Наконец, опустив руки, он сказал:
— Хватит с тебя, мерзавец. Пока.
И пошел из здания мэрии через длинный коридор, который вел прямо на улицу.
Плэк был доволен. Его руки хорошо потрудились. Он вытянул их перед собой, чтобы полюбоваться: долгое избиение вроде бы оставило на них следы. Его руки хорошо потрудились, черт возьми; никто не станет спорить, что в кулачном бою он стоит любого другого.
Коридор оказался довольно протяженным и совсем безлюдным. Сколько же времени нужно, чтобы пройти его до конца? Что это — усталость? Нет, он ощущал в своем теле бодрость и как бы поддержку невидимых рук физического удовлетворения. Невидимых рук физического удовлетворения. Рук? В целом мире не было таких рук, как у него; пожалуй, он даже почти и не повредил их в драке. Плэк снова принялся разглядывать их. Они покачивались, как шатуны или же дети на качелях. Плэк чувствовал, до чего же прочно эти руки принадлежат ему, прикрепленные к его телу более надежными, более таинственными силами, чем простое сцепление сухожилий. Его прекрасные, совершившие месть руки, руки-победительницы.
Плэк насвистывал что-то и продвигался в такт свисту по бесконечному коридору. Но до выхода еще оставалось немалое расстояние. Неважно: в доме Эмилио всегда обедали поздно, хотя на самом деле Плэка больше привлекала столовая в конторе Марджи. Да, он пообедает вместе с Марджи, просто из удовольствия говорить ей ласковые слова, — и это будет хорошим завершением дня. Все-таки сколько работы в этой мэрии. Просто руки до всего не доходят. Руки... Но его руки много чего сделали сегодня. Они били и снова били в мстительном порыве и, может, от этого сейчас кажутся такими тяжелыми. Выход был далеко, и уже наступил полдень.
Образ светлого дверного прямоугольника начал преследовать Плэка. Он бросил свистеть, повторяя: «Блиблаг, блиблаг, блиблаг». Он твердил — красавец мужчина — слова, лишенные смысла. Потом сообразил: что-то тянет его к полу. И не просто что-то: что-то, неотделимое от него самого.
Он посмотрел вниз и увидел, что это — пальцы его собственных рук.
Пальцы рук притягивали его к полу. Тысяча мыслей пронеслась в мозгу Плэка после этого неожиданного открытия. Он не верил, не хотел верить, — но это было так. Его руки походили на уши африканского слона. Гигантские выросты плоти, прикованные к полу.
Несмотря на переживаемый ужас, Плэка разобрал истерический смех. Он ощущал щекотку в подушечках пальцев: стыки между плитками пола касались кожи, как наждак. Он попробовал поднять одну руку, но не смог. Каждая из них, наверное, весила теперь больше центнера. Не мог и сжать их в кулак. При мысли о том, какие получились бы кулаки, он весь затрясся от хохота. А какие понадобились бы перчатки! Вернуться туда, где остался Кэри, незаметно, с кулаками размером с цистерну, чтобы тот увидел фаланги и ногти, посадить Кэри на ладонь левой руки, накрыть ладонью правой — а затем слегка потереть руки, заставить Кэри вертеться между ними, как скатанный комок теста. Пусть он вертится, а Плэк будет насвистывать веселые мотивчики, а от Кэри тем временем останутся одни крошки.
Наконец Плэк добрался до выхода. Он едва мог передвигаться, потому что руки тянули его вниз. Каждая неровность пола немедленно отдавалась в его нервах. Плэк начал вполголоса ругаться, к глазам прилила кровь, — но впереди была заветная стеклянная дверь.
Главной трудностью теперь было открыть запертую дверь. Плэк разрешил ее путем сильного толчка всем телом — и вот одна створка отворилась. Но руки не пролезали через образовавшийся проход. Он попробовал выйти боком, просунув сначала правую руку, затем левую. Ничего не вышло. Пришла мысль — на полном серьезе: «Не оставить ли их здесь?»
— Какая глупость, — пробормотал он, но слова эти были безнадежно пусты.
Плэк попытался успокоиться и рухнул, будто пьяный, перед дверью; огромные руки словно заснули рядом с маленькими, скрещенными ногами. Плэк внимательно оглядел их; кроме размеров, все осталось прежним. Бородавка на большом пальце правой руки, хотя и достигла величины будильника, нисколько не изменила своего прекрасного цвета адриатической лазури. Ногти представляли все то же излишество в длине, по выражению Марджи. Плэк издал глубокий вздох, чтобы успокоиться: дело принимало серьезный оборот. Очень серьезный. Такое сведет с ума кого хочешь. Но Плэк продолжал прислушиваться к голосу разума. Да, дело серьезное, необычайно серьезное; Плэк улыбнулся этой мысли как бы сквозь сон. И тут он сообразил, что у двери было две створки. Выпрямившись, толкнул вторую створку и высунул левую руку. Осторожно, чтобы не застрять, он понемногу переправил обе руки наружу. После чего ощутил свободу, почти блаженство. Следующая задача: дойти до угла и сесть в автобус.
