рукавами на животе и зашептала так громко, чтобы и красивой гостье в вуали было слышно, кто имеется в виду… Ничего, пусть слышит!
— Ты слышишь, муж мой? Соседка не верит… Пусть бы я так дожила до прихода Мессии, как я сама видела…
— Ну, ну…
— В альков увел ее за руку…
— Посреди бела дня?
— Вы о царе шутите?!.
Ни жива ни мертва, Эстерка забралась в свою запертую карету и сдавленным голосом поторопила кучера:
— Гони, Степка! Как можно быстрее! Гони!
С первым поворотом колес послышалось хихиканье. И чем дальше, тем бесстыднее. Из кучки евреев, кормившихся вокруг корчмы, это хихиканье вытекало, как грязный ручеек. Эстерке казалось, что даже колеса ее собственной кареты хихикают под ней…
2
И сердце предсказывало: этот незаслуженный позор при отъезде из корчмы — только преддверие других подобных незаслуженных унижений и боли.
Примерно полтора часа спустя Степа нагнал подводы раввина. Первой станцией, где меняли лошадей и отдыхали с дороги, была Круча. [418] Это местечко заняли и защищали резервы генерала Ульянова, еще до рассвета отступившие из Борисова, не дождавшись подвод раввина.
Здесь, угощаясь чаем с молоком вместо обеда, Эстерка заметила, что внуки ребе глазеют на нее с некоторым страхом. Невестки и дочери шептались между собой и как-то странно опускали глаза при ее приближении. Даже Стерна, старая и умная раввинша, избегала ее… Не надо было быть особенно умной, чтобы понять, что это означает: на нее смотрели как на жертву, но жертву, которая еще жива и даже едет за подводами ребе. Конечно, лучше бы ей этого не делать…
Дождавшись, когда Стерна ненадолго осталась одна, Эстерка обратилась к ней:
— Простите! Я только хотела передать, что император… император Франции сказал… он восхищался тем, что благословение ребе уже осуществилось. Сразу же после отъезда ребе прибыла эстафета из Парижа — добрая весть. Из-за этого меня тоже освободили…
— Ну, хвала Всевышнему! — опустила глаза Стерна.
— А еще царь сказал, что надеется встретиться с «великим раввином из Ляд» в Москве…
— А? — удивилась Стерна. — Так он думает? Мой Залман действительно говорит, что он хвастун и плохо кончит…
— А когда вы будете передавать это вашему святому мужу, — не отступила Эстерка, — не забудьте про меня! Скажите ему, что несчастная мать… невестка реб Ноты Ноткина…
— Мой Залман уже знает!.. — последовал смущенный ответ.
— Я вижу… Вы отдаляетесь от меня. Но ребе… Ребе — тоже?..
— Боже упаси! Мой Залман говорит, что то, что вы… что вы вступились за нас, неоценимо… За это не хватит никакой награды.
— Это легко… Очень легко. Всего полчаса. Спросить совета…
— Бог с вами! — перепуталась Стерна. — Вот послушайте! Извозчики уже щелкают кнутами. Надо бежать дальше. Пойдемте, пойдемте, гостья!
Только через несколько дней, в течение которых бегущие в панике от наступающих французов не доедали, не досыпали и едва успевали менять лошадей, Эстерке удалось завязать прерванную беседу. И снова она, скрывая лицо под вуалью и унижаясь, приставала к маленькой раввинше в чепчике, прося вступиться за нее… Чтобы святой ребе выслушал ее как можно быстрее… потому что…
Ей не хватало слов. Но голос «гостьи под вуалью», как ее называли домашние ребе, был на этот раз таким странным, что Стерна немного испугалась: она говорила так, будто малость тронулась умом. Наверное, сквозь свою черную вуаль она толком не видит и не слышит, а потому и не понимает, что происходит на белом свете…
— Вы ведь видите, дорогуша, — сказала Стерна, изобразив на лице плачущую мину, — я ведь и сама не могу к нему подойти. Как только прибываем на станцию, он прячется. Он никого не хочет видеть и молится… Когда я его спросила, почему он так делает, он сказал, что все, все должны делать так же. Потому что против евреев есть большой китруг… [419]
— Простите, раввинша, что такое «китруг»?
— Жалоба со стороны «нечистого»… на небеса. Какие-то очень большие грехи есть среди нас. Поэтому-то, — говорит мой муж, — нечестивец Наполеон и добивается таких успехов. И поэтому…
— Это я, раввинша! — вдруг воскликнула Эстерка и оперлась о стену, чтобы не упасть. — Это мои грехи! Мои!
— Ах, да что вы?! — смутилась Стерна и опустила глаза. — Бог, если будет на то Его воля, простит вас! Это ведь как нарушить святость субботы ради больного… Царица Эстер, уж конечно, была праведницей, и тем не менее…
— Не то, раввинша! Клянусь вам, что между мной и ним… в корчме ничего не было. Ничего!..
— Да?.. — Стерна сделала вид, что поверила. — Коли так, то, уж конечно, все хорошо! Слава Всевышнему…
— Все еще хуже! Намного хуже…
— Что значит «хуже»? О чем вы говорите?
— Во время моего несчастливого приезда в Ляды… Вы забыли… Тогда, на рассвете, рядом с груженой подводой я вам уже говорила… что я… что я приехала…
— Мало ли сокрушенных сердцем приезжает к моему Залману? Я уже, слава Богу, привыкла.
— Нет, нет! К такому вы не привыкли. Уже тогда я вам сказала, что мне нельзя даже попросить, чтобы вы ехали вместе со мной… потому что… — И неожиданно из-под вуали послышалось всхлипывание: — Теперь я знаю! Ребе… ваш святой муж видит все, все… Из-за меня произошла такая беда! Из-за меня!
— Я уж вижу, слава Богу… — покачала чепчиком Стерна. — Я вижу, как у вас мрачно и горько на душе. Может быть, лучше, если бы вы прежде рассказали мне?.. У вас камень упадет с сердца. А я найду время, когда можно будет переговорить с моим Залманом…
— Здесь неподходящее место, полно народу… И скоро уже надо будет ехать.
— Если хотите, мы поедем до следующей станции вместе. Никто нам не будет мешать, никто не услышит…
— Если я хочу? Раввинша, я этого не достойна! И я боюсь, что вы потом будете раскаиваться и проклинать меня…
— Боже упаси! Проклинать? Да с какой стати?.. И что это может быть? Вы человека убили? Кровь пролили?
— Хуже.
— Ах, что вы?! Наверное, женские дела. Пойдемте, невестка реб Ноты Ноткина. Пойдемте скорей.
3
Просидев несколько дней подряд в тесноте между невестками и внуками, в тряской, неудобной подводе, старая раввинша Стерна первые полчаса отдыхала. Крытая карета Эстерки была действительно удобна. По углам широкого мягкого сиденья лежали кожаные подушки. Стекла в боковых окошках кареты не пропускали пыли, в них хорошо было видно места, через которые они проезжали.
Но слабой раввинше недолго пришлось отдыхать. Как только Эстерка углубилась в свое повествование, Стерне стало не хватать воздуха. Она невольно начала отодвигаться от невестки реб Ноты Ноткина и тосковать
