— Валетом даму?..
Спор. Восклицания…
В дверях появляется председатель с Чичиковым. Спор оборвался. Играющие обернулись. Чичиков приветливо всем кланяется. Вдруг Ноздрев, вырвав руку со взяткой, вскакивает и, широко раскрыв объятия, громко кричит:
— Ба! Ба! Какими судьбами?! — Чичиков в изумлении остановился.
— А мы все утро говорили о тебе… — направляясь к нему, продолжает Ноздрев. — Смотри, говорю, если мы не встретим…
Тихо председателю:
— Как его фамилия?
— Чичиков, — ответил председатель.
— Смотри, говорю, если мы не встретим Чичикова! — Ноздрев бесцеремонно ударяет растерянного Чичикова по плечу. Чиновники хихикают.
— Ну, поцелуй меня, душа моя! — говорит Ноздрев и, обняв Чичикова, крепко его целует…
Эп. 10.
— …Уже более недели Павел Иванович, — говорит автор, — жил в городе, разъезжая по вечерникам и обедам, проводя, как говорится, очень приятно время… Наконец он решился перенести свои визиты за город и навестить помещиков Манилова и Собакевича…
На этих словах мы видим голые ноги Чичикова в большом тазу с водой, затем всю его фигуру. Высокий, худощавый детина с крупным носом и губами (крепостной Петрушка) тщательно обтирает мокрой губкой полное тело своего барина.
— Ты, Петрушка, — говорит ему Чичиков, — смотри здесь за комнатой и чемоданом. Да сходи, брат, что ли, в баню, а то от тебя черт знает чем несет…
— Ладно… — хмуро басит Петрушка, продолжая свое дело.
Эп. 11.
Другой крепостной нашего героя, кучер Селифан, коренастый мужичок небольшого роста, стоял в ожидании барина у крыльца и, попыхивая самодельной трубкой, оправлял до блеска начищенную сбрую на запряженной в бричку тройке.
Но вот на лестнице показался Чичиков. На плечи его была накинута шинель на больших медведях, и в руках он держал ларец-шкатулку красного дерева. Поддерживаемый Петрушкой то с одной то с другой стороны, он спустился с лестницы и стал усаживаться в бричку.
Заткнув трубку за пояс, Селифан вскочил на козлы. Захлопнув дверцу брички, Петрушка, издав какой-то зычный звук, махнул Селифану рукой, и бричка с грохотом выехала из ворот на улицу…
Эп. 12.
На высоком юру барский дом самой обычной архитектуры. Около него на пригорке между березами красуется беседка с плоским куполом, голубыми колоннами и надписью: «Храм уединенного размышления». Возле беседки на скамейке сидит, попыхивая трубкой, Манилов и мечтательно смотрит в небо…
Сзади на цыпочках к нему подкрадывается Манилова.
— Душенька! — нежно окликает она его.
— Ах!.. — полувскрикнул Манилов и, обернувшись, сладко потянулся к жене. Манилова целует его… и, пряча за спиною руку, нежненько просит:
— Разинь, душенька, ротик…
Манилов, зажмурив глаза, широко открывает рот. Манилова, жеманничая, кладет ему в рот конфетку. Манилов жует, счастливо смеется и снова принимается целовать супругу.
Из-за беседки появляется мужик в заплатанных штанах и шапкой в руке. Дико смотрит на нежную сцену.
Манилова, заметив мужика, выдирается из объятий.
Мужик поклонился и, почесывая пятерней в затылке, сказал:
— Позволь, барин, отлучиться, подать заработать…
Манилов, зевнув, махнул рукой.
— Ступай, голубчик.
Мужик медленно поплелся, а Манилой опять обнял Манилову, прижался к ней, вздохнул и, указав рукою на пруд, покрытый зеленой тиной, мечтательно заговорил:
— А хорошо бы, душенька, через этот пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки и чтобы в них сидели купцы.
Манилов тычет рукой по воздуху, показывая, как купцы сидят рядами…
— И… и продавали бы разные мелкие товары… А?
Манилова восхищенно хлопает в ладоши, смеется и обнимает мужа. Поцелуй…
Из-за беседки появляется приказчик (пухлый человек со свиными глазками). Некоторое время молча наблюдает Маниловых, потом кашляет.
Манилова оборачивается.
— Ах!..
Манилов, отряхиваясь:
— Что тебе, любезный?..
Вдали послышался знакомый звон бубенцов чичиковской тройки.
— Хорошо бы, барин… — откашлявшись, начинает приказчик.
Колокольчики зазвенели ближе и ясней.
