Рано утром Кристиан проснулся. Поискал глазами крестного, но его не было. Мальчик поднял голову и увидел, что прямо над ним на ветке качается мертвец — рот судорожно раскрыт, глаза выпучены, черные волосы развеваются вокруг посиневшего лица. Кристиан вскрикнул, узнав крестного. На мгновение он прирос к земле от ужаса, потом побежал что есть мочи между шелестящих кустов и мчался, пока не добрался до изгороди и проселочной дороги. Лес остался за его спиной, как дурной сон, где раскачивалось ужасное видение.
В бурном море я живу.
Фартук — флаг на нашей мачте,
Парус — женская сорочка,
И одни лишь рыбы — рыбы.
Без штанов мои здесь шутки,
Их не жарю и не парю
И товарищей моих
Я сырыми угощаю.
Й. Баггесен
Да здравствуют морские волки!
Народная комедия «Каприччиоза»
Кристиан увидел впереди женщину и молодую девушку; он нагнал их, и они окликнули его по имени. Это были Люция и ее мать: они вышли из дому в такую рань, чтобы навестить дядюшку Петера Вика, чья шхуна сейчас стояла на приколе в Свеннборге.
Кристиан сбивчиво рассказал о крестном, повесившемся в лесу, и, из свойственного простому народу страха перед самоубийством, а также боясь оказаться замешанной в полицейское расследование, мать Люции прибавила шагу, а разговор между тем продолжался.
— О Господи Боже ты мой! — воскликнула женщина. — Вы что, вместе пошли туда ночью?
— Я встретил его там, — сказал Кристиан и признался наконец, что ушел из дома без ведома родителей.
— Что же ты наделал! Они, верно, места себе не находят. Возвращайся скорее домой. Конечно, достанется тебе на орехи, а может быть, даже и побьют, но ведь это пройдет и забудется.
— О нет, — вздохнул Кристиан, — разрешите мне пойти с вами. Не прогоняйте меня! Я буду кормить кур и уток, чистить птичник. А спать буду на гумне на своей вывернутой наизнанку одежде. Только не заставляйте меня возвращаться домой.
Он разрыдался и принялся целовать женщине руку и передник.
У Люции тоже выступили слезы на глазам и она стала просить за него:
— Пусть он останется у нас! Разве ты не помнишь, как сводный брат обижал его в церкви?
— Но у меня нет никаких прав на него. Я не могу забрать его у родителей.
— Он может хотя бы пойти с нами в Свеннборг. Дядюшка разрешит ему переночевать на шхуне, а завтра он вернется вместе с нами; ты сходишь к его родителям и замолвишь за него словечко, а когда гнев их поостынет, он пойдет домой. Согласна?
Кристиан печально посмотрел на девушку; она взяла его за руку:
— Не тужи! Моя матушка хорошо к тебе относится! — И Люция просительно посмотрела на мать.
— Ладно! — ответила та. — Господь привел тебя к нам; ну так оставайся. Этой ночью в Свеннборге ты будешь как у Христа за пазухой. А завтра вернешься с нами.
— Хорошо, — вздохнул Кристиан.
Женщина снова начала расспрашивать о крестном — что он был за человек, — и мальчик, как умел, отвечал на ее вопросы. Люция рассказывала о любимом дядюшке и его шхуне, на борт которой они поднимутся, об уютной маленькой каюте с красными шторами на окошках, между которыми висит дагеротип его покойной жены — она была шведка из Мальмё. Еще там висит полка с Библией, Псалтырем и книгами о приключениях Альберта Юлиуса и старая скрипка.
При этом слове глаза Кристиана сверкнули.
— Скрипка! — воскликнул он.
Только теперь он понял, насколько этот человек может быть любимым.
Около полудня они добрались до Свеннборга. С каким восторгом Кристиан вновь увидел Торсенг, бухту и весь дорогой его сердцу город; ему хотелось поклониться каждому дому, ведь это все были старые знакомые. Они поднялись по Мёллегаде, и мальчик увидел внизу дом крестного — ставни были открыты, а дверь заперта. Они подошли к причалу.
— Вот «Люция», — показала мать на шхуну.
— А вот дядюшка! — воскликнула Люция.
Теперь они чуть ли не бегом бежали.
Кристиан увидел толстого коротышку в ситцевой пижамной куртке в цветочек, с красным добродушным лицом. Это и был дядюшка Петер Вик.
— Кого я вижу! Глазам своим не верю! — воскликнул он. — Где это записать? Лисбет и моя любимая сухопутная Люция. Южный ветер принес вас с севера. Ну, переходите по доске!
— А она выдержит? — спросила Лисбет.
— Уж если она не проваливается под таким грузом, как я, то двух цыплят вроде вас и подавно выдержит. Как ты выросла, Люция! Прямо невеста. А этот юнец с тобой, — он показал на Кристиана, — никак, твои будущий супруг? Ну ничего, с годами станет мужчиной. Смотри в оба, мой мальчик, как бы она не сбежала от тебя прежде, чем ты успеешь надеть на нее обручальное кольцо.
