и тем самым основал так называемое «неохасидское» движение в еврейской литературе (причем не только на идише), дань которому в своем творчестве отдали и Ан-ский, и Бубер, и Башевис-Зингер, и Эли Визель.
Обращение к хасидскому фольклору было возможно для Переца (человека вовсе неортодоксального) именно в силу его литературного «европеизма». В своих хасидских рассказах и в фольклорных стилизациях Перец впервые порвал с преобладавшими в еврейской литературе реалистическими традициями и стал «отцом» модернизма в еврейской литературе.
В 1900 г. Перец издал «Хасидские рассказы», в 1904 г. — «Народные предания». Именно эти два сборника стали вершиной его прозы. Они же были включены в четырехтомник Переца в переводах на русский язык, изданный в 1909-14 гг. С тех пор по-русски переиздавались лишь немногие из этих рассказов.
Лучше поздно, чем никогда: уже прочитав и Бубера, и Визеля, и Башевиса, русский читатель сможет теперь вернуться к истокам этой литературной традиции.
Он,
благословенна память его,
и его приближенные
1
ы спрашиваете о его образе жизни? Вы, пожалуй, не поверите, если я скажу, что его поведение напоминало самого обыкновенного набожного еврея, поражало своей простотой.
А по-моему, в этой простоте сказывается наивысшая сила.
Во всяком деле таится свое искушение. Мы знаем, что чем выше дерево, тем длиннее его тень; точно так же: чем крупнее человек, тем сильнее его бес. Какое искушение угрожает цадику?
Желание ежесубботно раскрывать перед народом новые тайны Премудрости; чтоб ангелы ежедневно носились над головами! Чтоб злые духи, им изгнанные, пресмыкались, посрамленные, у его ног! Чтоб бездетные и брошенные мужьями женщины трепетно ждали его благословения!
Ничего подобного не было у нас.
Многие по этой причине приезжали и уезжали ни с чем. Простоту разгадать не всяк мастер.
Но, по милости Господней, я не оказался в их числе. Я понял его, и точно свет взошел мне в темную ночь.
2
Мирская поговорка гласит: «Куда дед с посошком, туда юнец с палочкой». И подлинно. К какому цадику направляется молодой человек? Куда отец или тесть ездил. Если оба к одному ездят, — тем лучше, и сомнений нет, что путь хорош.
Совсем иное было у меня. Мой отец, хоть и не был миснагидом и в святости цадиков не сомневался, но, принадлежа к духовному сословию (он был синагогальным служкой), к ребе не ездил, а занимался личным изучением слова Божия. Тесть, да будет он просителем за нас, был отъявленным миснагидом. Конечно, выражать явно свои чувства он не дерзал, хасидов уже в то время немного побаивались, но я знаю, что всякий хасидский обычай забирал его за живое.
Все это не помешало мне однако прийти к противоположному решению.
Еще будучи юнцом, (я всего двух детишек тогда имел), я увидел, что спасаться своими личными силами нет возможности! Всякому еврею отдельно, на свой страх, бороться с дьяволом, без строя и без командиров, весьма опасно.
И правда ведь! Дьявол подстерегает на каждом шагу, сеть расставлена, человеку, погрязшему и охваченному мирскими заботами, и оглянуться некогда, — кто же победит?
Поэтому и в Талмуде сказано: «Избери себе учителя»; «Назначим главу себе», сказано в другом месте. «Бедные овечки, — означают эти слова, — ищите себе пастыря, дабы не блуждать вам по горам и долам, чтобы злые звери вас не похитили».
И постепенно мне становилось все яснее, что надо ездить к цадику. Моя супруга, правда, не была довольна этим моим решением: лишние расходы, а работницей в доме ведь она является, — но кто станет слушаться в таких делах женщины!..
3
Твердо решив, что следует ездить, я стал думать: куда?
Цадиков, не сглазить бы, много. Но разве все они истинные праведники?
Не верится как-то: слишком хорошо было бы.
Мессия давно бы пришел тогда; гонения уж во всяком случае прекратились бы.
Гонения же с каждым днем усиливаются, об исходе заговорили совсем неверующие, явный знак, что не все обстоит благополучно.
Иной скажет, ведь едет к цадикам столько евреев, и ученые бывают, и благочестивые, и богачи — мирские люди. Как же никто из них не замечает, где правда, где кривда?
Неверующий на это просто ответит: Все цадики одним лыком шиты, комедию ломают, а хасиды — стадо баранов, что дают себя стричь всякому обманщику. Не раз приходилось слышать такие речи.
Мы однако знаем, что любой хасид заткнет за пояс десяток таких брехунов.
Так в чем же дело, спросите.
Дело в следующем:
Скончается какой-нибудь цадик, истинный праведник и молитвенник. Оставляет по себе сына. Сын — не сквернавец какой, молится усердно, держится чисто, Божьим Словом занимается, — народ начинает ездить к сыну. Люди привыкли к дому, к гостинице, к городу, весь обиход знают, а привычка — вторая натура. К тому же надеются на родительское радение, заслуги его отца и деда перед Господом.
Новый цадик не виноват. Как о нем судят в небе, ему неведомо.
Слышит, народ сзади кричит; «Свят, свят, свят!» — и сам верит.
Большой беды от этого не бывает. Как бы то ни было, а по его милости евреи отрывается от дома, от плотского, греховного ада, и попадает в другой мир; вместо дум о хлебе, о плоти — общая молитва, а она творит чудеса. Иногда случается, что от службы по «долгу» переходят к службе по «любви»; молитвами ли предков цадика, молитвами ли общины еврейской, но цадик становится истинным заступником и пастырем своего стада.
Но мне-то зачем головой рисковать?
Я решил поэтому попытаться; съезжу, думаю, в одно место, другое, где-либо да и прилеплюсь душою.
Я, признаться, не велик ученый, тем паче не каббалист, но — «Господь — страж глупцов», — сказано, не следует терять надежду.
И Преблагий воистину меня не оставил.
4
Первая моя поездка была к нему, благословенна его память.
Туда, во-первых, близко, да и ехать удобно — железной дорогой. Даже в декабре месяце, выедешь с утра в пятницу, еще засветло туда попадешь.
Во-вторых, к нему из нашего городка ездил Вольф-Бер, еврей, сведущий в законе и искренно богобоязненный, каких мало; еще ездил Носка — богач и благодетель нашего городка. На таких людей для начала положиться можно.
К
