Однако всё вышло иначе. Юкитомо пребывал в прекрасном расположении духа: он прогуливался по саду с Такао и Маки, показывая малышу красных стрекоз, плясавших над молодыми метёлками мисканта. Увидев Томо, он быстро передал Такао в руки Маки и вернулся на веранду.
— Значит, Митимаса опять взялся за прежнее… — пробормотал он с кривой улыбкой, прежде чем Томо успела открыть рот. — И Мия собирается вернуться к родителям…
Ему явно доложили об утреннем инциденте — либо Суга, либо Юми, — тем не менее, Томо сочла необходимым самолично изложить суть дела в мельчайших подробностях.
Ругать Митимасу было бессмысленно. Юкитомо внимательно слушал, кивая, а потом неожиданно ласковым тоном предложил отправить Митимасу куда-нибудь недели на две, например, посмотреть нефтяные промыслы в Этиго, чтобы за время его отсутствия семейные страсти немного поулеглись. Как раз на другой день уезжал в Касивадзаки их родственник, весьма рафинированный молодой человек, работавший в нефтяной компании. Вот его как раз и можно попросить захватить с собой Митимасу, чтобы показать тому Ниигату и остров Садо, а заодно ненавязчиво просветить, как надобно обращаться с женой. За это время Митимаса немного пообтешется, а Мия слегка успокоится. Митимасе же нравится путешествовать, смотреть новые земли, так что он будет в восторге. Томо была восхищена разумностью плана супруга. Она смотрела на Юкитомо с новой надеждой: теперь, когда они нашли для Митимасы жену, Юкитомо, всегда считавший сына проклятием всей своей жизни, возможно, смягчится и будет относиться к нему с любовью.
Дня три после отъезда Митимасы Мия продолжала сидеть в своей комнате и не показывала носа, ссылаясь на плохое самочувствие, но когда Митимаса исчез с её глаз, пыл её поутих, во всяком случае, она больше не заикалась о том, что вернётся домой.
— Послушай, Мия, — бодро сказал Юкитомо, рывком открыв дверь и усаживаясь у изголовья Мии. Он посмотрел на её маленькое личико, не тронутое косметикой. — Я собираюсь с Такао и Маки в Эносиму. С ночёвкой. Поедешь с нами?
Мия рывком привстала на футоне[55], встрепенувшись от юношеской свежести его голоса.
— Эносима… Это чудесно! — Она потуже затянула пояс на своей тонкой, почти детской талии. — Я просто обожаю тамошние лавочки… Там продают такие чудные перламутровые безделушки!
Из Эносимы Мия вернулась совершенно бодрой и посвежевшей. Она снова лучилась привычной улыбкой и источала очарование. Она ужасно мило и забавно рассказывала о том, как в Тигога-Фути рыбак умело выуживал для них абалонов и трубачей, и как в сувенирной лавочке Такао схватил самую огромную раковину харонии и попытался дудеть в неё своим крошечным ротиком. Она даже пришла в комнату Томо и очень мило извинилась, сложив на коленях руки:
— Простите меня за то, что я так недостойно вела себя… Больше этого не повторится.
— Кажется, Мия совсем успокоилась. Я пообещал, что мы будем держать Митимасу в ежовых рукавицах, — словно невзначай бросил Юкитомо, качая маленького Такао.
Через десять дней вернулся Митимаса. После поездки в Эносиму Мия стала заметно ласковей к супругу, и из их комнаты всё чаще доносились взрывы смеха. Юкитомо, казалось, был доволен, что молодожёны так славно ладят друг с другом.
Буря миновала, однако в душе Томо продолжало жить воспоминание о том озлобленном, угрюмом лице с прищуренными глазами, когда Мия набросилась на неё с упрёками. Милое личико нежной девушки, какой Мия представлялась Томо вначале, безвозвратно исчезло.
По традиции удача ждала того человека, который в ночь двадцать шестой луны седьмого месяца первым заметит на небосводе тоненький серпик нарождающегося месяца. Поэтому в эту ночь на возвышенностях, откуда хорошо видно небо, издавна собирались толпы народа. Как гласила легенда, в светящейся лодке юного месяца можно разглядеть божественную Троицу — самого Будду Амиду, милосердную богиню Каннон и Сэйси.
Усадьба семьи Сиракава, обращённая на восток, к заливу Синагава, была просто идеальным местом для обряда ожидания месяца. Юкитомо обожал устраивать по таким случаям пирушки для родственников и знакомых. Гости играли в разные игры и вовсю развлекались. Он и на сей раз пригласил с дюжину мужчин и женщин, которые расположились на втором этаже. По такому случаю все перегородки в комнатах были раздвинуты, чтобы было больше места. Гости играли в «цветочные карты», шашки «го» или просто угощались сакэ и закусками. Все наслаждались фривольным ночным весельем под предлогом «ожидания месяца».
Время от времени кто-то поглядывал на тёмное небо, словно внезапно припомнив, зачем они здесь собрались, и бормотал:
— Интересно, когда он появится? Уже пробило час…
— Что-то пока не видно… В газетах писали, что в половине второго.
