«Осторожно, ступеньки». Пол в столовой был выше, чем в передней, и у самой двери в углу две или три ступеньки вверх. Столовая очень маленькая, потолок низкий, окна невысоко от пола. Кроме двери в переднюю, в другой стене была еще дверь (кажется, в кабинет Михаила Афанасьевича) и еще третья — в противоположной стенке».
Договорились также и о том, что Булгаков приедет в Ленинград за счет театра: «Недели через две Михаил Афанасьевич приехал в Ленинград. Его устроили в «Европейской», тогда лучшей гостинице нашего города, старались, чтобы он чувствовал себя хорошо, были внимательны к нему, заботливы. Между деловыми, очень дружескими встречами с руководителями театра и спектаклями «угостили» его катаньем на американских горках (тогда единственных в Советском Союзе), попросили у директора Госнардома, в систему которого входил Красный театр, машину — открытый «Остин» — и часа три возили Булгакова, показывали город и его достопримечательности, которые хотел видеть Михаил Афанасьевич. Не раз он обедал с нами в маленькой, по-домашнему хорошей столовой Госнардома. Пригласили его на нашу вечеринку в квартиру актрисы Пасынковой. Помню, что большую комнату оформили под захудалое кабаре. На печку приклеили намалеванную на картоне высокую под потолок чахлую пальму в кадке, разнокалиберные столики покрыли газетами и афишами, на стенах развесили плакатики: «Спиртные (зачеркнуто) напитки продаются в неограниченном количестве», «Бить посуду и ломать мебель разрешается» и т. д. Все актрисы работали официантками, а в концертном отделении превращались в матрешек и пели частушки на злобу дня, а затем цыганский хор под аккомпанемент двух гитар (актеры Волосов и Селянин) спели величальную: «К нам приехал наш любимый, Михаил Афанасьевич дорогой».
Булгаков тоже выступил в нашем концертном отделении, талантливо, как все, что он делал, рассказывал о МХАТе и о Станиславском, не копируя его, но какими-то штрихами отчетливо рисуя характер и манеру говорить и стариковский испуг, когда Константин Сергеевич в телефонном разговоре со Сталиным вдруг забыл его имя и отчество. Рассказал о разговоре Станиславского с истопником, которому он советовал растапливать печи так, как это делали в его детские годы в доме Алексеевых...
Руководство театра и актеры понравились Михаилу Афанасьевичу, он подписал договор на пьесу, ему выплатили максимальный из возможных аванс, и он уехал».
Через три месяца Булгаков приехал в Ленинград читать пьесу. Слушали ее четыре человека: художественный руководитель Красного театра Вольф В. Е., режиссер театра Гаккель Е. Г., директор театра Тихантовский Г. Д. и завлит Е. М. Шереметьева. «К великому общему огорчению, — вспоминала Е. Шереметьева, — ставить ее театр не мог. Кажется, меньше всех был расстроен автор. Он объяснил это тем, что когда кончил писать, то ему самому показалось, что, пожалуй, его «Адам и Ева» не выйдут на сцену» (см.: М. А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 271–280).
18 сентября 1931 года газета «Советское искусство» объявила: «Драматург М. А. Булгаков написал новую пьесу о будущей войне. В Москве пьеса передана для постановки Театру им. Евг. Вахтангова, в Ленинграде — Красному театру».
Л. Е. Белозерская принимала активное участие в переписке этой пьесы, часть рукописного текста, по-видимому, принадлежит ей. И вот ее мнение много лет спустя об этой пьесе: «На том же широком писательском дыхании, что и «Бег», была написана фантастическая пьеса «Адам и Ева»...
Профессор химии академик Ефросимов сконструировал аппарат, нейтрализующий действие самых страшных, самых разрушительных газов. Его изобретение должно спасти человечество от гибели. Глубокий пацифизм характеризует академика Ефросимова... Но пацифизм академика не только не встречает сочувствия среди окружающих, наоборот, вызывает подозрительность и рождает мысль о его предательстве.
Катастрофа все же неизбежна... На фоне мировой катастрофы сталкиваются различные судьбы и характеры» (см.: Воспоминания. С. 180–181).
Вахтанговцы тоже отказались от постановки: погибает Ленинград.
Конечно, при желании пьесу можно было доработать, но Булгаков не любил эту пьесу, он писал ее на заказ, а потому и не стал ее дорабатывать.
В первоначальном рукописном варианте — Ева Маврикиевна.
В рукописи далее зачеркнуто: «...и чтобы текущий их счет был в солидном, а не сомнительном банке».
Адам! Ефросимов! Добрый день! Привет! Привет!
Всемирное правительство. Испанский летчик!.. Где находится Адам?
Нет, нет! Я не враг, не фашист! Вы Адам?
Где Дараган?
Дараган придет, придет!
Русские? Ура!
Это профессор Ефросимов?
Нет, нет!
Адам! Адам!
Обнять!
Нет, нет!
К аппаратам!
Ефросимов?
Гениальный человек!
Публикуется автограф пьесы, хранящийся в РО ИРЛИ (Пушкинский Дом), Ф. 369. Ед. хр. 207, с учетом машинописного экземпляра, в котором есть полный список действующих лиц и деление на действия, отсутствующие в автографе (Ф. 369. Ед. хр. 208), по ксерокопии книги: Булгаков М. Кабала святош. М., 1991. Составители В. Лосев, В. Петелин.
В публикуемый текст внесены исправления: вместо Адраксин — Апраксин, вместо Ростопчин — Растопчин, как в «Войне и мире» Л. Н. Толстого.
Над инсценировкой «Войны и мира» Булгаков начал работать сразу после окончания фантастической пьесы «Адам и Ева», заключив договор с Большим драматическим театром в Ленинграде. 30 августа 1931 года он писал Станиславскому: «Если только у Вас есть желание включить «Войну и мир» в план работ Художественного театра, я был бы бесконечно рад предоставить ее Вам». Но в Театре все еще надеялись поставить «Бег» и «Кабалу святош», так что не торопились заключать договор.
На одном из автографов инсценировки Булгаков оставил запись: «работу над инсценировкой Войны и Мира я начал 24-го сентября 1921 года... Но потом, увы, я бросил эту работу и возобновил ее только сегодня, 22 декабря 1931 г.» (Цитирую по Собранию сочинений в пяти томах. М., 1990. Т. 3. С. 606. Автор комментариев — Я. Лурье.)
27 февраля 1932 года Булгаков отправил пьесу в Ленинград. Но ответ был отрицательный: пьесу не приняли к
