Она шепчет:
Живи же, наслаждайся! Соломон проповедует радость! Иди, куда влечет тебя сердце и вожделение очей!
Антоний. Какую мне найти радость? сердце мое устало, очи мои помутились!
Она продолжает:
Войди в Ракотисское предместье, толкни дверь, выкрашенную в голубое; и когда ты очутишься в атрии, где журчит фонтан, женщина встретит тебя — в белом шелковом пеплосе, вышитом золотом, с распущенными волосами, со смехом, подобным щелканью кроталов. Она искусна. В ласках ее ты вкусишь гордость посвящения и утоление потребности.
Ты не знаешь также тревоги прелюбодеяний, свиданий украдкой, похищений, радости видеть нагою ту, кого уважал в одежде.
Прижимал ли ты к груди своей девушку, любившую тебя? Вспоминаешь ли ты ее пренебрежение стыдом и угрызения совести, исчезавшие в потоке тихих слез?
Ты можешь — ведь правда? — представить себе, как вы идете в лесу при свете луны? Вы сжимаете друг другу руки, и трепет пробегает по вашему телу; глаза ваши приближены и изливают друг в друга как бы духовные волны; сердце переполнено, оно разрывается. Какой сладостный вихрь, какое безмерное опьянение!..
Старуха Нет надобности испытывать наслаждения, чтобы почувствовать их горечь! Достаточно взглянуть на них издали — и отвращение охватит тебя. Ты, наверно, устал от однообразия все тех же действий, от течения дней, от уродства мира, от глупости солнца!
Антоний О, да! все, что оно освещает, не нравится мне!
Молодая Отшельник! отшельник! ты найдешь алмазы среди камней, источники под песком, усладу в случайностях, которые презираешь; и даже есть на земле уголки, такие прекрасные, что хочется прижать их к своему сердцу.
Старуха Каждый вечер, засыпая на ней, ты надеешься, что скоро она покроет тебя!
Молодая Однако ты веришь в воскресение плоти, то есть в перенесение жизни в вечность!
Покуда она говорила, старуха еще более иссохла; и над ее черепом, совсем облысевшим, летучая мышь описывает в воздухе круги. Молодая стала еще полнее. Ее платье отливает разными цветами, ноздри дрожат, она маслянисто поводит глазами.
Первая говорит, раскрывая объятия:
Приди: я утешение, отдых, забвение, вечная ясность!
Вторая, предлагая свои груди:
Я — усыпительница, радость, жизнь, неиссякаемое счастье!
Антоний поворачивается, чтобы бежать. Каждая кладет ему руку на плечо.
Саван распахивается и обнажает скелет Смерти.
Платье разрывается, и под ним видно все тело Сладострастия, с тонкой талией, огромным задом и длинными волнистыми, развевающимися волосами.
Антонии стоит неподвижно между ними обеими, оглядывая их.
Смерть говорит ему:
Сейчас или потом — не все ли равно! Ты принадлежишь мне, как солнца, народы, города, цари, горный снег, полевая трава. Я парю выше ястреба, мчусь быстрее газели, настигаю даже надежду, я победила самого сына божия!
Сладострастие Не противься: я всемогуща! леса оглашаются моими вздохами, волны колеблются моими движениями, добродетель, мужество, благочестие тают в благоухании моих уст. Я сопутствую человеку во всех его поступках, — и у порога могилы он оборачивается ко мне!
Смерть Я открою тебе то, что ты старался уловить при свете факелов на лице мертвецов или когда ты блуждал по ту сторону Пирамид, в тех великих песках, образовавшихся из людских останков. Время от времени осколок черепа шевелился под твоей сандалией. Ты брал горсть праха, сыпал его между пальцами — и твоя мысль, слившись с ним, погружалась в небытие.
Сладострастие Моя бездна глубже! Мраморы внушали грязную любовь. Стремятся к встречам, которые ужасают. Куют цепи, которые проклинают. Откуда идут чары блудниц, сумасбродство грез, безмерность моей печали?
Смерть Моя ирония превосходит всякую другую! Похороны царей, истребление народа вызывают судороги наслаждения; и войны ведут под музыку, с султанами, со знаменами, с золотыми сбруями, устраивают торжества, дабы лучше почтить меня.
Сладострастие Мой гнев стоит твоего. Я вою, кусаюсь. У меня предсмертный пот и вид трупа.
Смерть Своей серьезностью ты мне обязана, — обнимемся!
Смерть хохочет, Сладострастие ревет. Они обхватывают одна другую и поют вместе:
Я ускоряю разложение материи!
Я облегчаю рассеяние зародышей!
Ты разрушаешь, дабы я возобновляла!
Ты зачинаешь, дабы я разрушала!
Усиль мое могущество!
Оплодотвори мое гниение!
И их голоса, раскаты которых оглашают весь горизонт, достигают такой силы, что Антоний падает навзничь.