— Просто удивительно, как здесь чисто и прибрано, — заметила Лисбет.
— Черт возьми, а ты думала, что мой корабль похож на свинарник? Нет, моя морская Люция каждый день моется и наводит красоту, как юная кокетка, а когда мы выходим в море, то соленая водица отдраивает ее еще чище. Палуба должна сверкать. По будням это мой променад, а по воскресеньям моя церковь. Но ваш визит — вот это сюрприз так сюрприз! Удачная мысль пришла тебе в голову, Лисбет!
— Честно говоря, — ответила та, — она пришла в голову не мне, а Люции; дочка покоя мне не давала, пока мы не собрались в путь.
— Я не видела тебя больше года, дядюшка, — сказала Люция.
— Будь я на двадцать лет моложе, а ты на пару годков постарше, Люция, не могу поклясться, однако, возможно, ты стала бы носить имя мадам Петер Вик. Но что поделаешь! К тому времени, как подрастают самые красивые девушки, глядишь — а ты уже стал старым моржом. Да, надо послать Эсбена, пусть принесет три порции похлебки и немного жаркого, вы пообедаете у меня на борту. Эсбен варит кофе с цикорием, которым не стыдно было бы угостить императора! Я научил его очищать цикорий кожей камбалы. Пошли теперь в каюту. Мне придется протискиваться боком, очень уж я растолстел. Ни с кем я в жизни не ссорился, кроме как с дверью моей каюты, она все норовит ущипнуть меня за бока. А ведь был и я когда-то тощий, как таракан!
Внутри все было именно так, как описала Люция. Короткие красные шторы шевелились перед маленькими окнами каюты, между которыми висел дагеротип мадам Вик. Над ними на полке лежали книги и скрипка; Кристиан уставился на нее во все глаза: простая и неказистая с виду, для него она была лампой Аладдина, повелительницей духов, могучих духов музыки.
— Следовало бы прорубить окна пониже, — сказала Люция, — тогда здесь было бы светлее.
— Пониже? — возразил Петер Вик. — Чтобы море залилось внутрь шхуны? Ты разбираешься в морском деле не лучше гуся, тот хотя бы умеет грести лапами. Вы, крестьяне, сухопутные крысы! Да, правильно написано про вас в книге, в истории о лодке, или корабленке. У людей не было денег купить большую шхуну, и купили они маленькую лодку, которая была привязана позади корабля; они думали, что это детеныш, который еще вырастет; они выпустили лодку на пастбище, но она не ела траву, тогда они подумали, что она больна или тоскует по дому, и заплатили шкиперу, чтобы он разрешил еще на год оставить лодку у матери, пока она не научится есть сама. «Смотри, как развеселилась!» — сказали они, когда лодка запрыгала по волнам вслед за большим кораблем. Ну как же, вы, крестьяне, первоклассные моряки!
Потом Петер Вик стал расспрашивать о Кристиане. Он услышал всю его горестную повесть, узнал и о том, что мальчик убежал из дому, но что касается крестного, тут, как он выразился, лучше всего предоставить этой истории плавать отдельно, они не хотят попасть в ее кильватер. Ночевать Лисбет и Люция отправились на квартиру Петера Вика в городе, сам же он остался на борту, где и для Кристиана нашлась койка. Только теперь, оставшись наедине, они познакомились поближе.
— Ну, мой мальчик, — сказал Петер Вик, — будем вдвоем сражаться против Оле Лукойе. Но он убаюкает нас, можешь не сомневаться. Раскачает и забросит на седьмое небо. Сейчас я приготовлю себе грогу, закурю трубку и немножко поболтаю с вами обоими. Ты ведь говорил, что умеешь играть на скрипке. Дайка я послушаю, как ты пиликаешь!
Прикасаясь к струнам, Кристиан дрожал от радости. Он сыграл несколько самых сложных пассажей из тех, которым научил его крестный.
— Да, конечно, — сказал, улыбаясь, Петер Вик, — это очень славная мелодия, если бы только ты сыграл ее в другой тональности. Ты играешь в норвежско-арабском духе. Твоя музыка ударяет в голову, как старый коньяк. А ты не знаешь такой, которая ударяла бы в ноги, заставляя людей пуститься в пляс?
Он взял скрипку сам и сыграл веселый танец «молинаски». Потом стал расспрашивать о доме и о сводном брате.
— Но почему ты не вел себя, как настоящий мужчина? — спросил он. — Надо было постоять за себя. Дал бы ему по чайнику так, чтобы свернуть носик в другую сторону. Продали твою скрипку? Стыд и срам! Ты должен стоять на собственных ногах; ну, а раз ты не мог стоять, ты сбежал. А, черт! Часто на земле ветер дует сильнее, чем на море. А кто был твой родной отец?