Маниловы ахнули, обернулись, взбежали повыше… смотрят вдаль…
— К нам! К нам! — восторженно закричал Манилов и от радости заплясал какой-то нелепый танец, затем сорвался и побежал; Манилова, взвизгнув, ринулась за ним…
Эп. 13.
Гостиная. Стол. Диван. Щегольская мебель, но одно кресло обтянуто рогожкой, другое без ножки…
В дверях, раскланиваясь, приседая и пропихивая друг друга, Чичиков и Манилов.
— Извольте вы…
— Нет уж, вы…
— Нет вы…
— Да отчего же?
— Ну, уж оттого.
Наконец, боком втискиваются в гостиную сразу оба, после чего Манилов немедленно оборачивается к жене, стоящей у зеркала.
— Душенька! Павел Иванович!
Чичиков легко подскочил к Маниловой и не без удовольствия прильнул к ее руке.
— Вы очень обрадовали нас своим приездом… — несколько картавя, проговорила Манилова.
— Да, да, Павел Иванович… — подхватил Манилов. Он подталкивает под Чичикова кресло, но кресло, наклонившись, падает, и Манилов, как ужаленный, схватывает Чичикова за талию.
— Нет, нет, не сдадитесь. Оно еще не готово. Вот сюда, пожалуйста.
Пятит его в кресло, покрытое рогожей…
Манилова вскрикивает:
— Ах нет, и это не готово!
Отдергивает Манилов Чичикова. Тогда тот, легким поворотом, освободившись от «опеки», опускается на стул.
— Позвольте я посижу на стуле.
— Ах, позвольте вам этого не позволить!.. — восторженно вскрикивает Манилов и, стащив смущенного Чичикова со стула, заботливо усаживает его при помощи жены в большое мягкое кресло. — Вот здесь вам будет удобнее, — успокоившись, наконец, сказал Манилов и уселся на диван напротив.
— Ну, как вам показался наш город? — подсаживаясь к мужу, спросила Манилова.
— Очень хороший город, прекрасный город, — улыбаясь, ответил ей Чичиков, приложив при этом руку к сердцу.
— А как вы нашли нашего губернатора? — кокетливо продолжала Манилова.
— О, препочтеннейший человек, — восторженно отзывается Чичиков. — И какой искусник. Как хорошо он вышивает различные узоры…
— А вице-губернатор, не правда ли, какой… — закатив глаза, спросил Манилой.
— Очень, очень достойный человек…
— А полицмейстер? Не правда ли? — вскричала Манилова.
— Через-вычайно приятный, чрезвычайно!..
Манилов тянется к Чичикову.
— Ах, Павел Иванович! Вашим посещением вы такое доставили нам наслаждение, такое наслаждение…
Чичиков приподнимается:
— Помилуйте… что я, ничтожный человек…
— О, Павел Иванович! — вскричал Манилов. — Я бы с радостью отдал половину моего состояния, чтобы иметь часть тех прекрасных достоинств, которые вы…
— Нет, нет, — перебивает его Чичиков. — Это я бы почел за величайшее счастье…
— Ах, Павел Иванович! — зажмурив от восторга глаза, вскрикивает Манилов и заключает Чичикова в объятия…
Манилова, засмеявшись счастливым смехом, убегает…
Чичиков в то время, пока Манилов висит у него на шее, вынимает часы, украдкой смотрит время, становится серьезным, легонько освобождается из объятий и говорит:
— Мне бы хотелось, почтеннейший друг, поговорить с вами об одном очень нужном деле.
— В таком случае позвольте мне попросить вас в мой кабинет, — сказал Манилов и повел Чичикова… в соседнюю с гостиной комнату.
Эп. 14.
— Вот мой уголок!
— Приятная комнатка, — заметил Чичиков, окинувши ее глазами.
Комнатка была точно не без приятности: стены были выкрашены какой-то голубенькой краской, несколько стульев, одно кресло, стол, на котором лежала одна книжка и несколько листов бумаги, но больше всего здесь было табаку. Он был в разных видах: в картузах, в табашнице и, наконец, насыпан был просто кучей на стуле.
— Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах, — пригласил Манилов.
Чичиков сел.
— Позвольте вас попотчевать трубочкой.
— Я не курю… — ласково ответил Чичиков как бы с видом сожаления.
— Отчего же? — тоже ласково и с видом сожаления спросил Манилов.
— Не сделал привычки, боюсь: говорят, трубка губит.
— Позвольте вам заметить, что это предубеждение, — раскуривая трубку, сказал Манилов. — Курить табак гораздо здоровее, чем нюхать…
— Возможно, возможно… — как бы согласился Чичиков, — но позвольте, любезный друг, прежде одну просьбу… — проговорил он голосом, в котором отдалось какое-то странное выражение, и вслед за тем неизвестно отчего он оглянулся назад.
