– Конечно, так, – ответила Матильда, – но какие мои слова позволили моей дорогой Изабелле заключить, что… – тут она остановилась, но затем продолжала: – Ведь он сперва увидел вас, и я, зная, сколь мало я привлекательна, далека от тщеславной мысли, что могла пленить сердце, уже отданное вам, – будьте же счастливы, Изабелла, какова бы ни была судьба Матильды!
– Мой дорогой друг! – воскликнула Изабелла, честное сердце которой не могло противиться доброму порыву. – Вами, именно вами восхищается Теодор; я это видела, я убеждена в этом; и мысль о моем собственном счастье никогда не заставит меня помешать вашему.
Неподдельная искренность Изабеллы исторгла слезы из глаз Матильды; и ревность, вызвавшая на некоторое время охлаждение между обеими прелестными девушками, уступила место естественным для них прямодушию и чистосердечности. Каждая призналась другой в том впечатлении, которое произвел на нее Теодор; и за этими признаниями последовала борьба великодуший, в которой каждая из подруг настойчиво уступала другой первенство в притязаниях на того, кто был дорог им обеим. Наконец гордость и добродетель напомнили Изабелле, что Теодор едва ли не в прямых выражениях отдал предпочтение ее сопернице; это заставило ее подавить в себе нежные чувства и отказаться ради подруги от предмета своей мечты.
Во время этого состязания в дружеских чувствах в горницу Матильды вошла Ипполита.
– Дорогая, – обратилась она к Изабелле, – вы так любите Матильду и так близко принимаете к сердцу все, что касается нашего несчастного дома, что я не могу вести с моей дочерью секретные разговоры, которые вам не подобало бы слышать.
Изабелла и Матильда, обеспокоенные этим началом, насторожились.
– Знайте же, моя милая, – продолжала Ипполита, – и ты также знай, моя дорогая Матильда, что эти два зловещих дня убедили меня в том, что Господь определил скипетру князей Отранто перейти от Манфреда к маркизу Фредерику, и меня, быть может, свыше осенила мысль предотвратить нашу окончательную гибель посредством союза обоих соперничающих домов. Имея в виду эту цель, я сочла уместным, чтобы мой супруг Манфред предложил маркизу Фредерику, вашему отцу, выдать за него мою дорогую, горячо любимую дочь.
– Меня выдать за маркиза Фредерика! – вскричала Матильда. – Боже милостивый! Высокочтимая моя матушка! И вы уже оповестили о ваших мыслях отца?
– Да, – ответила Ипполита, – он благосклонно выслушал мой совет и отправился к Фредерику изложить ему это предложение.
– О, несчастная государыня! – вскричала Изабелла. – Что вы сделали! Какую непоправимую беду навлекает ваша неосторожная доброта на вас самое, на меня и на Матильду!
– Я навлекаю беду на вас и на мое дитя? – удивленно повторила Ипполита. – Что это значит?
– Увы! – воскликнула Изабелла. – Чистота вашего собственного сердца мешает вам видеть развращенность других людей. Манфред, ваш супруг, этот нечестивец…
– Остановитесь! – сказала Ипполита. – Вы не должны в моем присутствии говорить без уважения о Манфреде: он мой супруг и повелитель, и…
– Недолго он будет оставаться таковым, если сумеет осуществить свои порочные намерения! – вскричала Изабелла.
– Меня изумляют эти речи, – сказала Ипполита. – У вас горячий нрав, Изабелла, но до сих пор еще никогда вы не утрачивали должной сдержанности. Какой поступок Манфреда позволяет вам говорить о нем так, как если бы он был убийцей, преступником?
– Добродетельная и чересчур доверчивая государыня! – отвечала Изабелла. – Он не хочет лишать тебя жизни, но хочет освободиться от тебя! Развестись с тобой!
– Развестись со мной! Развестись с моей матерью! – разом воскликнули Ипполита и Матильда.
– Да, – сказала Изабелла, – и в довершение своего преступления он замышляет… Я не могу выговорить это!
– Что может еще превзойти сказанное тобою? – молвила Матильда.
Ипполита молчала, онемев от горя. Вспоминая недавние двусмысленные речи Манфреда, она убеждалась, что все услышанное ею – правда.
