И вот Иегова сошёл ко мне.
Когда Иегова нисходил, воздух расступался перед ним, как пенящийся вал, птицы разлетелись, а сам я крепко уцепился за землю, за деревья и за камни.
— Ты взываешь ко мне? — сказал Иегова.
— Я взываю к тебе от всей глубины моего страдания, — ответил я.
И Иегова молвил:
— Ты хочешь знать, что тебе избрать в жизни: красоту, любовь или истину?
И опять повторил:
— Ты хочешь знать это?
И когда он в третий раз сказал: «Ты хочешь знать это?» — я ничего не ответил, я молчал, потому что он знал мои мысли.
Тогда Иегова коснулся моих глаз, и я увидел.
Я увидел в небе высокую женщину. На ней не было одежды, и когда она двигалась, тело её трепетало, как белый шёлк, и на ней не было одежды, и тело её трепетало от наслаждения и тянулось ко мне.
И она стояла в небе, на котором восходило солнце, купаясь в алых волнах утренней зари; солнце лило на неё своё сияние, красный отблеск скользил по небу, кровавый свет обдавал её.
И она была высока и бела, и глаза её были как два голубых цветка, которые касались моей души, когда она смотрела на меня, и когда она заговорила со мной, она звала меня, звала к себе наверх, и голос её был сладок и нежен, как шум морской волны.
Я поднялся с земли и простёр к ней руки, и когда я простёр к ней обе свои руки, она опять позвала меня, и тело её дышало наслаждением. И я радостно содрогнулся при этом, и я встал, рванулся к ней, припал к ней устами, и глаза мои закрылись...
А когда я снова открыл их, передо мной была старуха. Женщина была стара и безобразна от старости, тело её сжалось и стало маленьким от старости, в ней почти не было жизни. И когда я взглянул вверх, небо было черно, как ночь, да, черно, как ночь, а женщина была без волос. Я посмотрел на неё и не узнавал её, и не узнал неба, и когда я опять взглянул на женщину, она уже исчезла.
— Это красота, — сказал Иегова. — Красота исчезает. Я — Иегова.
И Иегова коснулся глаз моих, и я увидел.
Я увидел замок на горе и увидел террасу этого замка. На террасе стояли двое людей, и они были молоды и полны жизни и радости. И солнце сияло на замок и террасу, и солнце озаряло обоих, и лучи его падали вниз на камни, в глубокую пропасть, на каменистую дорогу. И их было двое, мужчина и женщина, в расцвете юности, и оба были преисполнены нежных слов, и оба замирали от страсти.
— Взгляни на этот цветок на моей груди, — сказал он, — слышишь ли ты, что он говорит? — Он прислонился спиной к перилам террасы и сказал: — Это цветок, который ты дала мне, он всё лепечет, всё шепчет тебе, и он говорит: «Возлюбленная, царица моя, Альвильда21, Альвильда!». Ты слышишь?
И она улыбнулась и опустила глаза, и взяла его руку, приложила её к своему сердцу и ответила:
— А слышишь ли ты, что моё сердце говорит тебе? Сердце моё летит к тебе и краснеет от волнения, когда видит тебя. И сердце моё лепечет смущённо от радости и говорит: «Возлюбленный мой, я останавливаюсь для тебя и почти умираю, когда ты смотришь на меня, возлюбленный мой!».
Он прислонился к перилам террасы, и грудь его бурно вздымалась от любви. А внизу, глубоко-глубоко под ними была пропасть и каменистая проезжая дорога. И он указал рукой на пропасть и сказал:
— Скажи лишь слово, и я брошусь туда! — И сказал опять: — Брось своё опахало, и я брошусь за ним!
И когда он говорил, грудь его вздымалась, и он опёрся обеими руками о решётку, готовясь спрыгнуть в пропасть.
Я вскрикнул и закрыл глаза...
Но, раскрыв их, я опять увидел двух людей, они оба стали старше, но оба были ещё полны сил. И двое людей уже не разговаривали друг с другом, но молчали о том, что думали каждый про себя. И когда я взглянул вверх, небо было серо, и два человека шли по белой лестнице замка, и женщина была полна равнодушия, да, полны ненависти были её холодные глаза, а когда я взглянул в третий раз, и его взгляд тоже был полон злобы, и волосы его были седы, как серое небо.
И когда они поднимались по лестнице замка, она уронила своё опахало, и оно упало на одну ступеньку ниже, и она указала назад и сказала дрожащими губами:
— Я уронила опахало, оно лежит на второй ступеньке, подними его, милый!
Но он не ответил, а прошёл дальше и позвал слугу поднять опахало.
— Это любовь, — сказал Иегова. — Любовь проходит. Я — Иегова.
И Иегова коснулся моих глаз в последний раз, и я увидел.
