привёз мальчугана.
— Мальчик, иди сюда. Да и ты быстрее поднимайся. Сам знаешь, здесь нельзя задерживаться.
Токудзиро быстрыми шагами начал подниматься по лестнице, бросив мне:
— Мальчуган, тебе не темно?
И так как они поднимались всё выше, мне ничего не оставалось делать, как последовать за ними по этой тёмной, узкой и крутой лестнице.
Я не подозревал, что это тот самый публичный дом, который мы видели, подплывая к берегу. Женщина привела нас в комнату для гостей, обращённую окнами к морю. Если подойти к перилам, можно было разглядеть весь порт, и залив, и прилегающие поля — всё, вплоть до западного берега. Но сама комната не отличалась изяществом. Она была небольших размеров — в шесть татами [30] — и покрыта старыми циновками.
— Мальчик, садись сюда, — сказала женщина и подвинула дзабутон [31] к самым перилам. Затем поставила передо мной апельсины и другие фрукты и сладости. В другой комнате были приготовлены сакэ и рыба. Женщина принесла всё это, и они с Токудзиро уселись друг против друга.
У Токудзиро было необычайно серьёзное лицо. Когда она протянула ему бокал, он осушил его одним глотком.
— Ну, когда же ты решила? — спросил он, в упор посмотрев на неё.
Женщине было лет девятнадцать-двадцать, она была бледной и худой, и я подумал, что она, вероятно, больна.
— Завтра, послезавтра, послепослезавтра, — говорила она, считая по пальцам. — Да, решено: через два дня. Но теперь я что-то опять начинаю колебаться, — и она, печально склонив голову, украдкой смахнула рукавом слезу. А Токудзиро всё наливал рюмку за рюмкой.
— Теперь, пожалуй, ничего не изменишь.
— Да, ты прав. Но подумаешь обо всём этом… Не лучше ли умереть?
— Ха-ха! Смотри-ка, мальчуган, сестрёнка умирать надумала! Что же нам делать? А я, как обещал, привёз мальчика. Что же ты не смотришь на него?
— Я уже смотрела. Так похож, просто удивительно. — И, улыбаясь, она внимательно посмотрела на меня.
— Похож? На кого? — спросил я удивлённо.
— На моего младшего брата. Это странно, конечно, но вот посмотри сам, — и, вынув из-за оби [32] фотографию, протянула мне.
— Я, как увидел карточку, так сразу и сказал, что похож на тебя. Вот она и просила привезти, показать ей, поэтому я взял тебя сегодня с собой. Ведь не отказываться же от угощения, — он говорил, не переставая пить.
Она подошла ко мне и, ласково улыбаясь, сказала:
— Кушай, что ты ещё хочешь? Я тебе всё достану. Тебе нравится?
— Мне ничего не нужно, — ответил я и отвернулся в сторону.
— Ну тогда пошли кататься на лодке. Пойдём, — она встала и пошла из комнаты. Я повиновался и последовал за ней. Мы спустились по лестнице. А Токудзиро смеялся нам вслед.
Мы вышли к каменной ступеньке. Женщина посадила меня в лодку, отвязала канат и проворно спрыгнула сама. Затем взялась за вёсла. Я был мальчишкой, но её поступки удивили меня.
Отплыв от берега, мы увидели Токудзиро, свесившегося через перила. Он смотрел на нас. Отчётливо выделялась его фигура, освещённая с одной стороны комнатным светом, с другой — небесным.
— Смотрите, осторожнее! — крикнул он нам сверху.
— Всё будет в порядке, — ответила она. — Жди, скоро вернёмся.
Мы проплыли мимо больших и малых судов и наконец вышли в открытое море. А луна светила всё ярче, совсем как в осеннюю ночь. Женщина перестала грести и села рядом со мной. Потом посмотрела на небо, огляделась вокруг и спросила:
— Сколько же тебе лет?
— Двенадцать.
— И братишке на фотокарточке двенадцать. А теперь ему уже шестнадцать. Да, шестнадцать. Но когда мы расстались, было двенадцать, и поэтому мне кажется, что он всё такой же, вот как ты. — Она не отрывала глаз от моего лица, и эти глаза вдруг наполнились слезами. В лунном свете лицо её казалось ещё бледнее.
— А он умер?
— Нет. Если бы умер, было бы легче. А то нас разлучили, и я не представляю, где он и что с ним. Родители наши умерли давно, и мы остались одни, совсем одни, и жили друг для друга. Но потом наши пути разошлись. И я даже не знаю, жив ли он. А нас скоро отправят в Корею. Удастся ли свидеться на этом свете, не знаю. — Она говорила, а слёзы всё текли и текли по её щекам, и она даже не вытирала их, всё смотрела на моё лицо, и наконец не выдержала и зарыдала.
Я слушал её и молча глядел на берег. Отражения освещённых окон колыхались в воде. Где-то рядом послышались тихие удары вёсел и скрип уключин. Появилась большая лодка. Гребец чистым голосом напевал какую-то рыбацкую песню. И я почувствовал незнакомую мне до сих пор печаль.
Вдруг из тьмы прямо перед нами вынырнула небольшая лодка. Это был Токудзиро.
— Сакэ привёз! — крикнул он.
— И хорошо сделал. А то вот я рассказывала ему про братишку и расплакалась.
Пока она говорила, Токудзиро подплыл вплотную.
— Ха-ха… Я так и думал, для этого и прихватил сакэ. Вот, пей, а я буду петь! — Сам он был уже порядком пьян.
Она взяла из его рук большую чашку, налила до краёв и выпила залпом.
— Ну-ка, ещё одну. — На этот раз он налил ей сам. Она взяла и эту чашку и тоже осушила её одним глотком. От неё запахло вином.
— Ну, я буду петь, а вы слушайте.
— О нет, Току. Мне так хочется поплакать. Здесь уж никто не увидит и не услышит. Разреши выплакаться. Сил нет.
— Ну что ж, плачь, а мы с мальчуганом послушаем, — и он, рассмеявшись, посмотрел на меня.
Она уткнула лицо в колени и разрыдалась. Чтобы не очень было слышно, она старалась одерживать дыхание, и спина её конвульсивно вздрагивала. Токудзиро сразу же стал серьёзнее. Некоторое время он смотрел на вздрагивающую фигуру, затем отвёл глаза и уставился на горы. И всё время молчал. Наконец я не вытерпел:
— Току, поедем домой.
Она тут же вскинула голову:
— Прости меня, малыш. В самом деле, зачем тебе эти слёзы… Но я увидела тебя и как будто с братом встретилась. А ты — крепкий мальчик. Вот скоро вырастешь большим и будешь знаменитым, — голос её всё время прерывался, — Току, пора вам возвращаться. Поздно уже, дома будут беспокоиться. А я выплакалась, и мне вот после вчерашнего легче стало.
Она плыла вслед за нами до тех пор, пока Токудзиро не приказал ей вернуться. Тогда она перестала грести. Наша лодка стала постепенно удаляться, а она повторила мне вслед: «Не забывай меня!»
С тех пор прошло семнадцать