– Достойнейшая, дорогая госпожа моя! Государыня! Матушка! – восклицала Изабелла, бросившись в порыве внезапно нахлынувшего чувства к ногам Ипполиты. – Верьте мне, клянусь вам, я скорее приму тысячу смертей, нежели уступлю столь гнусному…
– О, это уже чересчур! – вскричала Ипполита. – Одно преступление влечет за собой другие! Встаньте, дорогая Изабелла, я не сомневаюсь в вашей добродетели. О, Матильда, этот удар слишком тяжел для тебя! Не плачь, дитя мое! И – прошу тебя – не ропщи. Помни, что он все же твой отец!
– Но вы моя мать, – с жаром сказала Матильда. – И вы добродетельны, вы безупречны! Как же, как же мне не сетовать?
– Ты не должна сетовать, – сказала Ипполита. – Полно же, все еще обернется к лучшему. Манфред, впав в отчаяние из-за гибели твоего брата, сам не знал, что говорит. Может быть, Изабелла неверно поняла его: у него ведь доброе сердце… И к тому же, дитя мое, ты знаешь еще не все! Нас подстерегает рок: десница Провидения занесена над нами… О, если бы я могла спасти тебя от грозящего нашему дому крушения! Да, – продолжала она несколько более спокойно, – быть может, пожертвовав собой, я смогу отвратить несчастье от всех вас… Я пойду и скажу, что согласна на развод – мне безразлично, что станется со мной. Я удалюсь в соседний монастырь и проведу остаток дней моих в слезах и молитвах за свое дитя и… за князя!
– Вы слишком хороши для этого мира, – сказала Изабелла, – а Манфред ужасен… Но не думайте, госпожа моя, что ваша слабость может поколебать мою решимость. Я даю клятву – внемлите же ей, ангелы на небесах…
– Остановись, заклинаю тебя! – вскричала Ипполита. – Помни, что ты не можешь распоряжаться собою: у тебя есть отец…
– Мой отец настолько благочестив, настолько благороден, – перебила ее Изабелла, – что никогда не прикажет мне совершить нечестивое деяние. А если бы он даже и вознамерился приказать, может ли отец заставить дочь поступить низко и подло? Я была помолвлена с сыном князя: могу ли я выйти замуж за отца моего жениха? Нет, государыня моя, нет! Никакая сила не приневолит меня разделить ложе этого мерзкого человека. Он мне ненавистен и отвратителен! Божеские и человеческие законы запрещают… И неужели я могла бы забыть мою дорогую подругу, мою Матильду, и ранить ее нежную душу, причинив зло ее матери, которую она так обожает, – моей собственной матери, ибо я никогда не знала другой?
– О, она мать нам обеим! – вскричала Матильда. – Как бы мы ни любили, ни обожали ее, этого всегда будет мало!
– Мои дорогие дети, – сказала растроганная Ипполита. – Ваша любовь покоряет меня, но я не могу отступать от того, что нахожу справедливым. Мы не вправе сами выбирать пути: Господь Бог, наши отцы, наши мужья – вот кто призван определять их за нас. Ждите же терпеливо, пока вам не сообщат решение Манфреда и Фредерика. Если маркиз согласится принять руку Матильды, я уверена, что она охотно подчинится родительскому усмотрению. Может быть, Господь поможет нам и отвратит от нас остальное. Но что с тобой, дитя мое? – воскликнула она, ибо в этот момент Матильда без слов рухнула к ее ногам, проливая горючие слезы.
– Нет, не отвечай, дочь моя! – сказала Ипполита. – Мне не должно слышать ни одного слова, перечащего воле твоего отца.
– О, не сомневайтесь в моем послушании, в горьком моем послушании ему и вам. Но могу ли я, когда на меня изливается такая любовь, такая безграничная доброта, скрывать от лучшей из матерей свои чувства?
– Подумайте, что вы хотите сказать, Матильда? – перебила ее Изабелла, задрожав. – Возьмите себя в руки!
– Нет, Изабелла, – отвечала та, – я была бы недостойной дочерью такой несравненной матери, если бы скрывала в тайниках своей души чувство, которого она не благословила. Увы, я уже оскорбила ее: я позволила страсти закрасться в мое сердце и не призналась ей в этом, но сейчас я отрекаюсь от этого недозволенного чувства и даю обет Господу и матери моей…
– Дитя мое, дитя мое! – воскликнула Ипполита. – Что за слова ты говоришь? Какие новые беды уготовила нам судьба? Ты, ты… влюблена? В это грозное для всех нас время…