На площади люди взирали на него с удивлением и ужасом. Плэк не расстроился; странно было бы, если бы они вели себя иначе. Он сделал резкое движение головой — знак кондуктору автобуса остановиться. Плэк попытался войти, но мешала тяжесть в руках; он сразу же выдохся. Пришлось отступить под шквалом пронзительных криков, доносившихся из автобуса, в то время как несколько старушек, сидевших рядом с дверью, упали в обморок.
Плэк остался на улице, рассматривая свои руки: согнутые ладони уже заполнились мусором и камешками, что валялись на тротуаре. С автобусом не повезло. Может быть, трамвай?
Трамвай притормозил, пассажиры начали издавать крики ужаса при виде рук, пригвожденных к земле, и Плэка, небольшого и бледного, между ними. На кондуктора посыпались истерические просьбы не останавливаться. Плэку опять не удалось войти.
— Значит, такси, — подумал он, уже начиная впадать в отчаяние.
Такси имелись во множестве. Плэк подозвал одно из них, желтого цвета. Такси остановилось словно бы нехотя. За рулем сидел негр.
— Мать моя женщина! — выдавил из себя негр. — Что за руки!
— Открой дверь, выйди, возьми левую руку, погрузи внутрь, возьми правую и тоже погрузи, толкни меня, чтобы я мог сесть в машину, вот так, помедленнее, вот теперь хорошо. Вези меня на улицу Досе, номер четыре тысячи семьдесят пять, а потом убирайся ко всем чертям, проклятый черномазый.
— Мать моя женщина! — только и смог выговорить водитель, становясь из черного пепельно-серым. — Эти руки, сеньор, они и правда ваши?
Со своего сиденья Плэк испускал глубокие вздохи. Для него самого осталось совсем немного места: остальное - и на сиденье, и на полу, — занимали руки. Становилось свежо, на Плэка напал чих. Привычным движением он хотел поднести свою руку к носу, но чуть не вывихнул ее в локте. Так он и остался сидеть, поверженный, безвольный, почти в истоме. На бородавке после удара об уличный фонарь выступило несколько крупных капель крови.
— Нужно зайти к врачу, — сказал себе Плэк. — Не могу же я в таком виде появиться у Марджи. Бог ты мой, конечно, не могу; я же займу собой всю контору. Да, пожалуй, к врачу; он порекомендует ампутацию, ну и пускай, это единственное средство. Я хочу есть и спать.
Он постучал головой о стекло.
— Высади меня на улице Синкуэнта, четыре тысячи восемьсот пятьдесят шесть, приемная доктора Септембера.
Плэк был настолько доволен этой идеей, что захотел слегка почесать руки; но они были так неповоротливы, что Плэк отступился.
Негр помог ему дотащить руки до приемной доктора. Больные в очереди обратились в дикое и беспорядочное бегство, когда Плэк, охая и обливаясь потом, ввалился вслед за своими руками: негр тащил их за большие пальцы.
— Донеси их до вон того кресла, хорошо, хорошо. Опусти руку в карман куртки. Да нет, твою руку, идиот, говорю тебе, в карман куртки, да не в этот, а в другой. Глубже, дурень, глубже. Достань доллар, сдачу оставь себе на чай и проваливай.
Плэк отвел душу на услужливом негре, сам не зная почему. Расовые мотивы, наверное, ведь они совершенно необъяснимы.
И вот уже возле Плэка появились две медсестры, прятавшие панику под вежливыми улыбками, — с тем чтобы поднять его руки. С их помощью он дошел до кабинета доктора.
Доктор Септембер был субъектом с круглым лицом, больше всего напоминавшим лицо ограбленной шлюхи; он пожал руку Плэка, убедился в том, что данный случай потребует радикального вмешательства, затем изобразил на лице улыбку.
— Что привело вас сюда, дружище Плэк?
Плэк посмотрел на него с сожалением.
— Нет, ничего особенного, — холодно ответил он. — Кое-какие неприятности с генеалогическим древом. Вы что, не видите моих рук, черт бы вас побрал?
— О-о! — воскликнул Септембер. — О-о-о!
Он опустился на колени и стал ощупывать левую руку Плэка, при этом старательно имитируя крайнюю озабоченность. Потом начал задавать вопросы, самые обычные, звучавшие донельзя странно, — если учесть исключительность случившегося.
— Редкий случай, — подвел он итог непреклонно. — Все это крайне странно, Плэк.
— Вы так считаете?
