— Тебе было бы, вероятно, немного неловко, если бы она стала заботиться о тебе, — сказала она. — Мне хотелось убедиться, как вообще обстоят дела.
— И что вы увидели? — спросил он. — Я, впрочем, рад, что вы с ней поговорили. Мне хотелось самому сказать вам кое-что, но я опасался, что вы не поймете.
— Почему же я должна не понять? — спросила она сухо.
— Потому что я сам не понимаю, — ответил он. — Мне кажется, что во мне вырос какой-то другой Энтони, незнакомый мне, и что он стал сильнее меня и забрал меня в свою власть. Его не было, когда я был маленьким. Иногда, впрочем, я его чувствовал. Это был глупый маленький мечтатель, который то и дело задавал вопросы и удивлялся всему. Вы, вероятно, помните его? Я думал, что он уже умер, что я его убил и он никогда больше не появится. Оказывается, что он просто выжидал удобного случая. И вот теперь он занял мое место, а я не знаю даже, куда делся я сам.
Он засмеялся.
— Я очень люблю Бетти и буду всегда любить ее. Но это не та любовь, которая делает из мужчины и женщины одно существо, которая открывает новые пути для жизни.
— Это нашло на тебя, мой мальчик, неожиданно и быстро, — сказала она, — как оно всегда бывает. Но дольше всего горит не самое яркое пламя.
Он упал перед матерью на колени и, обняв ее, спрятал лицо в ее платье. Она вздрогнула, и ее маленькое тело выпрямилось. Но он этого не заметил. Если бы она могла хоть на минуту забыть!
— О матушка, — прошептал он, — это так прекрасно. Это должно длиться долго-долго.
Он посмотрел на нее: в ее глазах стояли слезы. Он приблизил к ней свое лицо и поцеловал ее.
— Я и не знал до сих пор, как люблю вас, — сказал он, — ваши уставшие руки, которые работали и страдали для меня. По-вашему, я никогда не должен был бы встречаться с ней и говорить с ней. Но ведь вы же мне ее и дали. И если бы вы знали, как она прекрасна. Тут должна быть какая-то тайна. Действительно, для других она только хороша, но для меня она представляет нечто большее. Я иногда боюсь, как будто смотрю на что-то не от мира сего. Что говорит Бетти? — спросил он внезапно. — Она была удивлена?
— Она сказала, что очень рада, — ответила ему мать, — рада, что ты смог полюбить. Она сказала, что ты ей теперь еще больше нравишься.
Он засмеялся:
— Дорогая Бетти! Я знал, что она поймет.
Самообладание в первый раз в жизни покинуло его, когда он счел необходимым поговорить об этом с сэром Гарри Кумбером. Он сам торопился покончить с этим разговором, чтобы привести все в порядок. Но Элеонор удержала его от этого шага.
— Вы не знаете отца, — сказала она. — Он способен выслать меня в Китай или в Перу, если будет думать, что нет другого способа удержать меня. Вспомните, что мне только семнадцать лет. Кроме того, он долго не проживет, и мне не хотелось бы идти против его воли. Подождите, покуда я переговорю с Джимом. Я напишу ему, чтобы он приехал. Я еще не видела его в новой форме, он, наверное, будет рад показаться в ней.
Она засмеялась.
Джим был ее брат, старше ее на пять или шесть лет. Они очень любили друг друга, и она надеялась привлечь его на свою сторону. Она не сказала Энтони, но чувствовала, что из-за нее ему придется выдержать сильную борьбу. Дело было не только в деньгах, хотя она отлично понимала, что на ней были сосредоточены все мечты о богатстве семьи. Главным препятствием будет вопрос семейный. Генеалогическое древо Кумберов было очень древним. В библиотеке висело его изображение. На картине были изображены Адам и Ева, причем Адам разрыхлял землю под деревом, а Ева поливала это дерево водой из козьего меха. Ветвиться оно начинало в эпоху Карла Великого. При Вильгельме Завоевателе появлялся главный сук семьи Кумберов. Вначале они не знали, как писать свою фамилию. Нынешнее правописание повелось от эпохи Якова.
Под этим деревом сидели однажды вечером Элеонор и ее брат, в камине весело трещали дрова. Сэр Гарри и леди Кумбер пошли спать, они обычно ложились в десять часов. Джим взял с собой новую форму и надел ее, хотя и стеснялся немного слуг. К счастью, слуг было немного. Минут пять оба молчали. Джим инстинктивно чувствовал, что Элеонор вызвала его не без причины. Он курил трубку.
— Ты мне нравишься в форме, Джим, — сказала она внезапно, — ты очень красив в ней.
Он засмеялся.