— Хорошо бы к тому времени тучи не натянуло… И все возвращались к разбросанным на полу комнаты картам.
Томо спустилась вниз приказать служанкам, чтобы они принесли ещё сакэ и закусок, и по пути заглянула в комнату, где спал маленький Такао. Она увидела Маки, сгорбившуюся у постели. Рядом сидели Суга и Юми. Маки что-то тихонько рассказывала им.
При виде Томо все резко умолкли. При этом лица у них сделались такими нелепыми и сконфуженными, что на Томо вдруг снизошло прозрение, похожее на удар электрического тока. Она поняла, что произошло.
Когда Томо, покончив с делами, направлялась к себе, у ведущей на второй этаж лестницы она увидела маячившую, словно тень, Сугу.
— Госпожа… — прошептала та еле слышно, словно пыталась сдержать рвущуюся наружу боль.
— Что случилось, Суга? О чём вы говорили с Маки?
Словно по молчаливому согласию обе вышли на безлюдную веранду.
Свет, лившийся из окон второго этажа, высвечивал зелень кустов в саду, громкие голоса доносились с удивительной отчётливостью. Осенний воздух обжёг кожу, как холодная вода.
— Госпожа… Я потрясена… Наша молодая госпожа…
Тут голос её прервался, из горла вырвался странный свистящий звук. Изо всех сил пытаясь стряхнуть тёмную пелену, застилающую глаза, Томо обняла дрожащие плечи Суги.
— Я знаю… Тогда, в Эносиме, что-то произошло, да?
— Да… Маки-сан… Она всё видела своими глазами…
Суга поведала то, что она услышала от Маки. От нервного напряжения у неё стучали зубы.
В ту ночь Мия пила сакэ наравне с Юкитомо, а потом, заявив, что шум волн пугает её, постелила себе рядом с Маки и Такао. Она так перебрала, что даже не смогла переодеться в ночное кимоно. В итоге Маки со служанкой уложили её в постель, а сами пошли прибраться в гостиной. Юкитомо удалился спать в заднюю комнату, отделённую от прочих только тонкими створками фусума. Маки настолько устала, что буквально провалилась в сон. Внезапно она проснулась. Было ещё совсем темно, в ночи ревели штормовые волны, разбиваясь о скалы. Поглядев на постель, где мёртвым сном должна была спать захмелевшая Мия, Маки не увидела никого в тусклом свете ночной лампы. Постель оказалась пуста. А в промежутках между ударами волн, из соседней комнаты слышался не то рыдающий, не то смеющийся голос Мии. Странный, соблазнительный голос…
Маки попыталась убедить себя, что всё это — дурной сон, но звуки в соседней комнате не затихали до самого утра…
— Вот и сегодня… Молодая госпожа сказала, что простудилась, и одна ушла в дальний флигель…
Голос Суги снова прервался. Действительно, Юкитомо некоторое время назад тоже удалился куда-то, должно быть, тихонько отправился к Мие.
Томо мгновенно представила себе бледное, гладкое лицо Митимасы, играющего в го на втором этаже, его пустые, остекленевшие глаза. Она вдруг почувствовала, как по спине побежали мурашки. Боги, какое несчастье может случиться, догадайся он, что происходит! Томо сама поражалась своей наивности. Как она могла вообразить, что Юкитомо исповедует те же моральные принципы, что сама Томо, — после всех его измен и предательств? Он без колебаний вторгся на чужую территорию — территорию собственного сына. Для Юкитомо все женщины просто самки, и в этом смысле Мия конечно гораздо привлекательнее и Суги, и Юми… Сейчас Томо владели только ярость и злость — страшно далёкие от обжигающей ревности. Эти чувства не имели никакого отношения ни к супружеской любви, ни к супружеской ненависти. Томо накрыл удушливый гнев на необузданного самца, и она брала под своё крыло и Сугу, и Юми и даже саму обидчицу — Мию.
— Смотрите, смотрите! Вышел! Вот он!
— Вот же он — месяц двадцать шестой луны!
Со второго этажа донеслись возбуждённые голоса, топот ног по дощатому полу веранды. Томо посмотрела в сторону моря. Даже с первого этажа можно было разглядеть похожий на перевёрнутую бровь тоненький серпик нового месяца, возникший в туманном сиянии прямо из морской пучины. С каким-то странным удивлением Томо припомнила, как верила взрослым, твердившим, что на золотом полукруге можно легко разглядеть очертания божественной Троицы. Неужели всё это было ложью — человеческий глаз не способен узреть никаких богов, плывущих в лунном сиянии? О нет, вдруг подумала Томо, такое случается, такого не может не быть — иначе мир человеческий был бы слишком уродлив и отвратителен… Слишком печален. Томо пристально посмотрела на месяц — но так и не увидела на нём фигурки Будды Амиды. Только две белые бабочки порхали рядышком в бледной мерцающей дымке…
