– Еще как! Но я сказал, что не очень помню, потому что так глупо вышло... Влодек отказался тогда поставить пол-литра.
Нет, этого уж покойник записать не мог!
– Кто мог им об этом сказать? – спросила я, невольно глядя на Алицию, которая безнадежно пожала плечами.
– Я, – внезапно решительно и вызывающе заявила Иоанна. – Когда меня спрашивают, я всегда говорю правду. Мне нечего скрывать. Они спросили меня, ссорился ли с кем-нибудь Столярек, и я ответила. Они так скандалили, что во всем бюро было слышно!
Все замолчали, с удивлением и ужасом уставившись на непоколебимую духом Иоанну. Даже Влодек, который перед этим сорвался со стула и, ломая руки, бегал по комнате, остановился и вытаращил на нее глаза.
– И всегда буду говорить правду! – заявила Иоанна с еще большей решительностью, прерывая тем самым установившуюся тишину и вызывая живую и различную реакцию.
– Что делать, Боже мой, что делать! – стонал Влодек, снова позеленевший.
– Пойди и повесься! – гневно и ядовито посоветовала ему я. – Заложил половину мастерской, а теперь стонешь перед лицом пожизненного заключения.
Но не беспокойся, ты убил его в состоянии аффекта, много тебе не дадут...
– На места!!! – внезапно заорал Януш, просовывая в дверь голову.
Этот акустический удар прервал драматическую сцену.
– Чего ты орешь? – недовольно спросил Анджей. – Здесь все нервные...
– На какие места? – заинтересовалась Алиция.
– На рабочие! Все на места работы! Распоряжение народной власти.
Быстро расходитесь! Ирена, домой! То есть, я хотел сказать, в отдел!
Прежде чем идти к себе, я заглянула к Монике. Она сидела в своей комнате, глядя в окно, и курила совершенно так же, как перед этим Каспер.
Обернувшись, она посмотрела на меня.
– Выйди отсюда, – сказала она ледяным голосом, – выйди отсюда, потому что я сейчас кого-нибудь убью. Мне не хочется, чтобы это была ты.
Я подумала, что тогда это будет, по всей вероятности, Ольгерд, который тоже должен вернуться на свое место рядом с Моникой. Не говоря ни слова, я вышла, полностью понимая ее чувства, и выполнила распоряжение властей, так оглушительно переданное через Януша. Я намеревалась наконец немного спокойно подумать.
Конференция под зеркалом принесла свои плоды. Мы обе, я и Алиция, общими усилиями добились великолепных результатов. Так удачно сложилось, что под углом зрения наших более или менее тесных приятельских отношений мастерская делилась для нас на три части. Одна из этих частей была больше знакома Алиции, другая – мне, а третья нам обеим знакома мало. Об этой третьей части нам было известно немного, но все же вполне достаточно для того, чтобы вычислить все, что нам необходимо. В свете наших размышлений личность светлой памяти покойного начинала выглядеть довольно неприглядно.
Кто знает, может быть, даже хуже, чем личность неизвестного нам ныне здравствующего его убийцы... И как бы мы ни хотели следовать принципу «о мертвых или хорошо или ничего», определенных вещей скрыть не удалось.
Нами было неопровержимо установлено, что Тадеуш был прекрасно информирован о всех действиях большинства сослуживцев. Он знал о мелких неприятностях Казика. Время от времени случалось, что на пути к повышению жизненного уровня Казик встречал различные препятствия, которые умел с большим талантом обходить. При этом он, разумеется, был далек от скамьи подсудимых, но зато очень близок к утрате безупречной репутации, которая ему как судебному эксперту была необходима.
Он знал также о безнадежной любви Каспера к Монике и знал, как относится жена Каспера к этому неуместному чувству. Недовольная супруга угрожала Касперу разделом имущества, большей частью принадлежавшего ей, если он немедленно не отцепится от этой гетеры. Каспер поклялся, что отцепится, но на следующий же день эту клятву нарушил.
Он знал о связях одержимого мыслью о выезде Рышарда с Полсервисом.
Знал также, что именно Рышард однажды сделал несколько нетактичных замечаний в адрес какого-то высокопоставленного лица и что эти несколько замечаний произвели в Полсервисе огромное замешательство. Если бы поступок Рышарда стал известен, он мог бы навсегда проститься с мыслью о выезде.
