Дорин утонула в его объятиях. Я подумала, что это, наверно, и есть приятель Ленни.
Я тихо стояла у дверей в моем черном панцире и черной накидке. Мое лицо было еще желтей, чем обычно, а ожидала я на этот раз еще меньшего, чем всегда. «Я всего лишь наблюдательница», — твердила я себе, глядя, как высокий блондин провел Дорин в квартиру и представил другому мужчине, столь же высокому, но смуглому и со сравнительно длинными волосами. Этот брюнет был одет в безукоризненно белый костюм и бледно-голубую рубашку с желтым шелковым галстуком. Галстук был заколот яркой булавкой.
Я не могла отвести взгляда от этой булавки.
Казалось, от нее исходил какой-то свет, озарявший все помещение. Затем свет свернулся в одну точку, заблиставшую каплей росы на золотом фоне.
Я переступила с ноги на ногу.
— Это бриллиант, — сказал кто-то из них, и вся компания сразу же расхохоталась.
Я коснулась ногтем стеклянного камешка.
— Она впервые в жизни видит бриллиант.
— Подари ей его, Марко.
Марко поклонился и втиснул булавку мне в руку.
Свет играл в ней, и была она тяжела, как кубик льда. Я быстро убрала ее в бальную сумочку с отделкой из черного гагата и огляделась по сторонам. Лица присутствующих были пусты, как тарелки, казалось, никто сейчас не дышал.
— К счастью, — сухая и жесткая рука взяла меня за плечо, — я ухаживаю за дамой весь этот вечер. И, может быть, — искры в глазах у Марко погасли, и сразу стало видно, какие они черные, — я кое-что получу…
Кто-то опять рассмеялся.
— Взамен утраченного бриллианта.
Рука сдавила мое плечо.
— Ой!
Марко убрал ее. Я посмотрела себе на плечо. На нем алел отпечаток большого пальца Марко. А он следил за моими движениями. Затем показал на предплечье с внутренней стороны:
— Теперь погляди сюда.
Я поглядела и увидела четыре отпечатка его пальцев.
— Это доказательство того, что я не шучу.
Мелкозубая и какая-то летучая ухмылка Марко напомнила мне о змее, которую я дразнила в зоопарке Бронкса. Когда я принялась барабанить пальцем по стеклу вольера, змея открыла свою похожую на адскую машину пасть и тоже заулыбалась. А затем принялась биться о невидимую преграду — и не прекратила этого занятия, пока я не убрала руку.
До тех пор я еще ни разу не встречалась с женоненавистниками.
Я поняла, что Марко — женоненавистник, потому что на протяжении всего этого вечера он не обращал никакого внимания на манекенщиц и старлеток с телевидения, которых там было полным-полно, и занимался исключительно мной. Не по доброте душевной и даже не из любопытства, а потому что я оказалась у него под рукой, как карта, полученная на сдаче из колоды, полной совершенно одинаковых карт.
* * *
Музыкант в загородном клубе поднес микрофон ко рту и перешел к тем скребущим и царапающим душу ритмам, которые слывут латиноамериканской музыкой.
Марко хотел было взять меня за руку, но я сосредоточилась на своем четвертом дайквири. Я никогда не пила дайквири до сих пор. И единственной причиной, по которой я пила его сегодня, было то, что Марко заказал его для меня, а я почувствовала такое облегчение, что он не спросил, какой напиток я предпочитаю, что и не вздумала возразить, а напротив, принялась пить один бокал за другим.
Марко посмотрел на меня.
— Нет.
— Что значит «нет»?
— Я не танцую под такую музыку.
— Не валяй дурака.
— Мне хочется посидеть и допить мой дайквири.
Марко, напряженно улыбнувшись, перегнулся ко мне, и — раз! — мой бокал, словно обретя крылья, очутился у него в руке. И тут же он схватил меня за руку с такой силой, что едва не оторвал ее.
— Это танго. — Марко провел меня между танцующими в центр зала. — Мне нравится танго.
— Я не умею танцевать.
— Тебе и не придется танцевать. Танцевать буду я.
Марко обвил меня рукой за талию и прижал всем телом к своему ослепительно белому костюму. Затем пояснил:
— Представь себе, что ты тонешь.
Я закрыла глаза, и музыка обрушилась на меня, как тропический ливень. Нога Марко скользила вперед, прижимаясь к моей, и моя нога отвечала на это, и я словно бы стала частью его, двигаясь вослед тому, как двигался он, ничего не зная, и не решая, и знать не желая, и через какое-то время я подумала: «Танцует не пара, а кто-то один. Вернее — пара, ставшая единым целым». И я позволила себе гнуться и трепетать, как дерево на ветру.
