Она позволила ему поцеловать себя, но этот мерзавец-таксист почему-то очень скоро остановился у ее дома. У лифта Чарли пожелал ей спокойной ночи. Когда он спросил ее, приходить ли ему еще, она покачала головой.
Он поплелся домой пешком, чувствуя, как у него подкашиваются колени, пробиваясь через толчею театралов на Пятой авеню к Сорок второй улице. Он все еще ощущал ее губы на своих губах, запах ее белокурых завитых волос, чувствовал прикосновение ее маленьких ладошек на своей груди, видел, как она резко отвернула свое лицо от него.
На следующее утро он проснулся поздно, чувствуя себя таким разбитым, словно очнулся после трехдневного запоя. Купил газеты, выпил чашку кофе с пирожком в кафетерии с баром, где воняло помоями. На этот раз он не стал читать колонку «Требуются бизнесмены», а занялся другой – «Требуются механики и квалифицированные рабочие». В тот же день он получил работу в мастерской по ремонту автомобилей на Первой авеню. Опять нужно надевать рабочий комбинезон, опять вычищать жирную грязь из-под ногтей, опять пробивать время прихода и ухода – от одной этой мысли ему становилось не по себе. Но что поделаешь? Вернувшись домой, он увидал письмо от Эмиски, и на душе стало еще противнее.
Прочитав письмо, он немедленно разорвал его на мелкие клочки. Мало ему, что ли, шлифовать клапаны, чистить поршни? Для чего еще возобновлять весь этот вздор? Он сел на кровать, чувствуя, как на его глазах выступили жгучие слезы. Надо же, черт подери, на него разом свалились все эти несчастья – и это после того, как он получил офицерское звание, право на получение медицинской помощи. После службы в эскадрилье имени генерала Лафайета, когда ему был выделен собственный механик, который и выполнял всю грязную работу. Какое жуткое вшивое невезение, от которого воротит с души!
Как только ему чуть полегчало, он встал и написал письмо Джо, умоляя его, ради Христа, как можно скорее выздороветь. Он сообщил ему, что отказался от предложения служить в компании «Трайангл моторс» в Лонг-Айленд-Сити и теперь работает механиком-ремонтником, чтобы пока как-то перекантоваться; что она, эта работа, уже надоела ему до чертиков, и он спит и видит, когда они займутся их интересным проектом.
Проработав в мастерской две недели, он вдруг обнаружил, что в день зарплаты мастер устраивает игру в покер в заброшенном офисе в глубине их здания. Он подключился к игрокам и играл очень и очень осмотрительно. Первую пару недель он проигрывал почти половину жалованья, но постепенно в нем росла уверенность в себе, и он осознал, что не такой уж он плохой картежник. За игрой он никогда не кипятился, не терял осмотрительности и вскоре научился догадываться, какая карта идет. Он всегда был осторожен, никогда зря не трубил о своих выигрышах, так что у него в кармане оказывалось гораздо больше денег, чем предполагали его партнеры. Мастеру, этому крупному горлопану, большому любителю похвастаться своими карточными успехами, не нужен был здесь конкурент в лице Чарли. К тому же у него была старая привычка отбирать лишние деньги у игроков. Чарли время от времени «подмазывал» его, ставил стаканчик-другой, к тому же, если нужно, он мог сделать на работе гораздо больше других. Он всегда перед уходом с работы переодевался в костюм.
Он так больше и не видел Дорис до ее отъезда из города на целое лето. Теперь в Нью-Йорке среди знакомых у него оставалась только чета Джонсонов. Он заходил к ним раза два в неделю. Сделал им новые книжные полки и даже как-то в воскресенье помог покрасить пол в гостиной.
В другой раз, тоже в выходной, он позвонил Джонсонам довольно рано, предложил им съездить на Лонг-Бич покупаться, если они не против. Пол лежал в постели, у него болело горло, а Эвелин согласилась, сказала, что обязательно поедет. «Ну, если ты этого хочешь, то получишь. Я готов», – размышлял он про себя, шагая по даун-тауну по нагретым утренним солнцем безлюдным улицам с въевшейся в них привычной копотью. Она открыла ему дверь в просторном желтом шелковом с кружевами пеньюаре, и ему сразу бросилась в глаза соблазнительная граница, где начинались бугорки ее пышных грудей.
Она не успела и рта открыть, когда он, схватив ее в охапку, прижал к себе и поцеловал. Она, закрыв глаза, обмякла в его объятиях. Легонько оттолкнув его от себя, приложила пальчик к губам – тихо!
Покраснев, он закурил сигарету.
– Ты не против? – спросил он дрожащим голосом.
– Ладно уж, – ответила она чуть слышно. – Все равно когда-нибудь нужно снова привыкать к табаку.
Он подошел к окну, чтобы немного прийти в себя. Она шла за ним следом. Вытащив у него изо рта сигарету, сделала пару затяжек.
