– Хотя бы и так. Куда они подевались?
– Да ни гроша у него не было! – завопил Илеш.– Клянусь вам, они в такой нужде остались – врагу своему того не пожелаю. А я – я только исполнил свой долг…
Саид не выдержал:
– Хотел бы я знать, откуда это вдруг у тебя взялись денежки, чтобы жить припеваючи, да еще и других содержать?
– А кто ты такой, что я должен перед тобой отчитываться? – рассвирепел Илеш.
– Не горячись, Саид! – сказал подлипала.
– Что до меня,– вмешался легавый,– так мне все ясно. Я тебя насквозь вижу. Да только не трудись понапрасну, кроме как о дочке, ни о чем я тебе говорить не дам.
Саид усмехнулся, отвел глаза. Придется уступить.
– Что ж, будь по-вашему, господин полицейский…
– Да, да, я тебя раскусил, но из уважения к этим людям все-таки позволю тебе повидаться с дочкой. Давайте ее сюда. Неплохо ведь и ее спросить тоже…
– Это как же, господин полицейский?
– Я ведь понимаю, чего ты добиваешься, Саид. Девчонка тебе не нужна, да и девать тебе ее некуда. Когда-то еще сам найдешь приют! Но из жалости, справедливости ради тебе ее покажут. Приведите девочку!
И мать. Пусть мать приведут тоже. Пусть встретятся взгляды. Может, хоть тогда я разгадаю эту дьявольскую тайну. Топор и веревка от виселицы…
Илеш пошел за девочкой. За дверью послышались шаги, и сердце больно сжалось. Саид закусил губу. Подступившая волна нежности и радостного нетерпения унесла и злобу и гнев. Вот и Сана – удивленно озирается вокруг.
Илеш держит ее сзади за плечи. Пришла все-таки. Как же я ждал тебя! В красивом белом платьице, а на ногах босоножки, тоже белые, и проглядывают накрашенные ноготки. Смуглое личико, темные, зачесанные наверх волосы. Он так и пожирал ее глазами. А она недоверчиво переводила взгляд с одного лица на другое. Его лицо ей особенно не понравилось – ведь он рассматривал ее пристальней всех. И, чувствуя, что именно к нему ее заставляют подойти, она принялась изо всех сил упираться и пятиться назад. Он глядел на нее не сводя глаз, но на сердце стало холодно и пусто. Осталось только одно чувство – сознание утраты. Чужая. А глаза такие же, как у него. И такой же узкий овал лица. И нос с горбинкой. А вот – чужая! Где же голос крови? Или он тоже предал? И почему все-таки так хочется прижать ее к груди?
– Вот твой отец,– небрежно бросил легавый. А Илеш с бесстрастным лицом добавил:
– Поздоровайся с папой. Бедная мышка. Чего боится? Если бы она только знала, как мне дорога. Он протянул навстречу ей руку и судорожно глотнул: в горле стоял ком. Ободряюще улыбнулся, но девочка сказала: «Нет!» – и попятилась назад. Илеш преградил ей путь. Она закричала: «Мама!» – но Илеш снова легонько подтолкнул ее вперед:
– Поздоровайся с отцом!
Глаза присутствующих загорелись злорадным блеском. И Саид понял: тюремные муки не так уж тяжелы.
– Подойди ко мне, Сана! – В голосе его звучала мольба. И, чувствуя, что не вынесет отказа, он привстал ей навстречу.
– Нет!
– Я твой отец!
Она удивленно взглянула на Илеша. Саид упрямо повторил:
– Я твой отец, я! Иди сюда!
Она продолжала упираться. Тогда он – уже с силой – потянул ее к себе. Она закричала. Он прижал ее к груди, она заплакала и оттолкнула его. С отчаянием, понимая, что проиграл, он пытался ее поцеловать, но она отворачивала лицо, и он сумел поцеловать только руку, которой она отбивалась с безжалостной яростью.
– Да не бойся же, я твой отец, понимаешь?
У нее так же пахли волосы, как у ее матери, и этот знакомый запах заставил его вздрогнуть. А девочка отбивалась и горько плакала, пока легавый наконец не вмешался:
– Ты все-таки потише, она ведь тебя не знает!
С чувством горечи он отпустил ее, сел и злобно процедил:
– Я ее заберу! Последовало минутное молчание.
– Ты сначала успокойся…– начал было Баяза. Но Саид стоял на своем:
– Она должна быть со мной.
– Это уж решит судья! – отрезал легавый и вопрошающе повернулся к Илешу: – Ведь так?
– Мое дело – сторона, но ее мать без суда на это не пойдет.
– Я так и говорил с самого начала,– сказал легавый.– Короче – суд, и никаких разговоров.
Саид чувствовал, что еще немного, и он взорвется от ярости. Но надо сдерживаться. В конце концов, он пришел сюда не за этим.
– Будь по-вашему. Суд так суд!
– Как видишь,– сказал Баяза,– девочка живет хорошо, ни в чем не нуждается.
