— Император не давал указаний задерживать отправление поезда.
— Этого я не учел, — сказал начальник станции. — Наш единственный паровоз ушел, а поезд остался. Теперь мне несдобровать.
Но Сет никак не отреагировал на случившееся. Пассажиры стали выходить на платформу, закуривали, шутили. Сет старался в их сторону не смотреть. Он был оскорблен до глубины души: его опозорили в момент величайшего триумфа; планы, которые он с таким увлечением строил, рухнули в одночасье; нерадивость служащих железной дороги компрометировала его в глазах всего мира, подрывала его авторитет. Проходя мимо императорского вагона, Бэзил мельком увидел в окне мрачное, но весьма решительное лицо чернокожего в белом тропическом шлеме. «У меня никудышный народ, — размышлял между тем император. — Я отдаю приказы, которые не выполняются. Я сродни великому музыканту, у которого нет инструмента. На пути моего кортежа валялась разбитая машина… императорский поезд без паровоза… козы на платформе…. Эти люди неисправимы. Митрополит пьян. Старые болваны хихикали, когда ушел паровоз… Мне нужен образованный, современный человек… представитель Прогресса, Новой Эры». И тут Бэзил снова прошел мимо, на этот раз беседуя с генералом Коннолли.
В это время паровоз, под улюлюканье толпы, пыхтя, подкатил задним ходом к перрону.
Рабочие побежали чинить сцепку.
Наконец поезд тронулся.
Бэзил пребывал в отличном настроении — с генералом он сразу же нашел общий язык и на вокзале в Дебра-Дове получил приглашение:
«Заходи — гостем будешь».
Поезд доставил в Дебра-Дову не только императора Азании, но и почту из Европы. В английском посольстве по этому поводу царило всеобщее ликование. Все собрались в столовой и стали рыться в мешках с корреспонденцией, раздавая посылки, сличая почерк на конвертах; письма читали, заглядывая друг другу через плечо… «Наконец-то Флора объявилась». — «Мейбл, дашь потом прочесть письмо от Энтони?» — «Вот следующая страница». — «Кто-нибудь хочет прочесть письмо Джеку от Сибил?» — «Я хочу, но я еще не дочитала письмо Мейбл от Агнес». — «У Уильяма огромные долги. Пришел счет на восемьдесят два фунта от его портного». — «И еще один счет на двенадцать фунтов из книжного магазина».
— От кого это письмо, Пруденс? Что-то я не узнаю почерк…
— Полно официальных бумаг, — пожаловался сэр Самсон. — У меня сейчас нет времени этим заниматься. Питер, сделайте одолжение, просмотрите их на досуге.
— Боюсь, сэр, в ближайшие дни не получится. У нас сейчас из-за этой джимкханы[13] и так работы невпроворот.
— Да, да, конечно, голубчик, я понимаю. Всему свое время. Никогда не надо делать два дела одновременно. Насколько я могу судить, отвечать на эти бумаги особой необходимости нет, да и потом, кто знает, когда еще будет оказия?.. Смотрите-ка, а вот что-то действительно любопытное. Ничего не понимаю… «Перепишите это письмо девять раз и разошлите девяти вашим знакомым. Желаем удачи…» Странная идея.
— Папа, пожалуйста, не так громко. Я хочу послушать новые пластинки.
— Нет, Пруденс, ты только подумай. Все это дело затеял какой-то американский офицер во Франции. Если это письмо не разослать и цепочка порвется, беды не миновать, а если разослать — наоборот, улыбнется счастье. Тут написано, что одна женщина потеряла мужа, зато другая выиграла в рулетку целое состояние — и все из-за этого письма… Чудеса, да и только…
Пруденс поставила пластинку. Каждый из присутствующих не мог отделаться от мысли, что теперь предстоит слушать эту мелодию день за днем, неделю за неделей, до тех пор, пока из Европы не придет очередная почта. Слушать везде: у себя в коттеджах, на территории посольства… даже во время редких, кратковременных выездов слова этих песенок будут преследовать их, звучать в ушах… А пока открывались новые письма, распечатывались пакеты с газетами.
— Что это у тебя?
— Дорогая, еще одна совершенно невероятная вещь. Смотри. Это про Великую Пирамиду. Понимаешь, все это «космическая аллегория». Связано с «Категорией вытеснения». Вот послушай: «Общая длина двух Галерей Рока составляет ровно 153 дюйма; 153 — это символическое число Божьего Избранника в мистическом законе о пятидесяти трех Великих Рыбах». Надо будет в этом разобраться. Чертовски интересно! Ума не приложу, кто бы мог послать мне такое. А впрочем, какая разница.
