитого изгнанника поступить на службу к литовскому вельможе. Однако незнакомец избегал деталей, которые могли бы скомпрометировать его. Похоже, он хорошо знал историю России. Он говорил по-польски столь же свободно, как и по-русски, а возможно, даже лучше[4]; и, наконец, был умелым фехтовальщиком и великолепным наездником. Двое польских слуг, бывших в России в плену, узнали его, и, надо думать, то были великие физиономисты, если они смогли обнаружить черты десятилетнего ребенка в двадцатидвухлетнем юноше.
Получив признание литовских вельмож, самозванец вскоре приобрел большую известность. Борис обеспокоился и совершил огромную ошибку, предложив отважным воеводам денег, чтобы они выдали ему своего гостя. Эмиссары были с негодованием отвергнуты. Самозванец попросил покровительства у Сигизмунда III, короля Польши, и, получив согласие, стал готовиться к обращению в католическую веру. Король был весьма набожен, про него говорили, что он утратил землю, дабы обрести небеса; и действительно, он был изгнан своими шведскими подданными из-за нападок на их религию. Сначала Лжедмитрия наставляли в вере польские иезуиты и папский нунций, монсеньор Рангони, которых, похоже, он совершенно одурачил. В их присутствии, но в страшной тайне он отрекся и пообещал, о чем свидетельствует сохранившийся документ, приложить все усилия для истребления раскола на Руси. И это еще не все. По другим обязательствам он уступил Сигизмунду Северские земли, обещал жениться на Марине Мнишек, дочери воеводы, принимавшего его, и одарил своего будущего тестя суммой в два миллиона флоринов, которая, понятно, могла быть выплачена только в более счастливые времена. Все эти записанные и заверенные обещания он официально представил Сигизмунду, который нарек его Дмитрием Ивановичем, назначил ему пенсион и дозволил принимать советы и услуги польских дворян.
В то время среди днепровского и донского казачества царила сильная смута. Беглый монах по имени Григорий Отрепьев поднимал казаков именем Дмитрия и устраивал заговоры в южных провинциях России. Этот монах, покинувший Москву в 1603 году, имел репутацию пьяницы и негодяя. Он был в постоянной переписке с самозванцем и его агентом среди казаков, у которых приобрел большой авторитет.
