вами.
Я сказал это чертовски обходительно. Правда.
– Кто это? – сказала она.
– Ну, вы меня не знаете, но я друг Эдди Бердсэлла. Он дал мне понять, что, если я буду как-нибудь в городе, нам надо бы встретиться на коктейль-другой.
– Кого? Вы друг кого?
Ух, она была прямо тигрица по телефону. Она на меня чуть не орала.
– Эдмунда Бердсэлла. Эдди Бердсэлла, – сказал я. Я не мог вспомнить, как его звали – Эдмунд или Эдвард. Я только раз с ним виделся, на чертовой дурацкой вечеринке.
– Я никого не знаю с таким именем, Джек. И если думаешь, что мне нравится, когда меня будят среди…
– Эдди Бердсэлл? Из Принстона? – сказал я.
Я чувствовал, как она напрягает память и все такое, пытаясь вспомнить это имя.
– Бердсэлл, Бердсэлл… из Принстона… Принстонского колледжа?
– Точно, – сказал я.
– Вы из Принстонского колледжа?
– Ну, приблизительно.
– О… Как там Эдди? – сказала она. – Чудное, конечно, время, чтобы звонить человеку. Господи боже.
– Он – отлично. Просил напомнить вам о себе.
– Ну, спасибо. Напомните и ему обо мне, – сказала она. – Он прелестный. Чем он сейчас занимается?
Она вдруг стала адски дружелюбной.
– Да сами знаете. Все тем же, – сказал я. Откуда, блин, мне было знать, чем он занимается? Я едва знал его самого. Не знал даже, учится ли он еще в Принстоне. – Слушайте, – сказал я. – Вам интересно было бы где-нибудь увидеться со мной на коктейль?
– Вы вообще себе представляете, сколько сейчас времени? – сказала она. – И вообще, как вас зовут, могу я спросить? – у нее вдруг возник английский акцент. – По голосу вы довольно моложавы.
Я рассмеялся.
– Спасибо за комплимент, – сказал я, чертовски обходительно. – Холден Колфилд меня звать.
Надо было назвать фальшивое имя, но я не подумал об этом.
– Что ж, смотрите, мистер Коуфл. У меня нет привычки назначать кому-то встречи среди ночи. Я рабочая девушка.
– Завтра воскресенье, – сказал я ей.
– Что ж, все равно. Мне нужно высыпаться, чтобы быть в форме. Вы же понимаете.
– Я подумал, мы могли бы просто выпить вдвоем по коктейлю. Еще не так уж поздно.
– Что ж. Вы очень милы, – сказала она. – Откуда вы звоните? Где вы есть вообще?
– Я? В телефонной будке.
– А, – сказала она. Затем повисла такая длиннющая пауза. – Что ж, мне бы ужасно хотелось как-нибудь встретиться с вами, мистер Коуфл. У вас очень приятный голос. Вы по голосу очень приятный человек. Но уже поздно.
– Я мог бы к вам приехать.
– Что ж, обычно я сказала бы, прелестно. То есть, я бы с радостью пропустила с вами по коктейлю, но моя соседка разболелась. Она всю ночь лежала, не смыкая глаз. Буквально минуту назад закрыла глаза и вообще. Ну, то есть…
– О. Очень жаль.
– Где вы остановитесь? Может, мы могли бы встретиться на коктейли завтра.
– Завтра я не смогу, – сказал я. – Только сегодня ночью могу.
Ну и лох я был, что так сказал.
– О. Что ж, мне ужасно жаль.
– Передам от вас привет Эдди.
– Правда? Надеюсь, вам понравится в Нью-Йорке. Прелестное место.
– Я это знаю. Спасибо. Доброй ночи, – сказал я. И повесил трубку.
Ух, я конкретно облажался. Нужно было хотя бы выбраться на коктейли или вроде того.
Было еще довольно рано. Не уверен, который был час, но не слишком поздно. Что я ненавижу делать, это ложиться, когда я даже не устал. Так что я открыл чемоданы и достал чистую рубашку, а потом пошел в ванную, сполоснулся и надел новую рубашку. Что я решил сделать, я решил спуститься и посмотреть, что там нафиг творится в “Лавандовой комнате”. В этом отеле такой клуб, «Лавандовая комната”.
Только, пока я переодевал рубашку, я, блин, чуть не звякнул своей сестренке Фиби. Мне определенно хотелось поболтать с ней по телефону. Она с понятием и все такое. Но я не мог ей звякнуть, не рискуя, потому что она ведь была мелкой и не могла не спать, не говоря о том, чтобы быть возле телефона. Я подумал, что, может, повешу трубку, если подойдут родители, но это тоже не сработало бы. Они бы догадались, что это я. Моя мама всегда догадывается, что это я. Она экстрасенс. Но я бы определенно был не прочь немного почесать языками со старушкой Фиби.
Вы бы ее видели. Вы сроду не видели такой хорошенькой и умной девчушки. Она, правда, умная. То есть, она с первого класса одни пятерки получает. Между прочим, я один тупой в семье. Мой брат Д. Б. – писатель и все такое, а мой брат Элли, который умер, я о нем рассказывал, был чародеем. Только я один по-настоящему тупой. Но вы бы видели старушку Фиби. У нее такие как бы рыжие волосы, слегка как у Элли были, очень короткие летом. Летом она их закладывает за уши. У нее красивые маленькие ушки. А зимой она их отпускает. Иногда мама заплетает ей косу, иногда – нет. Красиво так, правда. Ей всего десять. Она довольно худая, как и я, но такой изящной худобой. В самый раз для роликов. Как-то раз я видел из окна, как она пересекала на роликах Пятую авеню, направляясь в парк, вся такая изящно-худая. Вам бы она понравилась. То есть, если скажешь что-нибудь старушке Фиби, она в точности знает, о чем ты, блин, говоришь. То есть, ее даже можно брать с собой куда угодно. Если взять ее, к примеру, на паршивый фильм, она поймет, что фильм паршивый. А если взять ее на добротный фильм, она поймет, что фильм добротный. Мы с Д. Б. брали ее на этот французский фильм, “Жену пекаря”, где Ремю [10] играет. Она чуть не сдохла. Но ее любимый фильм – “39 ступеней [11]”, с Робертом Донатом. Она знает весь этот чертов фильм наизусть, потому что я водил ее на него раз десять. К примеру, когда старик Донат подходит к этой шотландской ферме, когда убегает от копов и все такое, Фиби во весь голос говорит эту строчку во время кино – прямо, когда шотландский тип говорит: «Вы едите селедку?» Фиби знает все слова наизусть. А когда этот профессор в фильме, который на самом деле немецкий шпион, выставляет перед Робертом Донатом свой мизинец без фаланги, старушка Фиби дает ему фору – она поднимает в темноте свой мизинчик ко мне, прямо у меня под носом. Она что надо. Вам бы она понравилась. Плохо только
