Дорган продолжал упрашивать. Снова и снова приходил он в управление, пока всем не надоел, и наконец комиссар отказался его принять. Дорган не был дураком. Пристыженный, вернулся он в свое убогое жилище и больше никуда не обращался.
Два года грелся он у камелька и постепенно заболел меланхолией. Серое лицо, седые волосы — он стал похож на призрак.
За эти годы затворничества он изредка навещал своих старых знакомых. Ему были рады, угощали вином и новостями, но за советом к нему не обращались. Так, не прошло еще двух лет, а он уже стал живым привидением и разговаривал сам с собой вслух.
За эти два года полицейские части были реорганизованы на столичный лад. Появились новый щеголеватый комиссар, и новые щеголеватые инспекторы, и новая щегольская форма — синий, военного покроя прилегающий мундир, плоское кепи, краги. Увидев эту форму на параде, Дорган, вернувшись домой, снял со стены за печкой фотографию десятилетней давности — полисмены тех времен гордо выстроились на гранитных ступенях ратуши. Тогда они выглядели эффектно и внушительно, но, приходится признать, по сравнению с теперешними орлами они казались жалкими провинциалами.
Тогда он достал из комода свой собственный мундир, но у него не хватило духу надеть мешковатый серый китель и брюки, серую каску и белые, чисто выстиранные перчатки. Однако на душе у него полегчало: ведь старая форма доказывала, что, как это ни странно, но и он, одинокий старик, стоял некогда в полицейских рядах.
Большими грубыми руками он бережно подштопал обветшавшие обшлага брюк и аккуратно уложил все обратно. Потом достал свою дубинку, с которой выходил на ночные дежурства, револьвер и украшенную сапфирами звезду, которой департамент полиции наградил его за спасение жизни двух человек при обвале в доме Энтони. Задумчиво перебирал он эти вещи. Как ему хотелось снова носить их… И всю ночь, и во сне, и в полудреме, и лежа без сна, он видел, как обходит опять свой участок, где все были ему словно родные дети.
Наутро он снова достал из комода старый мундир, дубинку, револьвер и полицейский значок и повесил их в шкафу, как они висели в те дни, когда он, будучи полицейским, был свободен от дежурства. Весело напевая, он бормотал себе под нос:
«Уж я присмотрю за сорванцами с Десятой улицы, эдакую сколотили шайку».
Вскоре до газетных редакций стали доходить слухи, что будто в районе Форест-парка появился «призрак». Какой-то старик, выглянув в полночь из окна, увидел мертвеца в мундире прошлых лет, он висел прямо в воздухе — ног под ним не было. Приезжий, оказавшийся в городе в два часа ночи, на пути в гостиницу «Форест — Армс», что неподалеку от Литтл-Хелла, остановился спросить дорогу у какого-то странного полисмена — словно зыбкий туман окутывал горящие неземным огнем глаза патрульного. Он вежливо объяснил, как пройти через Форест-парк, и на прощание отдал честь, и было что-то жалкое в его выпрямившейся фигуре. Потом приезжий с удивлением увидел, что полицейские в городе носят синюю, а совсем не серую форму.
После этого десятки людей видели «призрачного стража», как шутливо окрестила это видение газета «Кроникл», некоторые с ним даже разговаривали и авторитетно заявляли, что он толстый, тонкий, высокий, низкий, старый, молодой, что это сгусток тумана, клубок теней, оптический обман и обыкновенный человек из плоти и крови.
А потом произошел великосветский скандал, разразилась война, и призрачного стража забыли.
Однажды вечером в начале лета в полицию позвонили из самого богатого квартала Форест-парка, и взволнованный женский голос сообщил, что только что там видели грабителя, который влез в окно закрытого на лето соседнего дома. Сам начальник полиции, захватив с собой шестерых молодцов, прикатил в Форест-парк, и дом окружили. Обладательница взволнованного голоса гордо вышла на соседнее крыльцо и сообщила, что, когда она уже позвонила в полицию, она увидела, как вслед за грабителем в окно влез кто-то еще, кажется, у этого второго был револьвер и полицейская дубинка.
И вот шеф и его помощник храбро влезли через явно взломанное окно прямо в кладовку. Они двинулись вперед и при свете своих электрических фонариков увидели разгромленную столовую — повсюду битое стекло, ящики буфета на полу, занавески сорваны.
— Была потасовка! — отметили полицейские и крикнули в глубь дома:
— Кто там ни есть, выходи! Дом окружен. Ты там, Кендал? Скрутил голубчика?
Ответом им была неземная тишина, словно кто-то в ужасе затаил дыхание, тишина более плотная и жуткая, чем простое отсутствие звуков. Полицейские прошли на цыпочках в гостиную, и там на тахте, связанный, лежал небезызвестный Бенни-Бочка.
