Решено: он не запрет дверь. Только окно закроет. От ночной свежести. От холода.
С каким спокойным сердцем сел он за стол, как вольно оперся подбородком в ладони, глядя на дверь. Лоб его был чуть нахмурен, но глаза лучились молодой силой.
Время тянулось невероятно медленно. Егор вдруг заметил, что его сигарета догорела на холодном краю пепельницы. Что он делал с тех пор, как безотчетно зажег ее, где витал?.. Лампа слегка коптила, огонь подрагивал, как от чужого, неуловимого дыхания. И все же в комнате никого не было. Еще не было. Ничего не изменилось вокруг: то же оцепенение, тот же избыток пространства. Егор обнаружил, что сидит за столом — неподвижно, без мыслей. Спокойствие уступило место всепоглощающему безразличию. Его не удивило бы сейчас никакое чудо: так странен был сон, в котором он очнулся, — словно на перекрестке сновидений множества людей, чье присутствие рядом только угадываешь, не видя...
Он с усилием встал и прикрутил фитиль у лампы. Ему показалось, что комната выстужена, но холод существовал в комнате как бы сам по себе, не касаясь его. Он проверил окно — закрыто — и на минуту прижался лбом к стеклу, глядя наружу, в ночь. Неясный звук донесся вдруг откуда-то из недр дома. Егор отвернулся от окна, напряженно прислушался. Стон ли это или скрипнула половица под чьей-то ногой? «Не запирай дверь на ночь», — так сказала Симина. «Запирай — не запирай будто та не войдет как угодно: через окно, через сон... И все-таки это кто-то застонал в забытьи. Господин Назарие, вероятно, а еще вероятнее — доктор».
Он вернулся за стол. «Что же обманывать себя, что себе самому отводить глаза? Это ее шаги, никуда не денешься. Никуда». Потрескивание и поскрипывание перешло в звук легких, быстрых шагов, приближающихся из глубин коридора. «Только бы проснуться», — отчаянно подумал Егор. И это снова был, он знал, самообман, он просто тешил себя надеждой, что спит, что все, с ним происходящее, — не более чем сон.
Пришло время пожалеть, что он до сих пор бездействовал, что никак не подготовился, а просто бессмысленно ждал. Теперь оставалось только загнанно следить, как несется вперед время: мгновенья пожирали друг друга, тяжелые, пустые, безвозвратные. Уже целую вечность шел гул шагов по коридору, но у него как будто заложило уши — он едва различал тихие, приглушенные шорохи. Шаги замерли у двери. Потянулись минуты. «Кто-то стоит за дверью, стоит и выжидает. А может быть, дверь и правда заперта? — цеплялся, как за соломенку, Егор. — Может быть, я во сне ее запер? И она не посмеет войти?..»
И тут раздался короткий и быстрый стук в дверь — так стучит женщина, когда волнуется.
Страшно побледнев, Егор встал и, опираясь руками о крышку стола, уставился на дверь большыми, горячечными глазами. Стук раздался снова, еще более нетерпеливый.
— Войдите! — не сказал, а простонал Егор.
В горле было сухо, груди не хватало воздуха. Дверь тихо отворилась и впустила девицу Кристину. Ее взгляд на мгновенье скрестился с Егоровым. Потом с великолепной улыбкой она оборотилась назад и повернула ключ в замке.
* * *
С открытыми в темноту глазами, лежа на спине и стараясь не дышать, г-н Назарие прислушивался к тому, что происходило в комнате. Неужели это доктор проснулся, встал и шарит теперь по столу, сшибая предметы и тут же подхватывая их, чтобы не нашуметь? Стуки и звяки возникали и замирали, словно останавливаемые чьей-то рукой. Предметы будто вскрикивали с болезненной звонкостью, и тут же их душило войлоком, а после делалось еще тише, еще томительней.
Г-н Назарие слушал, стиснув зубы, не смея ни пошевельнуться, ни отереть со лба капли холодного пота. Он был мокрый как мышь — когда он успел так взмокнуть? И что происходит — может быть, доктору что-то приснилось и он бродит теперь по комнате, не просыпаясь? А если очнется — что это будет за вопль, еще бы, в такой жуткой темноте со всех сторон!..
И тут совсем рядом с ним, за стеной, заскребло — огромный коготь неторопливо пробовал стену в разных местах, как бы пытался процарапаться насквозь. Г-н Назарие сорвался с постели и, одним прыжком выскочив на середину комнаты, налетел на кого-то, неподвижно стоящего. Доктор — это был он — отчаянно взвизгнул.
— Что вы здесь делаете? — с трудом выговорил г-н Назарие.
— Мне показалось, что кто-то ходит, — продребезжал доктор. — Что кто-то царапается снаружи... Вы разве не слышали?
— Птица, наверное, залетела в соседнюю комнату, — неуверенно предположил профессор.
