Рабыня! Это слово, вырвавшееся из груди Изауры, как последний вздох, теперь передавалось из уст в уста ошеломленной толпой и долго разносилось эхом по просторным залам и гостиным, словно зловещий вой полуночных порывов ветра в чаще мрачного бора.
Этот необычный инцидент произвел на балу эффект разорвавшейся посреди бивуака бочки пороха. В первые мгновения — страх, оцепенение и нечто вроде гнетущего кошмара, затем — возбуждение, переполох, движение и жалобные стоны.
Алваро и Мигел проводили обессилевшую Изауру в дамский boudoir[12] и там с помощью некоторых сострадательных дам оказали ей соответствующую случаю помощь. Они не отходили от нее, пока девушка не пришла в себя окончательно. Обеспокоенный и обескураженный Мартиньо шел за ними по пятам и подсматривал с возможно близкого расстояния, опасаясь, как бы у него не отняли добычу.
Невозможно описать поднявшийся в залах шум, волнение, охватившее всех. Публика была взбудоражена различными и противоположными впечатлениями, разбуженными в умах этим неожиданным разоблачением. Какое возмущение появилось на лицах многих красавиц, принадлежавших к знатным и богатым семьям, когда они узнали, что превзошедшая их всех в красоте, изяществе, талантах и остроумии девушка была всего лишь беглой рабыней! Я не в состоянии рассказать, пусть читатели сами вообразят. Однако, к жестокому разочарованию многих из них, главным образом тех, кто чувствовал себя обиженными учтивостью и почестями, чистосердечно оказанными некоторыми кавалерами милой незнакомке, примешивалось некоторое затаенное удовлетворение. Они были унижены, но одновременно и отомщены. Те же, кто лелеял надежду или претендовал на любовь Алваро — а были их немало — ликовали, узнав о случившемся, так как благородный юноша невольно стал мишенью для тысяч безжалостных насмешек и острот.
— Как вам этот раб рабыни? — говорили они. — Какое выражение лица было у бедняги!
— Обыкновенное. Он, наверняка, выкупит ее и женится. Этот сумасброд способен на любые безумства.
— А что плохого? У него будет одновременно жена, хорошая кухарка и проворная служанка!
Слабое утешение! Клеймо неволи не могло заслонить, скорее наоборот, подчеркивало печать превосходства, запечатленную на прекрасном челе Изауры несмываемыми знаками божественного провидения.
Впечатления кавалеров были совершенно иными. Немногие, очень немногие перестали проявлять живой интерес и сострадание к несчастной и прекрасной рабыне. О случившемся говорили и обсуждали его во всех залах. Кое-кто, несмотря на очевидность примет и признание Изауры, еще сомневался в очевидности.
— Нет, эта женщина не может быть рабыней, — говорили они, — здесь какая-то тайна. Когда-нибудь она раскроется.
— Какая тайна? Случай вполне возможный, к тому же она сама призналась. Но кто этот грубый и бездушный плантатор, который держит в неволе такое прекрасное создание?
— Наверное, какой-нибудь болван, тупой и скаредный злодей.
— Если не какой-нибудь султанишка с хорошим вкусом, желающий сохранить ее в своем гареме.
— Как угодно, но необходимо заставить это животное освободить ее. Не может находиться в хижине женщина, достойная восседать на троне!
— Только бесчестный Мартиньо, с его сатанинской алчностью мог заподозрить рабыню в этом ангеле! Какое бесстыдство! Я бы его задушил, попадись он мне здесь сейчас!
А тем временем Мартиньо, который заранее запасся ордером на задержание рабыни и пришел в сопровождении судебного исполнителя, категорически требовал выдачи Изауры. Однако Алваро, употребив свое влияние и авторитет, решительно воспротивился этому и, взяв в свидетели присутствующих, объявил себя поручителем рабыни, обязавшись передать ее владельцу или тому, кто востребует ее по его указанию. Напрасно Мартиньо пытался настаивать, свидетели этой сцены, осмеивавшие и поносившие его, вынудили наглеца замолчать и отказаться от этого намерения.
— Проклятье! Хотите меня обокрасть! — воскликнул Мартиньо как одержимый. — Мои пять тысяч рейсов! Ах! Мои пять тысяч! Пропали! Пропали!
Причитая так, он нашел лестницу и, прыгая через ступеньки, рыча от ярости, стремглав выскочил на улицу.
Уже прошло около месяца после событий, о которых мы только что рассказывали. Изаура и Мигел благодаря законному вмешательству Алваро продолжали жить в том же маленьком домике в предместье Санто Антонио. Не имея больше возможности даже мечтать о побеге и свободе, они остались в Ресифе по совету своего покровителя, в ожидании результатов его усилий, предпринимаемых в их интересах, и находясь при этом в самой томительной тревоге, как Дамокл с подвешенным над его головой на тонкой нитке острым мечом.
Алваро почти каждый день бывал в доме беглецов и проводил долгие часы в разговорах о возможности добиться свободы для своей протеже, пытаясь ободрить их надеждой на счастливый исход его усилий.
Чтобы лучше понять то, что произошло со времени рокового бала, послушаем беседу Алваро и Жералдо, происходившую в доме Изауры.
Жералдо на следующее утро после бала оставил Ресифе и уехал в отдаленный поселок, куда его пригласили вести важное дело. Вернувшись в столицу штата через месяц, он прежде всего отправился к Алваро, побуждаемый не только дружбой, но и желанием узнать завершение необычного события на балу. Не застав дома своего друга два или три раза, он предположил, что вероятнее всего сможет увидеть его в доме Изауры, если она еще находится в Ресифе и живет в том же домике. Он не ошибся.