— Господи, шеф! — взвыл он. — Заберите меня отсюда! Тут водится нечистая сила. Я и оглянуться не успел, как чертов призрак навалился на меня и скрутил по рукам и ногам. Вот, ей-богу, шеф, это был мертвец, и одет в старую полицейскую форму и не вымолвил ни словечка. Я попробовал отбиваться, да он меня пристукнул и так меня, шеф, отделал, но только он был мертвее моего прапрадедушки и просвечивал насквозь. Поскорее уйдем отсюда — забирайте меня, и я подпишусь под протоколом. Спрячьте меня понадежнее в родную камеру!
— Какой там призрак! Лопни мои глаза, тут руку приложил сыщик-любитель! — сказал начальник полиции. А сам оцепенел от страха и, не в силах удержаться, все поглядывал с опаской по сторонам.
— Уйдем отсюда, шеф! — сказал лейтенант Саксон — самый храбрый из всей команды. И, взяв Бенни-Бочку с собой, они бежали через парадную дверь, так и оставив отворенным окно кладовки. Наручники на Бенни не надели — куда он мог деваться?
На другое утро, придя на место происшествия, чтобы установить размеры нанесенного ущерба, капитан увидел, что в столовой все кое-как расставлено по местам, а окно кладовки закрыто.
Когда потерялась дочка Симмонса, водопроводчика из Литтл-Хелла, двое отчетливо видели, как человек с серым лицом и в полицейской каске вел потерявшуюся девочку по дальним, безлюдным аллеям парка. Очевидцы хотели догнать их, но загадочная личность, видно, лучше их знала все входы и выходы в парке, и им осталось лишь доложить о виденном в полицию. А тем временем у дверей Симмонса раздался звонок, и Симмонс увидел на пороге дочку — она плакала, но была невредима. В кулаке она крепко сжимала белую перчатку полицейского.
Благодарный Симмонс отнес перчатку в участок. Это была обычная полицейская перчатка, вся неумело штопанная-перештопанная белыми нитками, перчатка была побелена трубочной глиной, а от слишком горячего утюга осталось коричневое пятно. На изнанке стоял поблекший несмываемый штамп: «Дорган, патрульный 9-го участка». Дежурный отнес перчатку начальнику, и между этими суровыми, грубыми людьми воцарилось молчание, полное жалости и почтения.
— Надо нам позаботиться о старике, — сказал наконец начальник.
Следить за призрачным стражем отрядили детектива. Детектив увидел, как в три часа утра Дон Дорган вышел из своей лачуги, развел длинными руками, понюхал предутренний туман и улыбнулся, как человек, который приступает к привычной, любимой работе. Он стоял прямо, старый мундир был отменно вычищен, полотняный воротничок сверкал белизной; в руке он держал уцелевшую перчатку. Он посмотрел направо и налево и, нырнув в аллею, начал свой обход, двигаясь в темноте так быстро и бесшумно, что сыщик едва не потерял его. В пути он один раз остановился, прикрыл длинной дубинкой устаревшего образца дощатую ставню. Потом, все так же крадучись, возвратился к своей лачуге и исчез за дверью.
На другое утро начальник полиции, полицейский комиссар и добровольный комитет из нескольких инспекторов и капитанов посетили Дона Доргана в его лачуге.
Во фланелевой рубашке с открытым воротом и стоптанных шлепанцах старик выглядел неряшливо. Но когда к нему вошли, Дорган выпрямился и встретил гостей, как старый солдат, вновь призванный на службу. Депутация в смущении расселась вокруг Доргана, а комиссар попытался объяснить ему, что высокое начальство прослышало, как Доргану одиноко живется и власти хотят неофициально отправить его к доктору Бристоу в его частный приют для престарелых и душевнобольных — комиссар, прибегнув к эвфемизму, назвал его «домом доктора Бристоу».
— Нет, — отвечал Дорган, — это же заведение для психов. Я туда не хочу. Может, комнаты там и шикарные, да я не хочу, чтобы меня упрятали вместе с идиотами.
В конце концов пришлось ему сказать, что своими ночными обходами он пугает жителей, и предупредить его, что если он будет продолжать свои обходы Форест — парка, его заберут куда надо.
— Но я же должен быть на посту, — сказал Дорган. — Тут девчонки и мальчишки, я нужен им — присматривать за ними. Я сижу и слышу, говорю вам, все время слышу голоса, и они велят мне идти в дозор. Ладно, прячьте меня в этот клоповник с психами. Может, оно и лучше. Только вот что: скажите доктору Бристоу, чтобы он не проделывал со мной никаких штучек, пусть оставит меня в покое, а то недолго до беды. У меня еще удар, как у малолетнего преступника, честное слово, шеф.