Он также знал, вероятно, множество личных дел Моники, Данки, Кайтека, Стефана и других, не говоря уже о моих. Знал все наши внутренние служебные махинации, направленные прямо против Витека и Ольгерда. И несомненно, располагал массой разных других сведений, которые просто не пришли нам в голову и до которых мы не успели додуматься. Ясно было только одно: каждая из этих информаций могла кому-то повредить.
Другой стороной медали являлись долги Тадеуша.
Всем людям, о которых он так много знал, Тадеуш был должен деньги, которых не отдавал, и его долги росли. Почему, несмотря на это, ему продолжали одалживать? Объяснение было только одно, и обосновывалось оно теми сведениями, которые имелись у нас о двух третях персонала. Отдавая себе отчет в его осведомленности, правонарушители предпочитали, на всякий случай, поддерживать с ним хорошие отношения и питали глупую надежду, что, быть может, это самые обычные займы, которые Тадеуш когда-нибудь отдаст...
В конце нашей беседы под зеркалом мы приобрели неоспоримую уверенность: Тадеуша убил кто-то, кому обширные познания покойного грозили самой большой опасностью!
Следующим ходом, который мы намеревались совершить, должно было стать дипломатичное расспрашивание сослуживцев и поиск, на основании полученных данных, того, кто мог это сделать. О ком Тадеуш знал что-то настолько плохое? Что кто-то из них совершил такое, о чем мы еще не знаем, но что для него является делом жизни и смерти, требующим обязательного сохранения тайны? И чем больше у кого-то было на совести, тем больше он имел поводов для убийства. Именно это имела в виду Алиция, сделав свое странное замечание в ту минуту, когда у нас окончательно задеревенели ноги.
С большим неудовольствием и легким сожалением я думала о том, что прошло уже прекрасное время средневековья, когда непрестанно кого-то отравляли, потому что этот «кто-то» слишком много знал, когда все поступки были окутаны мрачными тайнами, когда в различных местах находили закованные в цепи скелеты и на каждом шагу можно было встретить замаскированного типа со стилетом. Прошло время замурованных в башнях вероломных жен и умерщвленных под покровом ночи незаконнорожденных детей.
Куда нам теперь в наше прозаичное время до их мрачного романтизма?! Кто из государственных служащих хранит в сердце подобные смертоносные тайны?
Ерунда!..
И однако Тадеуш погиб...
Я знаю достаточно много обо всех этих людях. Тадеуш, несомненно, знал больше. Поэтому нужно установить, на основании полученных сведений, кому и чем грозила чрезмерная реклама. Кому, каким образом и в какой степени она могла навредить?..
Атмосфера в бюро не способствовала мышлению. Постоянно что-то где-то происходило, на все нужно было обратить внимание, и теперь снова готовилось что-то интересное.
– Что случилось? – спросила я, усаживаясь за стол и чувствуя нечто вроде благодарности милиции за то, что она наконец заставила меня сделать это. – Для чего нам велели вернуться на места?
– Не знаю, наверное что-то придумали, – ответил Януш, занятый Лешеком, который как раз вернулся из города с покупками.
Мы сделали быстрые финансовые расчеты, и Лешек разложил свою пищу на столе отсутствующего Витольда. Он купил себе ужасающей величины копченую рыбу, очень толстую, и теперь с удивлением ее рассматривал.
– Как вы думаете, что это такое? Не треска и не камбала...
– Пластуга, – авторитетно заявил Януш.
– Ты что? Пластуга и камбала – это одно и то же. Хочешь кусочек?
– Совершенно не одно и то же. Хочу, дай мне сюда, на хлеб...
– Так и будем есть всухомятку? – с неудовольствием спросила я. – Что, чая тоже нельзя сделать?
– О чае ничего не говорили, велели сидеть... Весек, ничего рыба, попробуй!
Лешеку этой рыбы могло хватить на неделю, поэтому он охотно делился ею, рассказывая при этом о своем походе в магазин под конвоем, которым он страшно гордился.
– За всю жизнь я еще не удостаивался такой чести. Говорю вам, все люди на меня пялились, а он с меня глаз не спускал. С сегодняшнего дня хожу в магазин только в связи с убийством!..
Веслав с булкой в руке протиснулся на балкон. Стол Витольда стоял так, что балконную дверь нельзя было широко открыть, и поэтому возможность проникнуть в нее была только у худых людей. В комнату вошел Витек. Он подошел к столу Януша, задумчиво посмотрел на него и начал что-то говорить. Януш перестал жевать, чтобы не заглушать его, потому что Витек имел странную склонность говорить шепотом, а в состоянии волнения говорил еще тише, чем обычно. Януш слушал с таким напряжением, что даже старался не моргать глазами.