А легавый не преминул ввернуть:
– Ты бы сперва подыскал себе честный заработок… Но Саид уже овладел собой.
– Что ж, все это верно… Жалеть мне не о чем. Подумаю еще раз, должно быть, и вправду лучше забыть о прошлом, поискать работу, чтобы со временем было куда взять дочь…
И снова воцарилось молчание, на этот раз изумленное, и недоверчиво забегали глаза. Легавый зажал четки в кулак.
– Значит, с этим покончили?
– Какие еще книги?
– Мои.
– Да их, поди, все растрепала Сана,– воскликнул Илеш.– А если остались какие, сейчас принесу.
Он вышел и вскоре вернулся с небольшой стопкой книг, положил их на пол посредине комнаты. Сайд принялся перебирать их.
– И в самом деле почти все пропали! Экая досада!
– С каких это пор ты стал таким ученым? – насмешливо спросил легавый и поднялся, давая понять, что разговор окончен.– Может, ты и книжки воровал?
Все заулыбались. Сайд молча собирал книги. Он не улыбался.
Дверь не заперта. Она всегда бывала открытой, даже и в те далекие времена. Он шел сюда по горной дороге. Приют милосердия… Квартал Дарраса, укрытый отрогами горы Мукаттам… Сколько с ним связано воспоминаний…
Кругом дети, песок, расплавленный жар, и он, Саид, задыхающийся от волнения и усталости. Взгляд невольно останавливается на маленьких девочках. Прячась от палящего солнца, полеживают в холодке бездельники. Сколько их?.. На пороге он на минутку остановился и огляделся вокруг, припоминая, когда был здесь в последний раз. До чего же прост этот дом. Должно быть, так жили еще при Адаме. Просторный некрытый двор, в левом углу высокая пальма с погнутой макушкой. Направо – открыта дверь в единственную комнату. В этом странном доме не было запертых дверей. Сердце учащенно забилось, и мысли унесли его к далеким, милым дням… Детство, отцовская ласка, грезы о чем– то неземном, неясном… Фигуры дервишей, раскачивающихся в такт песнопениям. .. И имя Всевышнего, трепетом отзывавшееся в душе. «Смотри, слушай, учись, открой свое сердце»,– говорил, бывало, отец. И радость, рожденная пением и еще предвкушением зеленого чая. Как-то ты поживаешь, владыка, шейх Али Гунеди? Из комнаты донесся голос – хозяин заканчивал молитву. Саид улыбнулся и, подхватив свои книги, решительно переступил порог.
Вот и сам шейх. Скрестив ноги, он сидит на молитвенном коврике и с отрешенным видом что-то бормочет. Все та же комната. В ней почти ничего не изменилось. Циновки, правда, новые – не иначе как постарались ученики,– а у западной стены прежнее скромное ложе, возле которого на полу пляшет пробравшийся через окошко луч заходящего солнца. Остальные стены почти скрылись за полками с книгами. Запах ладана, такой застарелый, что кажется, будто смола не обновлялась десятки лет. Саид опустил книги на пол и подошел к шейху.
– Мир тебе, владыка! Шейх неторопливо закончил свое бормотание и поднял голову. Узкое, живое, одухотворенное лицо, словно ореолом обрамленное седой бородой. Белоснежная шапочка-такия плотно обтягивает серебро когда-то густых волос. Пристальный взгляд человека, который прожил восемь десятков лет на этом свете и для которого иной мир не является тайной. Взгляд, не потерявший своей остроты и таинственной притягательной силы. И, припав к его руке, Сайд снова вспомнил далекое прошлое: отца, надежды, мечты о неземном – и украдкой смахнул непрошеную слезу.
– И да пребудет с тобою мир и милость Аллаха! Все тот же голос! А какой голос был у отца? Он стал припоминать, но только зрение осталось верным памяти: он видел лицо отца, его шевелящиеся губы, а голос голос был забыт безвозвратно. А где же твои ученики, о шейх Али Гунеди? Где те, что приходили сюда славить Аллаха? Скрестив ноги, Сайд сел на циновку.
– Сажусь без спроса. Помнится, ты не любил, когда у тебя спрашивали позволения.
Ему показалось, что шейх улыбнулся, хотя бледные губы были по-прежнему неподвижны. Любопытно, вспомнил ли он его?
– Прости, но, кроме твоего дома, у меня нет иного приюта.
Шейх уронил голову на грудь и прошептал:
– Ты говоришь о стенах, но не о сердце. Саид вздохнул: непонятно!
– А я только сегодня вышел из тюрьмы.– Он сказал это подчеркнуто небрежным тоном.
Шейх вопросительно поднял прикрытые веками глаза.
– Из тюрьмы?
– Ну да. Ты не видел меня больше десяти лет. За это время произошли удивительные события. Может быть, ты слышал о них от своих учеников, которые меня знают…
– Я слышу многое и поэтому не слышу почти ничего.
