Зоя. Ах, какая там племянница. Это моя горничная Манюшка.
Аметистов. Так-с. Понимаем. В целях сохранения жилплощади. (Зычно.) Манюшка!
Манюшка, появляясь.
Милая, приволоки-ка мне пивца. Умираю от жажды. Какая же ты племянница, шут тебя возьми!
Манюшка (расстроенно). Я… сейчас… (Уходит.)
Аметистов. А я ей руку поцеловал. Позор-позор!
Зоя. Ты где же собираешься остановиться? Имей в виду, в Москве жилищный кризис.
Аметистов. Я вижу. Натурально, у тебя.
Зоя. А если я тебе скажу, что я не могу тебя принять?
Аметистов. Ах, вот как! Хамишь, Зойка. Ну что ж, хами… хами… Гонишь двоюродного брата, пешком першего с Курского вокзала? Сироту? Гони, гони… Что ж, я человек маленький. Я уйду. И даже пива пить не стану. Только вы пожалеете об этом, дорогая кузиночка.
Зоя. Ах, ты хочешь испугать. Не беспокойся, я не из пугливых.
Аметистов. Зачем пугать? Я, Зоя Денисовна, человек порядочный. Джентльмен, как говорится. И, будь я не я, если я не пойду и не донесу в Гепеу о том, что ты организуешь в своей уютной квартирке. Я, дорогая Зоя Денисовна, все слышал!
Зоя (стала бледна, глухо). Как ты вошел без звонка?
Аметистов. Дверь была открыта.
Зоя. Судьба — это ты!
Манюшка входит с пивом.
Ах, Манюшка, Манюшка! Ты дверь не закрыла?
Манюшка (расстроенно). Извините, Зоя Денисовна, забыла.
Зоя. Ах, Манюшка, ах. Ну ничего, ничего. Иди. Извинись перед Павлом Федоровичем…
Манюшка ушла.
Аметистов (пьет пиво). Фу, хорошо! Прекрасное пиво в Москве! В провинции такая кислятина, в рот взять нельзя. Квартиру-то ты сохранила, я вижу. Молодец, Зойка.
Зоя. Судьба. Видно, придется мне еще нести мой крест.
Аметистов. Ты что ж хочешь, чтобы я обиделся и ушел?
Зоя. Нет, постой. Что ты хочешь прежде всего?
Аметистов. Прежде всего — брюки.
Зоя. Неужели у тебя брюк нет? А чемодан?
Аметистов. В чемодане шесть колод карт и портреты вождей. Спасибо дорогим вождям, ежели бы не они, я бы прямо с голоду издох. Шутка сказать, в почтовом поезде от Баку до Москвы. Понимаешь, захватил в культотделе в Баку на память пятьдесят экземпляров вождей. Продавал их по двугривенному.
Зоя. Ну, ты и тип!
Аметистов. Чудное пиво. Товарищ, купите вождя! Один буржуй пять штук купил. Я, говорит, их родным раздарю. Они любят вождей.
Зоя. Карты крапленые?
Аметистов. За кого вы меня принимаете, мадам?
Зоя. Брось, Аметистов. Где ты шатался пять лет?
Аметистов. Эх, кузина!.. Эх… В Чернигове я подотделом искусств заведовал.
Зоя. Воображаю.
Аметистов. Белые пришли. Мне, значит, красные дали денег на эвакуацию в Москву, а я, стало быть, эвакуировался к белым в Ростов. Ну, поступил к ним на службу. Красные, немного погодя. Я, значит, у белых получил на эвакуацию и к красным. Поступил заведующим агитационной группой. Белые; мне красные на эвакуацию, я к белым в Крым. Там я просто администратором служил в одном ресторанчике в Севастополе. Ну, и напоролся на одну компанию, взяли у меня пятьдесят тысяч в один вечер в железку.
3оя. У тебя? Ну, уж это, значит, специалисты были.
Аметистов. Темные арапы, говорю тебе, темные! Нуте-с, и пошел я нырять при советском строе. Куда меня только не швыряло, Господи! Актером был во Владикавказе. Старшим музыкантом в областной милиции в Новочеркасске. Оттуда я в Воронеж подался, отделом снабжения заведовал. Наконец, убедился за четыре года: нету у меня никакого козырного хода. И решил я тогда по партийной линии двинуться. Чуть не погиб, ей-богу. Дай, думаю, я бюрократизм этот изживу, стажи всякие… И скончался у меня в комнате приятель мой Чемоданов Карл Петрович, светлая личность, партийный.
3оя. В Воронеже?
Аметистов. Нет, уж это дело в Одессе произошло. Я думаю, какой ущерб для партии? Один умер, а другой на его место становится в ряды. Железная когорта, так сказать. Взял я, стало быть, партбилетик у покойника и в Баку. Думаю, место тихое, нефтяное, шмендефер можно развернуть — небу станет жарко. И стало быть, открывается дверь — и знакомый Чемоданова — шасть. Дамбле! У него девятка, у меня жир. Я к окнам, а окна во втором этаже.