— Ну, а что я тебе говорил? — Дыхание Марко обожгло мне ухо. — Ты вполне прилично танцуешь.
Я начала догадываться, почему женоненавистники умеют повергать женщин в такой трепет. Женоненавистники подобны богам: они неуязвимы и преисполнены неодолимой силы. Они спускаются с небес, а затем исчезают. Их никогда невозможно удержать.
После латиноамериканской музыки был объявлен перерыв.
Марко провел меня через веранду в сад. Огни и голоса остались там, в танцевальном зале, а здесь воздвигала свою баррикаду глухая тьма. Ярко сияли звезды, а деревья и кусты источали холодные ароматы. Луны на небе не было.
Мы прошли через какую-то калитку и закрыли ее за собой. Перед нами простиралась пустынная площадка для гольфа, а за ней — несколько деревьев, растущих на небольшом холме, и я почувствовала, что вся обстановка в своей заброшенности мне бесконечно знакома: загородный клуб, танцевальный зал и сад с одним-единственным сверчком.
Не знаю, где точно мы находились, но это был один из богатых пригородов Нью-Йорка.
Марко достал тонкую сигару и серебряную зажигалку в форме пули. Он вставил сигару в рот и щелкнул зажигалкой. При свете вспышки его лицо с резко очерченными тенями выглядело одиноким и измученным, как лицо изгнанника.
Я не сводила с него глаз.
— А кого вы любите? — спросила я.
Целую минуту Марко в ответ не произносил ни слова. Вместо этого он просто открыл рот и выпустил синий клуб дыма.
— Великолепно, — произнес он в конце концов и расхохотался.
Клуб плыл по воздуху, расширяясь и расплываясь, во тьме он казался призрачным.
— Я влюблен в собственную двоюродную сестру.
Я даже не удивилась:
— А почему же вы на ней не женитесь?
— Это исключено.
— Почему же?
Марко поежился:
— Мы слишком близкие родственники. Она собирается уйти в монастырь.
— А она красивая?
— С ней никому не сравниться.
— А она знает, что вы ее любите?
— Разумеется.
Я помолчала. Вся ситуация казалась мне совершенно нереальной.
— Если вы любите ее, то когда-нибудь сможете полюбить и другую девушку.
Марко швырнул сигару себе под ноги.
Затем яростно раздавил ее.
Земля заворчала и отозвалась в моем теле тихим испугом. Грязь брызнула вверх и испачкала мне пальцы. Я решила было встать, но Марко взял меня за плечи и не позволил этого сделать.
— Но мое платье…
— Твое платье! — Грязь взметнулась в воздух и забрызгала плечи. — Твое платье! — Лицо Марко зависло вплотную над моим. Капли его слюны попали мне на губы. — Твое платье черное, и грязь тоже черная, так что все в порядке.
И он бросился на меня, словно хотел прогрызться сквозь мое тело и зарыться в грязь.
«Сейчас это случится, — подумала я. — Сейчас это случится. Если я просто буду лежать и не стану сопротивляться, то сейчас это случится».
Марко вцепился зубами в бретельку моего платья и разодрал его до пояса. Я увидела, как тускло заблестела в ночи голая кожа. Она казалась бледным пологом, разделяющим двух непримиримых противников.
— Сука!
Это слово обожгло мой слух.
— Сука!
Туман у меня перед глазами рассеялся, и я смогла обозреть все поле сражения разом.
Я начала царапаться и кусаться.
Марко вжимал меня в землю.
— Сука!
Я ударила его по ноге каблуком-шпилькой. Он приотпустил меня, почувствовав резкую боль.
Я сжала руку в кулак и со всей силы ударила его по носу. Ощущение было такое, будто я ударила по броне боевого корабля. Марко сел. Я заплакала.
Марко достал белый носовой платок и приложил его к носу. По бледному батисту, как чернила, расплылась густая тьма.
Я пососала соленые костяшки пальцев.
— Я хочу к Дорин.
Марко посмотрел в сторону площадки для гольфа.
— Я хочу к Дорин. Я хочу домой.
— Суки, все суки. — Марко, казалось, беседовал сам с собой. — Дает или не дает — а все сука.
Я постучала его по плечу:
— Где Дорин?
Марко хмыкнул:
— Пойди на автостоянку. И поищи на задних сиденьях.
Затем он сплюнул себе под ноги:
— Мой бриллиант.
Я встала на ноги и подняла с земли накидку. А потом пошла прочь. Но Марко вскочил и преградил мне дорогу. Затем провел двумя пальцами по все еще кровоточащему носу и шлепнул меня ими по обеим щекам. На них появились кровавые пятна.
— Эта кровь — плата за мой бриллиант. Верни мне его.