– Пройди в заднюю комнату, поздоровайся с Полом, – сказала она громко, ровным, холодным тоном.
Пол лежал плашмя на подушках, бледный, крупные капли пота выступили у него на лбу. На столике рядом с ним стояли кофейник, цветастая чашечка с блюдцем и кувшинчик с горячим молоком.
– Привет, Пол! Глядя со стороны, можно сказать, что ты ведешь жизнь праздного сибарита, – сказал Чарли, стараясь казаться как можно более радушным и беззаботным.
– Ах, когда мы больны, то становимся такими привередами, – ласково проворковала Эвелин.
Чарли засмеялся и тут же вздрогнул – не слишком ли громко и самодовольно?
– Надеюсь, ничего серьезного, старина?
– Нет, у меня довольно часто бывает воспаление гортани. Ну а вы, ребята, порезвитесь там, на пляже, как следует. Как бы мне хотелось присоединиться к вам!
– Ах, там может быть просто ужасно, – сказала Эвелин. – Если нам не понравится, мы скоро вернемся.
Не беспокойтесь зря, – ответил Пол. – У меня здесь есть что почитать. Мне дома будет отлично.
– Ну, остаетесь с Джереми на весь день холостяками.
Эвелин положила в корзинку несколько бутербродов, термос с коктейлями. «Неплохо выглядит, – подумал Чарли, – в этой маленькой белой шляпке на голове, в светло-желтом летнем платьице. Очень модно, элегантно».
Они шагали рядом по пыльной, облитой солнечным светом улице с корзинкой с провизией и воскресной газетой в руках.
– Послушай, давай повеселимся, – предложила она. – Сколько же времени прошло с тех пор, когда я хоть как-то развлекалась?
Они вышли из поезда в Лонг-Бич. Сильный ветер с голубоватой мелкой изморосью дул с моря, кое-где утратившего свою синеву из-за клочков холодного серого тумана. На дощатом настиле собралась большая толпа людей. До пляжа пришлось идти довольно далеко.
– Послушай, а нельзя ли нам уединиться, забраться подальше от всех? По-моему, будет здорово!
Они шли дальше и дальше, их ноги погружались в песок, голоса глохли в грохоте и шипении прибоя. «Великая стихия», – думал он про себя.
Они все шли и шли. Чарли загодя, еще дома, надел свой купальник, и теперь от продолжительной ходьбы ему было жарко, все тело чесалось под одеждой, но пришлось еще довольно долго искать место, которое бы им приглянулось. Наконец они нашли такое за невысокой дюной. Поставив на песок корзинку, обмотавшись большим полотенцем, Эвелин переоделась. Чарли немного стыдился снимать перед ней рубашку и штаны, но коли взялся за гуж…
– Боже ты мой, какое у тебя дивное тело, – сказала она.
Чарли, чувствуя неловкость, судорожно теребил края своего купального костюма.
– Ну, я довольно здоров, то есть крепок, – робко ответил он.
Он угрюмо разглядывал свои красные, с въевшейся грязью и копотью натруженные ладони, которые так резко контрастировали с белой кожей его предплечий, с россыпью веснушек под мягким пушком. Нет, обязательно нужно найти чистую работу…
– Руки мужчины должны говорить о той работе, которую он делает… В этом и заключается их красота, – сказала Эвелин.
Она, наконец, справилась с переодеванием, отбросила в сторону полотенце. Бледно-голубого цвета цельный купальник плотно облегал ее фигуру.
– Черт возьми, у тебя такое красивое тело! Я это сразу заметил, еще тогда, на пароходе.
Она подошла к нему, взяла за руку.
– Ну пошли, окунемся, – сказала она. – Этот прибой меня, конечно, немного пугает, но все же какие красивые волны… Ах, как здорово! Не находишь?
У нее была такая мягкая, просто шелковистая ручка. Их обнаженные бедра то и дело прикасались. Когда они вышли из сыпучего песка на холодный, твердо утрамбованный прибоем, он почувствовал совсем рядом с его ногой ее маленькую розовую ножку.
Большая пенящаяся волна, похожая на гигантский язык, выкатилась на пляж, замочив им ноги до колен. Теперь она крепко держалась за его локоть своей ладошкой.
У него не было большой практики купания в прибое, и первая же волна сбила его с ног, не давая опомниться. Она устояла и теперь, громко покатываясь со смеху, протягивала ему руку, чтобы помочь встать. Он наконец встал на ноги, выплевывая воду и выливая ее из ушей.
– А теперь пошли подальше в воду! – отважно закричала она.
Подождав следующую волну, они нырнули и поплыли вперед. Теперь, подальше от грозного прибоя, они качались на волнах, то взмывая вверх, то стремительно падая вниз, стараясь уверенно держаться на воде.
