Высоко ценивший Чехова-художника Л. Н. Толстой восхищался «Попрыгуньей», читал ее вслух (ЛН, с. 874), говорил о ней: «Превосходно, превосходно. Есть юмор, сначала, а потом эта серьезность… И как чувствуется, что после его смерти она будет опять точно такая же» (Д. П. Маковицкий. Яснополянские записки. Неизданный дневник за 1907 год. — Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве).
Рассказ навеян поездкой писателя на Сахалин, «это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный» (А. С. Суворину, 9 марта 1890 г.), и создавался во время работы над капитальным трудом «Остров Сахалин». «В ссылке» — единственное художественное произведение Чехова, целиком построенное на материалах каторги.
«Пишу повесть… — сообщал Чехов 31 марта 1892 г. А. С. Суворину. — В повести много рассуждений и отсутствует элемент любви. Есть фабула, завязка и развязка. Направление либеральное». Это была «Палата № 6». Через месяц, 29 апреля, Л. А. Авиловой он пишет, что «кончает повесть». В ноябрьской книжке «Русской мысли» повесть была напечатана.
Беспощадная критика российских порядков, развенчивание философии пассивности в «Палате № 6», ее острая социальная направленность привлекли к повести внимание передовой общественности. В. Г. Короленко назвал ее «произведением поразительным по захватывающей силе и глубине…» («Чехов в восп.», с. 144). И. Е. Репин отправил в апреле 1893 г. Чехову взволнованное письмо: «Как я Вам благодарен… за Вашу «Палата № 6». Какая страшная сила впечатлений поднимается из этой вещи! Даже просто непонятно, как из такого простого, незатейливого, совсем даже бедного по содержанию рассказа вырастает в конце такая неотразимая, глубокая и колоссальная идея человечества!! Да нет, куда мне оценивать эту чудную вещь… Я поражен, очарован, рад, что я еще не в положении Андрея Ефимовича… Спасибо, спасибо, спасибо! Какой Вы силач!.. Вот это так вещь!» (И. Е. Репин. Письма к писателям и литературным деятелям, с. 102).
Об огромной впечатляющей силе повести говорили писатели Н. С. Лесков: «В «Палате № 6» в миниатюре изображены общие наши порядки и характеры. Всюду — палата № 6. Это — Россия…» («А. П. Чехов в воспоминаниях современников». М., 1947, с. 316) и П. Д. Боборыкин, который, прочитав повесть, «находился целых два дня под таким ее душевным воздействием, какого решительно не испытывал ни от какой беллетристической вещи…» (ЦГАЛИ).
И наконец, драгоценное для нас свидетельство А. И. Ульяновой-Елизаровой, воспроизводящей разговор о «Палате № 6» с В. И. Лениным: «Говоря о талантливости этого рассказа, о сильном впечатлении, произведенном им, — Володя вообще любил Чехова, — он определил всего лучше это впечатление следующими словами: «Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6» (сб. «В. И. Ленин о литературе и искусстве». М., Гослитиздат, 1960, с. 616).
Издательство «Посредник», поставившее себе задачу издать «для интеллигентного читателя» произведения, заключавшие «в себе наиболее гуманные идеи», по свидетельству писателя С. Т. Семенова, нашло больше всего «таких писаний» у Чехова, в том числе «Именины» и «Палата № 6» («Чехов в восп.», с. 365). «Нам со всех сторон указывают на эту вещь, — писал Чехову В. Г. Чертков 20 января 1893 г. — Еще недавно мы получили самый сочувственный о ней отзыв от Л. Н. Толстого».
И. А. Бунин вспоминает, с какой «затаенной горечью» в конце жизни говорил Чехов о своем литературном прошлом: «Напишут о ком-нибудь тысячу строк, а внизу прибавят: «А вот еще есть писатель Чехов: нытик…» А какой я нытик? Какой я «хмурый человек», какая я «холодная кровь», как называют меня критики? Какой я «пессимист»? Ведь из моих вещей самый любимый мой рассказ — «Студент». И слово-то противное: «пессимист»…» («Чехов в восп.», с. 514). А. П. Чехов считал рассказ «Студент» «наиболее отделанной» своей работой (свидетельство И. П. Чехова об этом хранится в Институте русской литературы АН СССР, Пушкинский дом).
«Теперь пишу маленький рассказ: «Моя невеста», — сообщает Чехов Е. М. Шавровой 26 ноября 1895 г. А 29 декабря в письме к А. С. Суворину сетует: «…пишу небольшую повесть и никак не могу ее кончить: мешают гости. С 23 декабря у меня толчется народ, и я тоскую по одиночеству, а когда остаюсь один, то злюсь и чувствую отвращение к прожитому дню. Целый день еда и разговоры, еда и разговоры».
Первые впечатления, давшие писателю материал для рассказа, относятся еще к лету 1891 г., когда семья Чеховых жила на даче под Алексином Тульской губернии, в имении Богимово. Сам владелец имения Е. Д. Былим-Колосовский, его экономка Анимаиса Орестовна стали прототипами помещика Белокурова и Любови Ивановны; Чехов, подобно герою рассказа художнику, жил «в старом барском доме, в громадной зале с колоннами, где не было никакой мебели, кроме широкого дивана»; описан в рассказе и богимовский парк с еловой аллеей (см. письма Чехова А. С. Суворину от 18 и 20 мая 1891 г. и воспоминания А. А. Хотяинцевой — ЛН, с. 610).
