глупым псевдонимом, или иногда зачем-то своей фамилией и нес его или к Июлю, или к другому помощнику редактора, который носил редко встречающуюся фамилию Навзикат <...>
Навзикат начинал вертеть фельетон в руках и прежде всего искал в нем какой-нибудь преступной мысли по адресу самого советского строя. Убедившись, что явного вреда нет, он начинал давать советы и исправлять фельетон.
В эти минуты я нервничал, курил, испытывал желание ударить его пепельницей по голове.
Испортив по возможности фельетон, Навзикат ставил на нем пометку «В набор», и день для меня заканчивался. Далее весь свой мозг я направлял на одну идею, как сбежать. Дело в том, что Июль лелеял такую схему в голове: все сотрудники, в том числе и фельетонисты, приходят минута в минуту и сидят до самого конца в редакции, стараясь дать государству как можно более. При малейших уклонениях от этого честный Июль начинал худеть и истощаться.
Я же лелеял одну мысль, как бы удрать из редакции домой, в комнату, которую я ненавидел всей душой, но где лежала груда листов. По сути дела, мне совершенно незачем было оставаться в редакции. И вот происходил убой времени. Я, зеленея от скуки, начинал таскаться из отдела в отдел, болтать с сотрудниками, выслушивать анекдоты, накуриваться до отупения.
Наконец, убив часа два, я исчезал. Таким образом, мой друг, я зажил тройной жизнью. Один в газете. День. Льет дождь. Скучно. Навзикат. Июль. Уходишь, в голове гудит и пусто.
Вторая жизнь. Днем после газеты я плелся в московское отделение редакции «Сочельник». Эта вторая жизнь мне нравилась больше первой. Там я мог несколько развернуть свои мысли» [293].
Жизнь — между редакциями «Гудка», «Накануне» (названной в повести «Сочельником») и письменным столом с неоконченной рукописью, безусловно, была нелегка для Булгакова.
Собственно говоря, и до февраля 1923 года, когда Булгаков был зачислен в «Гудок» на должность обработчика, то есть человека, призванного исправлять безграмотные корреспонденции рабкоров, он был погружен в газетную работу. Так, с ноября 1921-го до середины января 1922 года Булгаков сотрудничал в «Торгово-промышленном вестнике», занимаясь репортерской и хроникерской деятельностью. Эти два месяца запечатлены Булгаковым в фельетоне 1924 года «Москва 20-х годов». После закрытия «Торгово-промышленного вестника» Булгаков некоторое время публиковал репортерские заметки в газете «Рабочий». Так, с 1-го по 30 марта там было напечатано восемь его материалов под псевдонимом «Михаил Булл», «М. Булл», «Булл». А весной 1922 года он установил отношения с газетой «Накануне», которая начала выходить 26 марта 1922 года. Таким образом, работа в «Гудке» (с февраля 1923 года) становится для Булгакова, уже опытного газетного работника, твердой, хотя и небольшой финансовой гарантией существования.
Особое место в жизни Булгакова 20-х годов занимали именно «Накануне» и «Гудок».
Ежедневная газета «Накануне» издавалась в Берлине русскими эмигрантами Ю. В. Ключниковым, Л. Г. Кирдецовым, Ю. Н. Потехиным, П. А. Садыкером и др. (состав редакции в разное время несколько менялся). Редакторы газеты Ю. В. Ключников и Ю. Н. Потехин принимали участие в сборнике «Смена вех», который вышел в Праге в 1921 году и в 1922 году был переиздан в Советской России. Фактически сменовеховцы провозгласили курс на сближение русской эмиграции с Советской Россией. Так они и ориентировали газету «Накануне». Уже в июле 1922 года была открыта московская редакция газеты «Накануне». Задачей газеты было ознакомление зарубежного русского читателя с жизнью и бытом Советской России, с перспективами ее развития. Поэтому большое внимание в газете уделялось, с одной стороны, разного рода информационным сообщениям, а с другой — развернутым очеркам о новых явлениях в жизни страны. Такая работа привлекала Булгакова. Тон газеты был в общем объективный и соответствовал дружелюбному взгляду со стороны или (если речь шла о корреспонденциях литераторов из Советской России) заинтересованному взгляду изнутри, именно заинтересованному, а не восторженному или, наоборот, враждебному. Стремление разобраться в происходящем, не приукрашивая и не опорочивая его, отличало «Накануне» как от советских, так и от других эмигрантских изданий (скажем, от издававшейся в Берлине газеты «Руль», каждый абзац которой дышал ненавистью к новой России).
В «Накануне» (и это очень заметно, скажем, по сравнению с «Гудком») было много материалов о голоде в Советской России, о страшных случаях каннибализма и помешательства на почве голода, рассказывалось об этом без эмигрантского злорадства. Болью и состраданием веяло от этих статей.
Из номера в номер печатались в «Накануне» сообщения о ходе процесса над патриархом Тихоном и другими священнослужителями, отказавшимися подчиниться декрету о конфискации церковных ценностей в пользу голодающих (1922–1923), публиковались стенограммы процесса над эсерами (1922), рассказывалось о ходе борьбы с инфляцией, о работе по ликвидации неграмотности. Если в советских газетах преобладал тон победных сообщений в рассказе о ликбезе, то «Накануне» давала более правдивую картину. Так, неизвестный автор, скрывшийся под криптонимом И. Б., в сообщении «Борьба с неграмотностью» (Накануне. 1922. 23 апреля) писал: «Ликвидация неграмотности идет по большей части чисто формально на манер “крещения Руси”». Мысль эта очень близка и Булгакову, опубликовавшему в «Гудке» двумя годами позднее фельетон «Банан и Сидараф» о скороспелых грамотеях. Чрезвычайно интересны и публиковавшиеся в «Накануне» материалы о быте Москвы 20-х годов, во многом перекликавшиеся с булгаковскими фельетонами.
Особый интерес Булгакова должна была вызвать статья известного лингвиста Г. Винокура «Язык нэпа», напечатанная летом 1923 года. В нескольких номерах она анализировала новые явления в лексике и синтаксисе, в частности столь мучившие Булгакова труднопроизносимые аббревиатуры, над которыми он иронизировал в своих фельетонах. Остается добавить, что воскресное «Литературное приложение» к «Накануне» редактировал Алексей Толстой, что обеспечивало газете серьезный литературный уровень. Здесь печатались Ю. Слезкин, В. Катаев, К. Федин, Вс. Иванов. Характерно, что, сотрудничая с «Накануне», Булгаков подписывал произведения своей фамилией, не прибегая к многочисленным псевдонимам, которыми увлекался в «Гудке» и других московских изданиях.
Большинство опубликованных в «Накануне» булгаковских корреспонденций посвящено быту москвичей в период нэпа. Многие признаки хозяйственного возрождения страны радовали Булгакова, внушая веру в восстановление привычных норм жизни — изолированных квартир, нормального гардероба и рациона, классических концертов и спектаклей, чистоты и порядка на улице, традиционных форм воспитания и поведения. В театре неожиданно появился зритель во фраке, на улице «сверхъестественный мальчик», на лице у которого «были написаны все добродетели, какие только могут быть у мальчика 11–12 лет», заработали лифты, открылась многокрасочная сельскохозяйственная выставка, поезда отправлялись точно по расписанию и т. д.
Но нэп порождал и быстрый рост нуворишей, резкое расслоение населения на вечно голодных, к которым принадлежал и Булгаков, и на взлелеянных частным предпринимательством, а порой