Дошла очередь до газет и журналов. Одиннадцать номеров «Панча», одиннадцать «Грэфикс», пятьдесят девять номеров «Таймс», два «Вога», а также «Нью-Иоркеры», «Уик-энд-ревьюз», «Сент-Джеймс-газетт», «Хорсиз энд хаундз» и «Ориентал стадиз». Были в посылке также библиотечные детективы, сигары, кристаллы для приготовления содовой.
— В следующий раз, когда придет почта, надо будет устроить новогоднюю елку.
Вместе с пустыми конвертами и обертками в камине сожгли несколько депеш из министерства иностранных дел.
— По всей видимости, внутри Пирамиды находится тайник, где хранится Тройной Покров Древнеегипетского пророчества… восточная стена олицетворяет собой Перемирие в Хаосе…
— Завтра в «Попугае» торжественный прием. Пришло приглашение. Пойдем, папа?
— «Четыре известняковые глыбы символизируют Окончательный Крах в 1936 году…»
— Папа!
— Что? Прости. Да, конечно, пойдем. А то я уже несколько недель никуда не выезжал. Засиделся…
— Да, чуть не забыл, — сказал Уильям, — сегодня у нас был посетитель.
— Епископ?
— Нет, я его вижу впервые. Он записал свое имя. Бэзил Сил.
— Что ему надо? Вам это имя что-нибудь говорит?
— Да, имя знакомое. Не помню только откуда.
— Вы считаете, надо пригласить его погостить у нас? Писем он с собой не привез?
— Нет.
— И слава Богу. Ладно, позовем его как-нибудь обедать. Думаю, что он и сам по такой жаре не станет к нам часто ездить.
— Господи, — сказала Пруденс. — Наконец-то новый человек. Об этом можно было только мечтать. Может, хотя бы он научит нас играть в трик-трак.
В тот же вечер мсье Байон получил весьма неутешительный рапорт: «Мистер Бэзил Сил, британский политик, путешествующий по частным делам, прибыл в Дебра-Дову и остановился в доме господина Юкумяна. Связь с посольством всячески скрывает. Сегодня вечером нанес послу неофициальный визит. Его приезд, разумеется, неожиданным не является. Видели, как он беседовал с генералом Коннолли, новоявленным герцогом Укакским».
— Что-то не нравится мне этот мистер Сил. Эта старая лиса сэр Кортни затеял опасную игру. Но старый Байон себя в обиду не даст.
По своему размаху и веселью бал-маскарад в ознаменование Победы превзошел самые смелые ожидания устроителей. На нем были широко представлены все слои азанийского общества: двор и дипломатический корпус, армия и правительство, церковь, деловые круги, местная аристократия, лица неопределенной национальности.
Из Европы в самом широком ассортименте были заблаговременно выписаны фальшивые носы, бумажные колпаки, хлопушки и маски — однако спрос значительно превышал предложение. По танцевальной площадке в непрерывном хороводе кружились фески и тюрбаны, мужчины были в мантиях и белых пиджаках, в мундирах и во фраках с длинными фалдами; женщины — на все вкусы и всех цветов — были разодеты по предпоследней моде и демонстрировали необъятных размеров фальшивые бриллианты и аляповатые украшения из чистого золота. На балу присутствовали городская куртизанка «мадам Фифи» — Фатим Бей — и ее нынешний покровитель, министр внутенних дел виконт Боз; несторианский патриарх со своим любимым дьяконом; герцог и герцогиня Укакские; распорядитель, князь Федор Крононин, элегантный джентльмен, который, стоя в дверях, с угрюмым видом приветствовал запаздывающих гостей; Бэзил Сил и господин Юкумян, потративший весь день на то, чтобы приглашенные на бал не испытывали недостатка в шампанском. У стены за длинным столом разместились сотрудники английского посольства в полном составе.
— Дорогой, послу не пристало надевать фальшивый нос.
— А почему бы и нет? По-моему, это очень забавно.
— Если хочешь моего мнения, тебе вообще не стоило ехать на этот бал.
— Но ведь мсье Байон поехал.
— Да, но вид у него, если ты обратил внимание, совсем невеселый.
— Как ты думаешь, может, вручить ему одно из тех писем, которые я должен был размножить и разослать?
— А что, это идея.
— Представляю, как он удивится.
— Папа, кто этот молодой человек? Он англичанин, сразу видно.
Бэзил подошел к столику генерала Коннолли.
— Привет, старина. Присаживайся. Познакомься, это моя Черномазая.
— Очень приятно. — Маленькая негритянка отложила хлопушку, с важным видом кивнула головой и протянула Бэзилу руку: — Только теперь я не Черномазая, а герцогиня Укакская.
— Рожа у нее — страшней не бывает, — сказал Коннолли. — Но сама бабенка — что надо.
