Вся правда о Муллинерах (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

 Хорошо, думал он, предположим, я пробьюсь через этих Биффи — но посмею ли я увезти Ее из такого дома? Конечно, и в Лондоне можно что-то снять, но в самом просторном из лондонских жилищ Она будет чувствовать себя как сардинка.

 Вконец исстрадавшись, он ушел к себе часов в одиннадцать. Хозяин его проводил, а заодно проверил, хватит ли у него сигарет.

 — Ах, как вы правы! — приветливо сказал он. — Молодые часто разрушают здоровье ночными бдениями! Что ж, облачимся в халат и закурим, хе-хе? Надеюсь, сигарет тут много. Спокойной ночи, мой мальчик, приятного сна.

 Когда дверь за ним закрылась, Мордред, как он и предвидел, облачился в халат и закурил. Но это не все — он присел к столу, чтобы написать Аннабелле стихи, которые зрели в нем весь вечер.

 Замечу, что мой племянник принадлежал к современной школе. Рифму он не ценил, пел же, чаще всего, трупы и кухонные запахи. Но сейчас, когда лунный свет серебрил его балкон, воображение просто кишело словами типа «кровь», «любовь», «луна» и «она».

 «Синие глаза», — написал Мордред.

 «Нежные уста», — написал все он же.

 «О, синь очей — как синь небес!» Нет, нет.

 «Уста…»

 «Чиста…»

 Чушь какая-то!

 Взрычав от горя, он разорвал листок и бросил в корзину.

 Сияют синие глаза,

 И улыбаются уста

 Пом-пом, пом-пом, пом-пом чиста

 (Гроза? Нет! Не коза же…)

 Глаза сияют синевой

 Уста (О, Господи!)

 Ту-рум, my-рум, ту-рум, я твой

 И тру-ру-ру (а с чем рифмовать?!)

 Хорошо,

 Чиста таинственная синь

 Твоих непостижимых глаз

 Тра-ля, mpa-ля, тра-ля-ля кинь?вынь? Ну, что это!

 Та-pa-pa-pa-pa-ра-ра-раз.

 Он бросил и этот листок, тихо выругался, встал. Ничего не получалось; и он понял, почему. Вдохновение избегает кресел. Побегай, поломай пальцы, повороши волосы. Сперва он думал обойтись комнатой, но лунный свет, струившийся в окно, его приманил. Он вышел на балкон. Темная, таинственная трава была совсем близко. Он прыгнул; и не зря. Ободренная обстановкой, Муза услужливо кинулась к нему. Пройдясь по газону взад-вперед, он шустро начал:

 Сияющая синева

 Твоих божественных очей…

 Придирчиво взвешивая рифмы «жива», «ночей» и «лучей», он внезапно заметил, что невдалеке, чуть повыше, тоже что-то сияет; и, присмотревшись, понял, что горят его занавески.

 Вообще-то он был не очень ловок и сметлив, но здесь — не растерялся.

 — Пожар! — закричал он. — Горим! Из окна кто-то высунулся.

 — Что-что? — спросил капитан Биффен.

 — Горим!

 — Простите?

 — Го-рим! Гвендолен, Оливия, Роза…

 — А, горим! Так-так.

 Тут появились и другие обитатели.

 В последующих событиях, боюсь, племянник мой не слишком отличился. Мы живем в век специализации. Мордред, как мы видели, специализировался на возжигании, а не на тушении огня. Сжигая квартиры, он обычно поспешал вниз и посылал привратника посмотреть, как там и что. Так и теперь, даже под взглядом Аннабеллы, он явственно уступал Биффи и Гаффи.

 Смотрел он на них с тоской. Посудите сами: они востребовали воду; они построились в цепь; Фредди влез на балкон; Алджи влез на бочку, чтобы подавать ему все, что нужно. Что же до Мордреда, он споткнулся о Гаффи, перевернул два ведра на Просси и получил совет отойти в сторонку.

 Там он и провел горчайшие минуты. Искаженное лицо хозяина свидетельствовало о том, как дорого ему родное гнездо, как мерзок человек, его поджегший. Беспокойные лица дам тоже ничего хорошего не предвещали.

 Наконец Фредди сообщил, что опасность позади.

 — Все, — сказал он, прыгая на траву. — А чья это комната, не знаете?

 Мордред пошатнулся, но не изменил прославленной отваге Маллинеров.

 — Моя.

 Шестеро мужчин посмотрели на него.

 — Ваша?

 — А, ваша?

 — А что случилось?

 — С чего началось?

 — Да-да, с чего?

 — Уж с чего-нибудь, — подытожил мозговитый Биффен. — Так просто не начнется, э?

 Мордред овладел своим голосом.

 — Вероятно, — сказал он, — я бросил сигарету в корзину, а там много бумаги…

 — Бумаги? Почему это?

 — Я писал стихи. Все очень удивились.

 — Что писали? — спросил Просси.

 — То есть что? — уточнил Гаффи.

 — Стихи? — проверил Биффи у Томми.

 — Да вроде бы, — в ошеломлении отвечал тот.

 — Он стихи писал, — сообщил Фредди стоящему рядом Алджи.

 — Он что, их пишет?

 — Вроде бы…

 — Ну, это, знаете!..

 — Да уж…

 Явственное презрение снести нелегко. Мордред напоминал себе, что они— тупицы, филистеры, кретины, лишенные чувства прекрасного, но это почти не помогало. Конечно, надо смотреть на них сверху вниз, но попробуй, посмотри, если ты в халате, да еще ногам холодно! Словом, он страдал. Когда же дворецкий, поджав губы, склонился к глуховатой кухарке и, бросив на него брезгливый взгляд, что-то ей стал втолковывать, племянник мой не выдержал.

 — Простите, сэр Мергатройд, — проговорил он, — мне нужно уехать первым же поездом. Семейные дела…

 И, не сказав больше ни слова, он пошел в дом. Племянник мой привык к пожарищам; но, войдя