Жизнерадостная компания веселилась и дурачилась вовсю, а тем временем какой-то незнакомец, одиноко сидевший в сторонке за столиком, с интересом наблюдал за нею.
Уже недели две он являлся сюда каждый вечер: из всех завсегдатаев кафе он один выдерживал невообразимый шум, который поднимали богемцы. Даже их самые оглушительные выкрики не выводили его из равновесия, он просиживал в зале весь вечер, покуривал трубку, с удивительной регулярностью выпуская клубы дыма, пристально глядел в одну точку, точно сторожил какое-то сокровище, и выслушивал все, что говорилось за столиком богемы. С виду это был человек смирный и состоятельный, в кармане у него имелись часы, находившиеся в плену на золотой цепи. А однажды Марсель застал его у стойки как раз в тот момент, когда он разменивал луидор, чтобы расплатиться за ужин. С этого дня друзья-богемцы прозвали его капиталистом.
Вдруг Шонар, отличавшийся необычайно острым зрением, заметил, что бокалы у них пусты.
– Господа! – воскликнул Родольф. – А ведь сегодня сочельник, все мы христиане и по этому случаю должны заказать что-нибудь сверхъестественное.
– Коллин, вызови-ка официанта – добавил Родольф.
Философ яростно тряхнул звоночком.
– Что же нам заказать? – спросил Марсель. Коллин изогнулся в дугу и молвил, указывая на женщин:
– Выбрать вина предоставим дамам.
– Что до меня,– сказала Мюзетта, прищелкнув языком,– я не отказалась бы от шампанского.
– С ума сошла! – воскликнул Марсель.– Прежде всего – шампанское не вино.
– Ну и пусть! Люблю шампанское, оно стреляет.
– А я предпочитаю бальзам в корзиночке,– сказала Мими, не спуская с Родольфа влюбленного взгляда.
– Ты забываешься! – заметил Родольф.
– Нет, я только хочу забыться,– ответила Мими, на которую бальзам оказывал совершенно особое действие. Родольф был ошеломлен ее признанием.
– А мне хотелось бы «эликсира любви». Это полезно для желудка,– сказала Феми Красильщица и подпрыгнула на пружинах дивана.
Шонар прогнусавил нечто такое, от чего Феми вся затрепетала.
– Ну что ж! Хоть раз в жизни прокутим сто тысяч франков! – возгласил Марсель.
– Тем более что хозяин обвиняет нас в скаредности. Удивим же его не на шутку!
– Вот именно – закатим роскошное пиршество,– заявил Коллин.– Ведь мы должны беспрекословно подчиняться дамам. Любовь всегда самоотверженна, вино – спутник веселья, веселье – неразлучно с юностью, женщины – цветы, их надо поливать. Польем же! Официант! Официант!
Коллин неистово зазвонил в колокольчик.
Официант прилетел словно на крыльях ветра.
Пока он выслушивал распоряжения о шампанском, о бальзаме и всевозможных ликерах, его лицо выражало все оттенки изумления.
– У меня в желудке пусто,– призналась Мими, – хорошо бы ветчинки.
– А мне бы сардинок и масла,– вставила Мюзетта.
– А мне редиски и кусочек мяса в виде гарнира… – добавила Феми.
– Тогда так и скажите, что хотите ужинать,– заключил Марсель.
– Мы не против ужина,– согласились дамы.
– Итак, подайте нам ужин,– важно сказал Коллин.
От изумления официант покраснел как рак. Он не спеша отправился к хозяину и доложил о том, какие необыкновенные вещи ему заказаны.
Хозяин решил, что молодежи вздумалось пошутить. Но когда вновь зазвенел колокольчик, он самолично отправился в зал и подошел к Коллину, который внушал ему некоторое уважение. Философ пояснил, что они решили отпраздновать сочельник в его заведении, и попросил подать все, что они заказали.
Хозяин молча попятился к двери, теребя в руках салфетку. С четверть часа он совещался с женой, как женщина, получившая утонченное воспитание в Сен-Дени и вдобавок питающая слабость к искусству и изящной словесности, она посоветовала мужу подать заказанный ужин.
– Да и в самом деле, в кои-то веки могут же у них оказаться деньги,– сдался хозяин и распорядился, чтобы молодым людям подали все, что они требуют.
После этого он засел за игру в пикет с одним из своих старинных клиентов. Роковая неосторожность!
С десяти часов до полуночи официант, не переставая, носился вверх и вниз по лестнице. Молодые люди то и дело заказывали новые блюда и напитки. Мюзетта требовала, чтобы ей подавали по английскому обычаю и беспрестанно меняли тарелку, Мими отведывала всех вин из всех стаканов, Шонар уверял, что у него в городе сухо, как в Сахаре, Коллин метал на сотрапезников гневные взгляды, жевал салфетку и щипал ножку стола, принимая ее за ножку Феми. Только Марсель и Родольф не теряли самообладания и не без тревоги ждали развязки.