Толчки, время от времени, заставляют его приоткрывать глаза; и в окружающем мраке он начинает различать какое-то чудовище.
Перед ним череп в венке из роз. Он возглавляет женское туловище перламутровой белизны. Внизу — усеянный золотыми точками саван образует как бы хвост; и все тело извивается, подобно гигантскому червю, выпрямившемуся во весь рост. Видение бледнеет, испаряется.
Антоний встает.
Опять это был дьявол, и в двойственном своем виде — дух блуда и дух разрушения.
Ни тот, ни другой меня не страшит. Я отвергаю счастье, и я чувствую себя вечным.
Да, смерть — только призрак, покров, местами прикрывающий непрерывность жизни.
Но раз Субстанция едина, почему же формы разнообразны?
Где-то должны существовать первообразы, которых лишь подобиями являются тела. Если бы их можно было увидать, мы познали бы связь материи с мыслью, в чем и состоит Бытие!
Эти-то образы и были начертаны в Вавилоне на стене храма Бела; они же были изображены на мозаике в гавани Карфагена. Я сам иной раз наблюдал в небе как бы формы духов. Те, кто странствуют по пустыне, встречают животных, превосходящих всякое воображение…
И вот перед ним, по другую сторону Нила, появляется Сфинкс.
Он вытягивает свои лапы, шевелит повязками на лбу и ложится на живот.
Скача, летая, извергая пламя из ноздрей и ударяя по крыльям своим драконьим хвостом, кружит и лает зеленоглазая Химера.
Кольца ее волос, откинутые на сторону, путаются в шерсти ее поясницы, а с другого бока свешиваются до земли и движутся при качании всего ее тела.
Сфинкс недвижим и глядит на Химеру.
Сюда, Химера! остановись!
Химера. Нет, никогда!
Сфинкс. Не бегай так быстро, не залетай так высоко, не лай так громко!
Химера. Не зови меня больше, не зови меня больше, ибо ты всегда нем!
Сфинкс. Перестань извергать пламена мне в лицо и выть мне в уши: тебе не расплавить моего гранита!
Химера. Тебе не словить меня, страшный сфинкс!
Сфинкс. Ты слишком безумна, чтобы остаться со мной!
Химера .Ты слишком тяжел, чтобы поспеть за мною!
Сфинкс. Но куда же ты мчишься так быстро?
Химера. Я скачу в переходах лабиринта, я парю над горами, я скольжу по волнам, я визжу в глубине пропастей, я цепляюсь пастью за клочья туч; волоча хвостом, я черчу побережья, и холмы повторяют изгиб моих плеч. А ты! я вечно нахожу тебя неподвижным или кончиком когтя рисующим алфавит на песке.
Сфинкс. Все оттого, что я храню свою тайну! я думаю, исчисляю.
Море волнуется в лоне своем, нивы под ветром колышутся, караваны проходят, пыль разлетается, города рушатся, — мой же взгляд, которого никому не отклонить, устремлен сквозь явления к недостижимому горизонту.
Химера. Я легка и весела! Я открываю людям ослепительные перспективы с облачным раем и далеким блаженством. Я лью им в душу вечные безумства, мысли о счастье, надежды на будущее, мечты о славе и клятвы любви и доблестные решения.
Я толкаю на опасные странствия и великие предприятия. Своими лапами я изваяла чудеса архитектуры. Я ведь подвесила колокольчики к гробнице Порсенны и окружила орихалковой стеной набережные Атлантиды.
Я ищу новых благовоний, небывалых цветов, неиспытанных удовольствий. Ежели где-нибудь замечаю я человека, коего дух упокоился в мудрости, я падаю на него и душу.
Сфинкс. Всех тех, кого волнует жажда бога, я пожрал.
Крепчайшие, чтобы добраться до моего царственного чела, всходят по складкам моих повязок как по ступеням лестницы. Усталость овладевает ими, и они, обессиленные, падают навзничь.
Антоний начинает дрожать Он уже не перед своей хижиной, но в пустыне, и по бокам его оба чудовищных зверя, пасти которых касаются его плеч Сфинкс О Фантазия! унеси меня на своих крыльях, чтобы развеять мою печаль!
Химера. О Неведомый! я влюблена в твои очи! Как гиена в жару, я верчусь вокруг тебя, возбуждая к оплодотворению; жажда его снедает меня.
Раскрой пасть, подыми ноги, взлезь мне на спину!
Сфинкс. Ноги мои, с тех пор как они вытянуты, не могут уже подняться. Мох, как лишай, обметал мне всю пасть. Я столько размышлял, что мне нечего больше сказать.
Химера. Ты лжешь, лицемерный сфинкс! Почему ты вечно зовешь меня и вечно отвергаешь?
Сфинкс. Это ты, неукротимая прихоть, только и знаешь, что вьешься мимо!
Химера. Моя ли вина? да и в чем? Оставь меня! Лает.
Сфинкс. Ты движешься, ты ускользаешь! Ворчит.