Я увидел город и площадь, и увидел эшафот. И, прислушавшись, я услышал нестройный гул голосов и увидел множество людей, кричащих и скрежещущих зубами от ярости. И я увидел человека, которого связали, злодея, опутанного ремнями, и связанный злодей по виду был гордый человек, и глаза его сияли, как звёзды. Но одет он был в дырявый плащ и босыми ногами стоял он на земле, больше ничего на нём не было, и плащ его был сильно поношен.
И я прислушивался и услышал голос, а когда взглянул, то увидел, что это говорил преступник, и преступник говорил сильно и величаво. Ему приказывали замолчать, но он говорил, свидетельствовал и восклицал, и когда ему приказывали молчать, он не замолкал, не страшился. И так как злодей всё говорил, толпа ринулась к нему и зажала ему рот, тогда он стал безгласен и указал на небо и на солнце, и на своё сердце, которое всё ещё было горячо, и толпа набросилась на него и стала бить. И когда толпа била его, злодей упал на колени, и он стоял на коленях, сложив руки, и говорил без слов, без звука, хотя его и били.
И я смотрел на этого человека, и смотрел в его глаза, которые были как звёзды, и видел, как толпа повалила его и привязала его руки к эшафоту. И когда я взглянул снова, в воздухе мелькнул топор, и когда я прислушался, я услышал удар топора о подмостки и радостный взрыв народа. И когда я прислушался, к небу поднимался единодушный крик людей, не помнящих себя от радости.
А голова злодея покатилась по земле, и толпа кинулась за ней, поймала её и подняла за волосы. И голова злодея ещё продолжала говорить и свидетельствовала громким голосом, и громким голосом произносила свои слова. И голова злодея не была немой даже в смерти.
Но толпа подбежала, схватила голову злодея и подняла её за язык. И язык её, побеждённый, замолчал, и язык её ничего уже не говорил. Но глаза её сияли по-прежнему, как звёзды, да, как горящие звёзды, которые всё могли видеть...
И Иегова сказал:
— Это истина. Истина свидетельствует даже после того, как ей отрубят голову. И если ей свяжут язык, глаза её сияют, как звёзды. Я — Иегова.
Когда Иегова заговорил, я пал ниц и ничего не сказал, я молчал, преисполненный мыслями. И я думал, что красота прекрасна, пока не исчезнет, и любовь сладка, пока не пройдёт, и я думал о том, что истина вечна, как звёзды. И я с трепетом думал об истине.
Иегова же сказал:
— Ты хотел знать, что тебе избрать в жизни? — И Иегова молвил: — избрал ли ты?
Я лежал ниц на земле и не отвечал, преисполненный мыслями...
Красота прекрасна, а любовь прелестна, и если я выберу истину, она вечна, как звёзды.
И Иегова заговорил снова и молвил:
— Избрал ли ты?
И много во мне было мыслей, и мысли мои вели ожесточённую борьбу, и я ответил:
— Красота была как утренняя заря, — и, сказав это, я шепнул: — Любовь тоже была прелестна, она засияла как звёздочка в моей душе.
Но тут я почувствовал на себе взор Иеговы, и взор Иеговы прочёл мои мысли. Ив третий раз заговорил Иегова и спросил:
— Избрал ли ты?
И когда он в третий раз спросил: «Избрал ли ты?» — глаза мои расширились от ужаса, силы почти оставили меня. И тогда он сказал в последний раз:
— Избрал ли ты?
Я вспомнил красоту и любовь, я вспомнил их обе, и ответил Иегове:
— Я избираю истину.
Но я помню ещё... ».
— Это всё, — закончил Норем.
Все молчали некоторое время, тогда журналист сказал со смехом:
— Я молчу. Потому что я знаю, что Мильде что-нибудь скажет.
И Мильде не отказывался, конечно, он не отказывался, наоборот, он имеет сделать замечание. Может кто-нибудь сказать ему, что это должно означать? Он восхищается Ойеном не меньше, чем все остальные, но... Есть ли какой-нибудь смысл во всех этих «Иегова сказал» и «Иегова сказал опять»? Он желал бы, чтобы ему ответили.
— Послушайте, Мильде, почему вы всегда так нападаете на Ойена? — сказала фру Ганка. — Это старые воспоминания, неужели вы этого не поняли? Я нашла, что это очень тонко и полно настроения, я чувствовала всё это, не портите мне впечатления.
Она обратилась к Агате и спросила:
— А вы разве тоже не находите, что это очень красиво?
— Дорогая фру Ганка! — воскликнул Мильде. — Неужели я всегда нападаю на Ойена? Разве же я не желаю, чтобы он выхватил премию у меня из-под носа? Но это проклятое новое направление и прочее! «Старые воспоминания»— отлично. Но в чём же, в сущности, суть? Иегова вовсе не приходил, и не думал даже, всё это одна выдумка. А кроме того, разве он не мог выбрать и красоту, и любовь, и истину? Я бы поступил так. Где же суть, я вас спрашиваю?
