О да, будьте уверены. Он сам сидел, был госпитализирован, опять сидел, дважды представал перед судом за удушение юной американки (теперь леди Икс): «В одной из тюрем у меня был жуткий сокамерник — в продолжение целого года. Будь я поэтом — но я всего лишь корректор, — описал бы небесную природу одиночного заключения, радость чистого сортира, свободу мысли в идеальной тюрьме. Задача тюрьмы (улыбаясь месье Уайльду, взглянувшему на часы, но ничего не увидевшему), конечно же, не вылечить убийцу и не только наказать его: можно ли наказать человека, у которого все при нем, внутри него, вокруг него? Ее единственная задача, очень будничная, но логически неоспоримая, — помочь убийце избежать рецидива. Исправление? Поручительство? Не более чем химера или шутка. Животное не исправишь. С мелкими воришками вообще не стоит возиться: в их случае достаточно наказания. В наши дни получили хождение некоторые ошибочные тенденции в так называемых либеральных кругах. Скажу без обиняков: душегуб, считающий себя жертвой, не только убийца, но и дегенерат».
— Пожалуй, мне пора, — поскучнев, сказал бедняга Уайльд.
— Психбольницы, лазареты, лечебницы — обо всем этом я тоже знаю не понаслышке. Жить на отделении в компании примерно тридцати подлинных идиотов — это, доложу я вам, настоящий ад. Притворялся буйным, чтобы получить отдельную палату или быть запертым в изоляторе, — несказанный рай для такого пациента, как я. Казаться ненормальным — это был мой единственный шанс оставаться вменяемым. Тернистый путь. Атлетически сложенный санитар-тяжеловес любил наносить мне прямой удар меж двух оплеух — и я возвращался к благословенному одиночеству. Подумать только, всякий раз, когда мое дело отправлялось на пересмотр, тюремный психиатр в своем заключении жаловался на мой отказ обсуждать с ним то, что на его жаргоне называлось «супружеским сексом». С грустной радостью и грустной гордостью могу утверждать, что ни тюремщики (некоторые из них гуманны и остроумны), ни фрейдистские ищейки (все они болваны или жулики) не сломили и никак не изменили печального индивида, можно сказать персонажа, каким я являюсь.
Месье Уайльд, все-таки приняв его за пьяного или сумасшедшего, пошатываясь, ретировался. Хорошенькая администраторша (плоть остается плотью, пунцовое жало остается l'aiguillon rouge, и моя любовь не стала бы ревновать) снова принялась подавать ему знаки. Он встал и подошел к стойке. Гостиница в Стрезе была закрыта на ремонт после пожара. Mais (приподнят симпатичный указательный пальчик)…
Всю свою жизнь, отдадим ему должное, наш Персон испытывал странное чувство, знакомое трем знаменитым богословам и двум второстепенным поэтам, присутствия позади, за его плечом, большого, куда более мудрого, чем он, спокойного и сильного незнакомца, нравственно его превосходящего. Это и был, в сущности, его главный «теневой спутник» (критик- клоун нападал на R. за этот эпитет), но когда бы не вышеназванная прозрачная тень, мы бы не стали себя утруждать рассказом о нашем славном Персоне. Еще во время короткой своей пробежки между креслом в холле и этой девушкой, с ее восхитительной шеей, пухлыми губами, длинными ресницами и задрапированными прелестями, Персон отдавал себе отчет, что некто или нечто предупреждает его о необходимости сейчас же покинуть Витт в направлении Вероны, Флоренции, Рима, Таормины, если Стреза для него закрыта. Но он не послушался своей тени и, наверное, по большому счету, был прав. А мы-то думали, что ему еще предстоят годы земного прозябания; мы готовы были даже смахнуть, как перышко, эту девушку в его постель, но, в конце концов, ему решать, ему умирать, если он того захотел.
Mais! (междометие сильнее, чем союз «но» или «однако») у нее для него хорошие новости. Он хотел перебраться на третий этаж, не так ли? Сегодня он может это сделать. Дама с собачкой уезжает после двенадцати. Кстати, весьма занятная история. Оказывается, ее муж присматривал за собаками, пока их хозяева находились в отъезде. Дама, отправляясь в очередное путешествие, обычно брала с собой одного из животных, выбирая из тех, что поменьше и помеланхоличнее. Нынешним утром ее муж позвонил и сказал, что хозяин вернулся раньше, чем предполагалось, и с дикими воплями требовал вернуть своего любимца.
