создал ради того, чтоб они облагородились в поте чела; вы принадлежите к аристократии труда. Работайте-же; не так, как прежде, в сомнении и лишении, но с уверенностью, которую я вам гарантирую, и в изобилии, согласном с вашими скромными потребностями. Я устрою вам на свой счет помещение, и я же доставлю вам работу. Если-б, что невероятно, у вас не хватило средств для существования, то я всегда помогу вам. Но откажитесь от нелепого намерения жениться на моей кухарке: вы не должны связывать своей судьбы с судьбой служанки, и я не потерплю детей у себя в доме!
Несчастный выплакал себе глаза и отслужил несколько молебнов. В оправдание г. Л'Амбера я должен сказать, что он устроил все прекрасно. Он заново одел Романье, меблировав для него комнатку в пятом этаже, в старом доме, в улице Ищиполдень, и выдал ему пятьсот франков на прожитие, пока не отыщется работа. Не прошло и недели, как он его определил работником на хороший зеркальный завод в Севрской улице.
Прошло довольно времени, может быть полгода, и нос не извещал нотариуса на счет своего поставщика. Но в одно прекрасное утро, когда член судебного ведомства, вместе со своим главным конторщиком, разбирал пергаменты благородного и богатого рода, его золотые очки переломились по средине и упали на стол.
Это приключение несколько смутило его. Он купил пенсне со стальной пружиной и послал на набережную Золотых дел мастеров переменить очки. Его всегдашний поставщик, г. Луна, поспешил тысячу раз извиниться и доставил новые очки, которые через сутки сломались в том же месте.
Ту же участь потерпела и третья пара; явилась четвертая и сломалась точно также, Оптик уже и не знал, как извиниться. В глубине души он был убежден, что виноват сам г. Л'Амбер. Показывая убыток за четыре дня, он сказал жене:
— Этот молодой человек не довольно рассудителен; он носит стекла No 4, которые тяжелее других; из кокетства, он требует, чтоб оправа была тонкая, как проволока, и я уверен, что он грубо обращается с очками, точно они из кованного железа. Если я ему это замечу, он рассердится; лучше я пошлю ему оправу покрепче.
Г-жа Луна нашла, что муж придумал прекрасно; но пятая пара очков подверглась участи четырех прежних. На этот раз, г. Л'Амбер рассердился докрасна, хотя ему не было сделано никакого замечания, и перешел к другому оптику, сопернику первого.
Но все парижские оптики точно сговорились ломать очки о нос бедного миллионера. Целая дюжина очков перебывала на нем. И что всего удивительнее, стальное пенсне, замещавшее их в дни междуцарствия, оставалось цело и невредимо.
Вы знаете, что терпение не было любимой добродетелью г. Альфреда Л'Амбера. Однажды, когда он неистовствовал над парой очков, топча их каблуками, ему доложили о докторе Бернье.
— Ну, вот! — вскричал нотариус, — вы пришли кстати. Чтоб чорт меня побрал, если я не околдован.
Взоры доктора обратились естественно на нос пациента. Но нос ему показался здоровым; он имел прекрасный вид и был свеж, как роза.
— Мне кажется, — сказал он, — что мы вполне здоровы.
— Я? Без сомнения, но вот проклятые очки не держатся!
Он рассказал в чем дело, и г. Бернье задумался.
— Тут дело не обошлось без овернца. Где у вас сломанная оправа?
— Тут, под моими ногами.
Г. Бернье поднял ее, осмотрел в лупу и ему показалось, что около полома золото точно посеребрено.
— Чорт возьми! — сказал он. — Иль Романье наделал глупостей?
— Каких глупостей он мог натворить?
— Он все у вас?
— Нет, он переехал. Он работает на заводе.
— Надеюсь, на этот раз у вас есть его адрес.
— Без сомнения. Вы хотите его видеть?
— Чем скорее, тем лучше.
— Разве есть опасность? А я между тем чувствую себя прекрасно.
— Сходимте раньше к Романье.
Через четверть часа, они остановились у ворот дома гг. Тальяд и Ко, в Севрской улице. Огромная вывеска, составленная из зеркальных кусков, указывала какого рода промышленностью они занимаются.
— Вот мы и пришли, — сказал нотариус.
— Как? Романье тут работает?
— Без сомнения. Я его и определил сюда.
— Ну, зло не так велико, как я предполагал. Но все-таки вы поступили ужасно неблагоразумно.
— Что вы хотите сказать?
— Сперва войдемте.
Первый, кого они встретили в мастерской, был овернец в одной рубашке, с засученными руками; он наводил ртуть на зеркало.
— Так и есть! — сказал доктор, — я это предвидел.
— Да что такое?
— Зеркала наводят при помощи слоя ртути, которая наливается на оловянный лист. Поняли?
— Нет еще.
— Ваше животное купается в ней по локти. Какое по локти, по самые подмышки...
— Я не вижу связи...
— Но ваш нос часть его руки, а золото обладает печальной способностью образовать амальгаму со ртутью, а потому у вас очки и ломаются.
— Чорт возьми!
— Впрочем, вы можете носить стальные,
— Мне все равно.
— В таком случае, вы ничем не рискуете, кроме отравления ртутью.
— О, нет! В таком случае пусть Романье займется чем-нибудь другим. Эй, Романье! Брось работу и пойдем с нами. Да бросишь ли ты, животное? Ты и не знаешь, чему подвергаешь меня.
На шум прибежал хозяин мастерской, Г. Л'Амбер важным тоном объявил свое имя и напомнил, что он рекомендовал этого человека при посредстве своего обойщика. Г. Тальяд отвечал, что он прекрасно помнит об этом. Именно, чтоб сделать приятное г. Л'Амберу и заслужить его благосклонность, он и произвел рабочего в наводчики.
— Две недели назад? — вскричал Л'Амбер.
— Так точно. Вам это уже известно?
— Даже слишком известно! Ах, разве можно так шутить такими священными вещами?
— Как? ...
— Нет, ничего. Но