Писатель В. Н. Ладыженский воспроизводит в своих мемуарах разговоры с Чеховым в середине 90-х гг.: «Общественной деятельности в земстве он очень сочувствовал, по считал ее маловозможной по «независящим обстоятельствам»… при свидании Чехов говорил мне: «Все это хорошо, и дай тебе бог всякого успеха, но, по-настоящему, нужны не школки с полуголодным учителем и не аптечки, а народные университеты» («Чехов в восп.», с. 301). М. В. Лавров, сын издателя «Русской мысли» В. М. Лаврова, у которого Чехов в то годы часто гостил в имении Шелковка под Москвой, вспоминает их разговоры о положении крестьян в России. «Свои воззрения по этому поводу А. П. Чехов вложил в горячие речи пейзажиста в… «Домике с мезонином», в котором безусловно можно видеть много автобиографических черт» («Туркестанские ведомости», 1910, № 3645, 26 февраля).
В названном выше письме Шавровой Чехов писал: «У меня когда-то была невеста… Мою невесту звали так: «Мисюсь». Я ее очень любил. Об этом я пишу». До последнего времени прототипы героинь рассказа, Лиды и Мисюсь, не были известны. Внучка В. М. Лаврова, А. Дорошевская, назвала их: «У Вукола Михайловича были две дочери — старшая, Лидия, и младшая, Анастасия, которой в детстве было дано прозвище Мисюсь», — пишет Дорошевская. Лидия Вуколовна, поборница «малых дел», многими своими чертами предваряла образ Лидии в «Доме с мезонином», а Анастасия явилась прототипом Жени-Мисюсь («Литературная газета», 1973, № 48, 28 ноября).
Едва был окончен «Дом с мезонином», рассказ, направленный против теории «малых дел», как Чехов принимается за произведение, в котором изображает трагедию человека, пытавшегося претворить в жизнь толстовские идеи. Из письма к Чехову редактора журнала «Нива» А. А. Тихонова (от 25 марта 1896 г.) известно, что начата повесть в феврале 1896 г. 27 апреля писатель извещает Тихонова: «…рассказ, который я пишу для «Нивы», уже подваливает к концу второго листа… сюжет из жизни провинциальной интеллигенции». 16 июня отправляет часть рукописи в журнал: «…посылаю Вам заказной бандеролью свою повесть. Это не половина, а лишь первая треть. Что успел переписать, то и посылаю… Придется исправлять во многом, ибо это еще не повесть, а лишь грубо сколоченный сруб, который я буду штукатурить и красить, когда окончу здание». И только ко 2 августа повесть была закончена.
Беспокоило писателя заглавие повести: «Я телеграфировал Вам название повести: «Моя жизнь». Но это название кажется мне отвратительным, особенно слово «моя». Не лучше ли будет «В девяностых годах»? Это в первый раз в жизни я испытываю такое затруднение с названием» (А. А. Тихонову, 13 сентября). Отвечая 19 сентября Чехову, Тихонов просил его оставить заголовок «Моя жизнь»: «Не знаю, почему Вам так не нравится название «Моя жизнь». Мне оно понравилось своей простотой. Оно, правда, не дает точного представления о содержании повести, но удивительно хорошо гармонирует с ее тоном, со стилем, которым она написана. Напротив, «В 90-х годах» мне кажется претенциозным и более подходящим для исторической повести». Чехов согласился: «Если название «Моя жизнь» нравится Вам, то пусть оно и остается» (24 сентября).
В повести отразились многие таганрогские впечатления Чехова. Как вспоминает его земляк, П. Сурожский («Приазовский край», 1914, № 172), в описании города и в характеристике общества воссоздан именно Таганрог. М. П. Чехов, припоминая «строгость семейного режима» в их детстве, утверждает, что «этот режим все-таки оставил в душе Антона Павловича неприятный след и в его повести «Моя жизнь» есть много автобиографических черт». Кроме того, слова Редьки «Как это он ловко все пригнал!» были произнесены когда-то дядей А. П. Чехова, М. Е. Чеховым, об авторе фарса «Маменькин сынок». Образы Карповны и Прокофия во многом списаны с тетушки Федосьи Яковлевны и «некоего мясника Прокофия Алексеевича», которому действительно принадлежит фраза: «Я вам, мамаша, могу снисхождение сделать. В сей земной жизни буду вас питать на старости лет в юдоли, а когда помрете, на свой счет похороню…» Однако наказан розгами был не он, а купец Китаев из Нижнего Новгорода, в самом деле говоривший во время холеры против докторов («А. Чехов и сюжеты», с. 12–23). Прототипом главного героя повести, как считал Л. Н. Толстой, «послужил небезызвестный опрощенец князь В. В. Вяземский, вызвавший когда-то целый шум в печати» («Чехов в восп.», с. 368).