— Подожди, я переменю ее на что-нибудь менее видное, — сказал он.
— Разве нужно?
— Я бы хотел знать, — помолчав, заговорил он, — кто мне будет давать полторы тысячи фунтов в год, — меньше нельзя. Имеется, правда, тетка Мэри, но захочет ли она, я не знаю. А другого у меня не имеется.
— Это было, пожалуй, ошибкой, — сказала она тихо.
— Такова фамильная традиция, — ответил он. — В нашем случае, впрочем, это действительно было неосторожно. Но это было сделано, как нам всегда советовал отец: сначала купи вещь, а потом подумай, чем ее оплатить.
Она ударила ногой по каминной решетке.
— Вопрос поставлен довольно грубо, — сказала она смеясь, — боюсь, как бы он не был направлен в мою сторону.
— Ты подразумеваешь, что я говорил о богатом муже для тебя?
Она кивнула головой.
Он снова сел в кресло и пустил в воздух колечко дыма.
— Имеется что-нибудь в виду? — спросил он.
Она покачала головой:
— Нет еще. Я просто влюблена.
Он вскочил на ноги:
— Влюблена? Но ведь ты еще ребенок.
— И я это думала месяц тому назад, — ответила она.
— Кто он?
— Здешний молодой адвокат, — ответила она, — сын кузнеца. Говорят, что его мать ходила на поденную работу. Но, может быть, это только сплетни прислуги.
— Великий Боже! — воскликнул он. — Ты с ума сошла.
Она засмеялась:
— Я думала, что будет лучше сказать тебе сначала самое плохое о нем, а потом уже перейти к остальному. Несмотря на все, это необыкновенный человек. Он из породы тех людей, которые дают завоевателей: Наполеон был всего-навсего сыном провинциального прокурора. Он самый видный человек в Мидлсбро, и все, к чему он прикасается, дает хорошие результаты. Он, несомненно, будет миллионером и членом палаты лордов. Это не значит, что я из-за этого выхожу за него замуж. Все это я говорю только для того, чтобы облегчить тебе замолвить за меня словечко. Я бы его любила совершенно так же, если бы он был калекой и имел фунт в неделю. Я бы стала поденно работать, как работала его мать. Со мной об этом лучше не спорить, Джим, — добавила она, немного помолчав.
Она встала, подошла к нему сзади и обняла его голову.
— Мы всегда с тобой стояли друг за друга, будь же мне теперь другом, Джим, — сказала она.
— На что он похож? — проворчал он.
Она засмеялась.
— О, об этом не беспокойся, он здесь, посмотри.
Она обхватила его голову обеими руками и повернула к портрету монаха Антония, который стоял с распростертыми руками и сиянием вокруг головы.
— Это похоже на прекрасную старинную легенду, — продолжала она. — Сэр Персиваль не мог убить его. Ты же знаешь, что его тело не было найдено. Рассказывают, что, когда он лежал здесь, истекая кровью, святой Ольд внезапно появился, поднял его на руки, будто ребенка, и унес с собою. Теперь он вернулся. Это, наверное, он. Он так похож на него, и его именно так и зовут: Энтони Стронгсарм. До того как наша семья здесь поселилась, они уже жили здесь.
— А отцу ты ничего не говорила? — спросил он с усмешкой.
— Не уверена, но я точно не сказала, что монах Антоний вернулся.
— Труднее всего будет объяснить, что он вернулся под видом адвоката, — предположил Джим. — Если бы он вернулся под видом викария…
— Это было бы неправильно, — прервала она, — в те времена страной управляла церковь. Нынче — деловой человек. Он собирается превратить долину в огромный город и уничтожить нищету и безработицу. Это он построил доки, сделал выход в море и провел железную дорогу. Он вернулся для того, чтобы руководить и управлять, чтобы сделать страну счастливой.
— И сам он сделается миллионером и членом палаты лордов, — добавил Джим.
— Так бы поступил и служитель церкви. Оставшись монахом Антонием, он стал бы кардиналом и имел бы в своем распоряжении дворец и доходы. Большому кораблю большое плавание.
Джим встал и принялся ходить по комнате.
— Я не знаю, что может случиться, — сказал он. — Бедный старый отец потеряет голову. Тетка Мэри тоже потеряет голову. Все потеряют головы. Мне придется покинуть полк и перевестись в Индию.
Она побледнела.
— Почему же ты должен страдать из-за меня? — спросила она.
— Потому что таков закон света, — объяснил он. — Вот если бы он был миллионером и членом палаты лордов, нам бы этого не поставили в вину.
— И ты будешь потом говорить, что я поступила эгоистично, — сказала она.
— Любовь вообще эгоистична, — ответил он, — я не знаю, как тебе помочь.