Услышав голос своего друга, спрашивающего о нем у калитки сада, Алваро тотчас же вышел ему навстречу, прежде заверив хозяев, что человек, интересующийся им, его близкий друг, которому он полностью доверяет, и, с разрешения хозяев, впустил его.
Жералдо приняли в маленькой комнате в передней части дома. Эта комната, хоть и не слишком просторная и очень просто обставленная, была весьма уютна, светла и полна аромата цветов. Окна комнаты затенялись вьющимися растениями, словно живыми зелеными занавесями, и поэтому она была скорее похожа на беседку, чем на комнату. Солнечный свет проникал туда через распахнутую дверь, ведущую на веранду с видом на море. С веранды можно было пройти меж кокосовых пальм, даривших тень и прохладу жильцам дома. Далее ваш взгляд скользил по поверхности океана и терялся на горизонте, где океан сливался с ясным сияющим небом.
Поздоровавшись с гостем и обменявшись с ним несколькими учтивыми словами, Мигел и Изаура, догадываясь, что молодые люди желали бы остаться наедине, тактично удалились во внутренние комнаты дома.
— Действительно, Алваро, — сказал, улыбаясь, доктор, — это прелестное жилище, и я не удивлен, что тебе нравится проводить здесь большую часть твоего времени. Он даже похож на таинственный грот феи. Жаль, что проклятый чернокнижник внезапно развеял очарование твоей феи, превратив ее в простую рабыню.
— Ах, не шутите так, мой дорогой доктор. Эта отвратительная сцена произвела на меня неизъяснимое, мучительное впечатление. Однако, признаюсь откровенно, ни на секунду не изменила природу моих чувств к этой женщине.
— Что ты говоришь?.. Твоя эксцентричность уже достигла такой степени?
— Что же поделаешь? Таким я родился. В первые мгновения стыд и даже бешенство ослепили меня. Я почти что с удовольствием наблюдал ее неподдельный испуг. Какое грустное и оскорбительное разочарование! В одно мгновение я увидел, как рушится и превращается в груду камней роскошный замок, с такой любовью возведенный моим воображением!.. Рабыня, столько времени державшая меня в заблуждении и, в конце концов, выставившая меня перед обществом в унизительной роли шуга! Представь себе, какой конфуз и смущение я испытал перед этими знатными дамами, рядом с которыми я поставил рабыню в собрании самого блестящего и избранного общества!
— И кроме того, — добавил Жералдо, — рабыню, затмившую их всех своей редкой красотой и удивительными талантами. Даже специально ты не смог бы приготовить им более жестокое унижение. Это преступление, которое тебе никогда не простят, разве что узнав, что ты тоже заблуждался.
— Так вот, Жералдо, я, не знавший тогда от смущения и неловкости, где спрятаться, сегодня смеюсь и радуюсь тому, что так случилось. Кажется, что это происшествие предначертал всевышний, чтобы таким неординарным образом показать, сколь ничтожны и смешны любые различия в происхождении или богатстве, чтобы смирить гордость и самодовольство великих, вознести и защитить униженных от рождения, доказав, что рабыня может быть лучше герцогини. Недолго продлилось то первое мое неприятное впечатление. Очень скоро сострадание, любопытство, интерес, внушаемые злоключениями такой незаурядной личности, а точнее любовь, которую не смог погасить в моем сердце даже такой громкий скандал, заставили меня позабыть все, и я решил открыто и любой ценой защитить прекрасную пленницу. Как только мне удалось привести Изауру в чувство, убедившись, что она вне опасности, я помчался домой к начальнику полиции и изложил ему события. Благодаря нашим дружеским отношениям, я получил разрешение на то, чтобы Изаура и ее отец, а кстати знай, что он действие действительно ее отец, могли бы свободно вернуться домой, в то время как я официально становился поручителем бедной девушки. Так и произошло, вопреки яростному реву Мартиньо, упорствовавшему, не желая отпускать добычу. Однако, на следующий день тот же начальник полиции, взвесив серьезность и значительность этого дела, пожелал, чтобы она была препровождена к нему для допроса и установления личности. Я, конечно, вызвался проводить ее. О, если бы ты видел ее в тот момент!.. Сохраняя все свое достоинство, сдерживая подступающие к горлу слезы, вызванные ее ужасным положением, она мужалась. В ней не было ничего, что напоминало бы ее рабское происхождение, ее манеры подчеркивали чистоту и благородство души. Это был ангел скорби, изгнанный с небес и представший перед земным судом. Я все еще сомневался в жестокой действительности. Начальник полиции, движимый восхищением перед такой милой и благородной особой, был очень любезен и допрашивал ее спокойно и вежливо. Охваченная смущением и стыдом, она созналась во всем с наивностью непорочной души. Бежала она с отцом, спасаясь от домогательств распутного, похотливого и жестокого сеньора, который насилием и мучениями хотел заставить ее удовлетворить его низкие желания. Но Изаура, которую исключительная природа, дополненная самым утонченным и совершенным образованием, с детства наделила целомудрием и героической стойкостью, отвергла все обольщения и угрозы своего недостойного господина. Наконец, под страхом обещанного им самого унизительного и грубого обращения, не замедлившего бы стать реальностью, она приняла крайнее и единственное остававшееся ей решение — бежать.