Незнакомец наблюдал кутеж с каким-то сосредоточенным любопытством, временами губы его приоткрыть как бы в улыбке, затем слышался некий скрип, словно кто-то затворял окно с ржавыми петлями,– это он смеялся про себя.
Без четверти двенадцать конторщица прислала счет. Он достигал невероятной суммы – двадцати пяти франков семидесяти пяти сантимов.
– Теперь давайте тянуть жребий – кому идти объясняться с хозяином,– сказал Марсель. – Разговор предстоит нешуточный.
Взяли косточки домино и решили, что пойдет тот, кому выпадет больше очков.
На беду, жребий пал на Шонара. Он был редкостный виртуоз, но никуда не годный дипломат. В контору он вошел как раз в ту минуту, когда хозяин проиграл своему старинному клиенту. Удрученный тремя проигрышами, Мом был в самом убийственном настроении и при первых же звуках Шонаровой увертюры пришел в неописуемую ярость. Шонар был отличный музыкант, но характер у него был прескверный. Он стал дерзить. Ссора разгоралась, хозяин отправился наверх и потребовал, чтобы ему немедленно же заплатили, иначе он их не выпустит. Коллин попробовал было прибегнуть к своему изысканному красноречию, но когда хозяин заметил салфетку, всю изжеванную Коллином и превратившуюся в корпию, он еще больше распалился и, блюдя свои интересы, святотатственно наложил руку на дамские шубки и ореховое пальто философа.
Между молодыми людьми и хозяином завязалась ожесточенная перестрелка – с обеих сторон летели оскорбления и брань.
Тем временем девушки болтали о нарядах и любовных делах.
Но вот сидевший неподвижно незнакомец зашевелился, он встал, сделал шаг, потом другой, затем зашагал, как все люди, подошел к хозяину, отвел его в сторону и стал что-то шептать ему. Родольф и Марсель впились в него глазами.
Наконец хозяин удалился, предварительно сказав незнакомцу:
– На это я, конечно, согласен, господин Барбемюш. Столкуйтесь с ними.
Господин Барбемюш приблизился к своему столику, взял шляпу, надел ее, затем повернулся вправо и стремительно подошел к Родольфу и Марселю, он снял шляпу, поклонился молодым людям, отвесил поклон дамам, вынул из кармана платок, высморкался и робко заговорил:
– Простите меня, господа, за нескромность. Мне уже давно хотелось с вами познакомиться, но до сих пор все не удавалось заговорить с вами. Позвольте мне воспользоваться этим счастливым случаем.
– Пожалуйста, пожалуйста,– ответил незнакомцу Коллин.
Родольф и Марсель молча ему поклонились. Не в меру утонченная щепетильность Шонара чуть было не испортила все дело.
– Позвольте, сударь,– начал он заносчиво.– Вы не имеете чести быть с нами знакомым, поэтому неприлично… Не будете ли вы добры одолжить мне немного табачку?… Впрочем, я тоже не возражаю…
– Господа,– продолжал Барбемюш,– я, как и вы, подвизаюсь на поприще искусства. Насколько я понял но из ваших разговоров вкусы наши совпадают, мне страшно хочется подружиться с вами и встречаться здесь по вечерам… Хозяин – скотина, но я сказал ему несколько веских слов, и вы можете спокойно удалиться… Надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии вновь встретиться с вами здесь и примете небольшую услугу, которую…
Шонар покраснел от негодования.
– Он хочет воспользоваться нашим положением,– заявил он,– на это никак нельзя согласиться. Он заплатил за нас. Я отыграю эти двадцать пять франков на бильярде, да еще дам ему десять очков вперед.
Барбемюш принял вызов и догадался проиграть, этим благородным поступком он завоевал расположение богемы.
Расставаясь, условились встретиться тут же на другой день.
– Итак, мы ему ничего не должны. Честь наша спасена,– сказал Шонар Марселю.
– Можно даже опять заказать ужин,– заметил Коллин.
В тот вечер, когда Каролюс заплатил из собственного кармана за ужин, съеденный богемцами, он направился домой вместе с Гюставом Коллином. Наблюдая за пирушками четверых друзей, Каролюс особое внимание обращал на Коллина и давно уже чувствовал влечение к философу, не подозревая, что ему суждено впоследствии сыграть по отношению к этому Сократу роль Платона. Поэтому-то Каролюс и обратился именно к Коллину, когда решил попросить ввести его в кружок богемы. По пути Барбемюш предложил своему спутнику зайти в ночное кафе и опрокинуть по рюмочке. Вопреки ожиданию, Коллин не только отказался, но, когда они приблизились к этому заведению, даже ускорил шаг надвинул свою философскую шляпу на самые глаза. Почему вы не хотите зайти? – спросил Барбемюш настаивая деликатно, без назойливости. У меня есть на то причины,– ответил Коллин.– том заведении служит конторщица, любительница точных наук, и у меня с ней непременно завяжется долгий разговор. Во избежание этого, я никогда не появляюсь здесь ни в полдень, ни в другое время дня. Дело объясняется очень просто,– бесхитростно добавил он,– мы с Марселем жили тут поблизости.