Зоя. Узнаю коней ретивых…
Аметистов. Ну, не везло, Зоечка, ну что ж ты поделаешь. Возьмешь карту — жир, жир… Да… На суде я заключительное слово подсудимого сказал, веришь ли, не только интеллигентная публика, конвойные несознательные и те рыдали. Ну, отсидел я… Вижу, нечего мне больше делать в провинции. Ну, а когда у человека все потеряно, ему нужно ехать в Москву. Эх, Зойка, очерствела ты в своей квартире, оторвалась от массы.
Зоя. Ну ладно. Все понятно. Раз уж ты притащился, ничего с тобой не сделаешь. Слушай, я тебя оставлю… Все слышал?
Аметистов. Свезло, Зоечка.
Зоя. Я не только тебя пропишу, но дам место администратора в предприятии…
Аметистов. Зоечка!
Зоя. Но в квартире мне о картах не будет и речи. Понял?
Аметистов. Что она делает, товарищи? Зоя, это не марксистский подход! Ведь у тебя ж карточная квартира. Да дай ты мне сюда спецов штук пять, у них теперь деньги…
Зоя. Карт не будет.
Аметистов. Эх!
Зоя. И работать будешь под строгим контролем. Смотри, Аметистов, ой смотри. Если ты выкинешь какой-нибудь фокус, я, уж так и быть, рискну всем, а посажу тебя. Ты вздумал меня попугать. Не беспокойся, за меня найдется кому заступиться, а ты… ты слишком много о себе рассказал.
Аметистов. Итак, я грустную повесть скитальца доверил змее. Мон дье![6]
Зоя. Молчи, болван. Где колье, которое ты перед самым отъездом в восемнадцатом году взялся продать?
Аметистов. Колье? Постой, постой… Это с бриллиантами?
3оя. Ах ты, мерзавец, мерзавец!
Аметистов. Спасибо, спасибо. Видали, как Зоечка родственников принимает!
Зоя. Документы-то у тебя есть?
Аметистов. Документов-то полный карман, весь вопрос в том, какой из этих документов, так сказать, свежей. (Достает бумажки.) Чемоданов Карл… об этом речи быть не может. Сигурадзе Антон… Нет, это нехороший документ.
Зоя. Это ужас, ужас, честное слово. Ты же Путинковский!
Аметистов. Нет, Зоечка, я спутал. Путинковский в Москве — это отпадает. Пожалуй, лучше всего моя собственная фамилия. Я думаю, что меня уж забыли за пять лет в Москве. На, прописывай Аметистова. Постой, тут по воинской повинности у меня еще грыжа где-то была…
Зоя достает из шкафа великолепные брюки.
(Надевая штаны.) Бог благословит твое доброе сердечко, сестренка. Отвернись.
Зоя. Очень ты мне нужен. Потрудись штаны вернуть, это Павла Федоровича.
Аметистов. Морганатический супруг?
Зоя. Попрошу держать себя с ним вежливо. Это мой муж.
Аметистов. Фамилия ему как?
Зоя. Обольянинов.
Аметистов. Граф? У-у, это карась. Впрочем, у него уж, наверное, ни черта не осталось. Судя по физиономии, контрреволюционер… (Выходит из-за ширм, любуется штанами, которые на нем надеты.) Гуманные штанишки! В таких брюках сразу чувствуешь себя на платформе.
Зоя. Сам выпутывайся с фамилией. В нелепое положение ставишь. Павлик! Голубчик!
Обольянинов входит.
Извините, милый, что бросили вас одного. По делу говорили.
Аметистов. Увлеклись воспоминаниями детства. Ведь мы росли с Зоечкой. Я сейчас прямо рыдал.
Обольянинов (смотря на брюки). Напоминают мне они…
Аметистов. Пардон-пардон. Обокрали в дороге. Свистнули в Ростове второй чемодан. Прямо гротеск! Я думаю, вы не будете в претензии? Между дворянами на это нечего смотреть.
Обольянинов. Пожалуйста, пожалуйста. Я их все равно хотел подарить китайцу…
Зоя. Вот, Павлик, Александр Тарасович будет у нас работать администратором. Вы ничего не имеете против?
Обольянинов. Помилуйте, я буду очень рад. Если вы рекомендуете Василия Ивановича…
Аметистов. Пардон-пардон, Александра Тарасовича. Вы удивлены? Это, видите ли, мое сценическое имя, отчество и фамилия. По сцене — Василий Иванович Путинковский, а в жизни Александр Тарасович Аметистов. Известная фамилия, многие представители расстреляны большевиками. Тут целый роман. Вы прямо будете рыдать, когда я расскажу.