Гостиничный carnotzet[21], довольно жалкое место, декорированный в пасторальном стиле, был почти пуст, но назавтра ожидались два больших семейства, а также должен или был бы должен появиться (складки глагольного времени пребывают в полном беспорядке по отношению к наблюдаемому нами пространству) очень милый маленький ручеек немцев во второй, более дешевой половине августа. Незнакомая толстуха в фольклорном костюме, выставляющем напоказ изрядное количество кремового бюста, сменила младшего из двух официантов, и черный синяк оттенял левый глаз угрюмого метрдотеля. Нашему Персону предстояло перебраться в 313 номер сразу после обеда; он отметил предстоящее событие, выпив умеренную дозу Кровавого Ивана (водка с томатным соком) перед гороховым супом, бутылкой рейнвейна со свининой (загримированной под «телячьи котлетки») и двойным коньяком с кофе. Месье Уайльд смотрел в другую сторону, пока спятивший или накачавшийся наркотиками американец проходил мимо его столика.
Комната была в точности такой, какая требовалась или потребуется (опять путаница с временами!) для свидания с нею. Кровать в левом ближнем углу стояла аккуратно покрытая попоной, и горничная, которая вскоре постучит или может постучать перед тем, как войти, не будет или не должна быть допущена, если соответствующие декорации, все эти двери и кровати, еще сохранятся. На прикроватном столике не начатая пачка сигарет и дорожный будильник соседствовали с нарядно завернутой коробкой, содержавшей зеленую статуэтку лыжницы, просвечивавшую сквозь двойную обертку. Маленький коврик у кровати, того же бледно-голубого цвета, что и покрывало, был все еще подоткнут под ночной столик, но поскольку она заранее отказалась (чопорная! капризная!) остаться до рассвета, то не увидит, так никогда и не увидит этот маленький смиренный коврик, верный своему долгу встретить первый солнечный зайчик и принять прикосновение заклеенных пластырем пальцев ноги нашего героя. Букет из васильков и колокольчиков (их разноголосые оттенки затеяли любовную ссору) был поставлен либо помощником управляющего, уважавшим чувства, либо самим Персоном в вазочку на комоде рядом с неряшливо брошенным галстуком, являвшим третью разновидность голубизны, но другого материала и фасона («шелковый шалопай»). Смесь брюссельской капусты и картофельного пюре, живописно перемешанную с розоватым мясом, удалось бы разглядеть, если как следует настроить фокус, совершающую энергичные пертурбации в пищеварительных недрах Персона, а также различить в этом месиве комков и слизи две или три яблочные косточки — жалкие остатки предыдущей трапезы. Его сердце, вылепленное в форме слезы, по своим размерам казалось недостаточным для такого детины.
Возвращаясь на общепринятый уровень, мы видим черный плащ Персона на крюке и пепельно-серый костюм на спинке стула. Под маленьким письменным столом с множеством бесполезных ящиков, пребывающим в правом углу освещенной лампой комнаты, на дне мусорной корзины, недавно вытряхнутой горничной, остался кусочек сала и обрывок бумажной салфетки. Маленький шпиц дремлет на заднем сиденье «гамилькара», который ведет супруга хозяина собачьего приюта назад в Трю.
Персон зашел в ванную, облегчил мочевой пузырь и подумал было принять душ, но она могла прийти в любую минуту, если только вообще придет! Он надел свой нарядный свитер с черепашьим воротом и достал последнюю таблетку снотворного, о которой помнил, но не сразу обнаружил в кармане пиджака (забавно, какие трудности испытывают иные люди при попытке с первого взгляда различить правую и левую стороны пиджака, повешенного на спинку стула). Она любила говорить, что настоящий мужчина должен быть всегда безупречно одет, но слишком часто мыться ему не следует. Запах мужских подмышек может, утверждала она, быть весьма привлекательным в определенных ситуациях, и только дамы и горничные пользуются дезодорантами. Никогда в своей жизни он никого и ничего не ждал в таком возбуждении. Его лоб покрылся испариной, его трясло, коридор оставался пустынным и безмолвным, постояльцы гостиницы, которых было не так уж много, в основном находились в фойе, болтая, играя в карты или просто сладко балансируя на зыбкой грани сна. Он откинул покрывало и положил голову на подушку, в то время как каблуки его ботинок все еще касались пола. Наши новички любят наблюдать за такими забавными пустяками, как неглубокая лунка в подушке, видимая сквозь лоб персонажа, лобную кость, зыблющийся мозг, затылочную кость, кожу на затылке и черные волосы на нем. В начале нашего неизменно ошеломительного, иногда пугающего инобытия такого рода невинное любопытство (ребенок, играющий с зыблющимися преломлениями в воде ручья, чернокожая монахиня в заполярном монастыре, с восхищением прикасающаяся к хрупкому механизму своего первого одуванчика) вполне простительно, особенно если персонаж и тени сопутствующей ему материи прослеживаются от колыбели до морга. Персон, наш персонаж, находясь на воображаемой грани воображаемого блаженства, когда послышались шаги Арманды, вычеркнул оба эпитета на полях корректуры, всегда слишком узких для исправлений и вопросов. Вот где дрожь искусства пробегает по позвоночнику с куда большей силой, чем сексуальный восторг или метафизический ужас.