Он прекрасно понимал, что никакая это не птица. Коготь корябал стену с нажимом, для птиц непосильным.
— Что вы там искали на столе, доктор? — спросил он. — Вы меня напугали.
— Это не я, — возразил доктор. — Это духи, это злые духи...
Он весь дрожал. А ружье, как на зло, осталось у кровати, и сейчас он ни за что не отошел бы от г-на Назарие, не выпустил бы его руку, за которую уцепился в страхе.
— У вас есть спички? — с натугой произнес г-н Назарие.
— Там, на столе, коробок...
Держась друг за друга, они пошли к столу, стараясь не спотыкаться о стулья. Г-н Назарие долго шарил в полной тьме на столе среди мелких предметов, и когда наконец чиркнул спичкой, его руки тоже дрожали.
— Может, мы зря испугались, — прошептал он.
— Нет, я уверен, уверен, — горячо возразил доктор.
Левой рукой он скомкал рубаху на груди, у сердца, и застыл в судорожной позе, бормоча что-то нечленораздельное.
— Надо уходить, — выговорил он наконец отчетливо. — Я больше в этой комнате не останусь.
— До света недолго, — попытался успокоить его г-н Назарие. — Лучше подождать.
Они взглянули друг на друга, но это только прибавило им обоим страху.
— А до тех пор можем помолиться, — предложил г-н Назарие.
— Я только это и делаю, — признался доктор. — Не помогает. Они все равно шебуршат.
Лампа горела слабым огнем. В наступившей полной тишине их дыхание казалось хрипами больного.
— Вы ничего не слышите? — вдруг спросил доктор.
Г-н Назарие резко обернулся. Звуки были другие, не те, что в комнате. Скорее это снаружи, в парке, поскрипывал гравий под чьей-то осторожной ногой. Г-н Назарие подошел к окну. Сначала ничего не было видно, бледный свет лампы мутил оконное стекло.
— И все же я слышу совершенно ясно, — прошептал доктор, присоединяясь к г-ну Назарие.
Скоро их глаза привыкли к темноте. В самом деле, на аллее виднелась чья-то маленькая фигурка.
— Симина! — узнал г-н Назарие. — Может быть, ее послали за нами? Что-нибудь с Сандой...
Однако девочка, обогнув большую клумбу, направилась вглубь парка. Она шла крадучись, почти невесомо. Доктор, онемев, провожал ее глазами.
— Какого дьявола она гуляет ночью одна? — с волнением проговорил г-н Назарие. — Боюсь, не случилось бы чего...
Он еще немного постоял у окна, пытаясь не потерять из виду Симину. Потом решительно принялся искать ботинки.
— Надо посмотреть, куда она пошла, — приговаривал он. — Узнать, что происходит.
Он торопливо одевался. Доктор смотрел на него ошалело, как бы силясь понять смысл его действий.
— Вы не идете? — спросил г-н Назарие.
Доктор закивал головой, влез в ботинки и накинул пальто прямо на ночную сорочку.
— Как это она нас не заметила? — удивился он. — Мы же были у окна, с лампой, а она шла как раз мимо...
Г-н Назарие прикрыл глаза.
— Неужели сомнамбула? — прошептал он с ужасом в голосе. — Не осознает, что делает... Мы должны догнать ее, пока не поздно!
* * *
Железный щелчок замка был последним живым звуком, который услышал Егор. Шаги девицы Кристины, хотя и вполне отчетливые, принадлежали иным пределам, и их тихая мелодическая дробь оплетала, как наваждение.
Она вышла на середину комнаты, держа Егора взглядом. «Если бы я мог закрыть глаза», — подумал он. «Не надо, друг мой любезный, — раздались в его голове слова, хотя Кристина молчала. — Не бойся же меня!..»
Мысли девицы Кристины всходили в его мозгу так ясно, что он без труда отличал их от своих. И страх был не так велик, как он ожидал; правда, ее приближение давило, воздух, которым он дышал, делался все реже и раскаленней, но при всем том ему удавалось оставаться на ногах, руки не дрожали и рассудок не мутился. Он не спускал глаз с Кристины, и ни одно движение ее воскового лица не ускользало от него. Фиалковый запах заполнил всю комнату. По дыханию Кристины Егор видел, что она взбудоражена — его близостью, предвкушением ласк. «Нам не нужен свет, любимый, погаси», — раздалось в его мозгу. Но он не поддался, собрав все силы. Теперь можно было ожидать, что она сама задует лампу и подступит к нему. Однако Кристина так и стояла посреди комнаты, с трепетом глядя ему в глаза, отрываясь лишь за тем, чтобы скользнуть взглядом по его сильным рукам, опирающимся о крышку стола. Егор сделал нечеловеческое усилие и опустился на стул. «А ведь ты раз признался, что хотел бы написать мой портрет, — услышал он мысль Кристины. — Написать так, как только ты умеешь...»
