нежностей не дошли. Была суббота, и дождь хлестал, как черт знает что, и я был у нее дома, на веранде – у них такая большая застекленная веранда. Мы играли в шашки. Я время от времени над Джейн прикалывался, на тем, что она не трогала своих дамок из заднего ряда. Но прикалывался не всерьез. Она бы не дала вам спуску, вздумай вы всерьез над ней прикалываться. Мне кажется, мне на самом деле больше всего нравится, когда можно заприкалывать девчонку так, что она из штанов выскочит, если случай подвернется, но есть один нюанс. Над девчонками, которые мне больше всех нравятся, мне никогда особо не хочется прикалываться. Иногда мне кажется, им бы самим
хотелось, чтобы над ними прикалывались – да что там, я
уверен, что хотелось бы, – но трудно решиться, когда ты знаком с ней столько времени и ни разу над ней не прикалывался. Короче, я вам рассказывал про тот вечер, когда у нас с Джейн чуть до нежностей не дошло. Дождь хлестал адски, и мы сидели на веранде, и вдруг этот ханыга, за которого вышла ее мать, заглянул на веранду и спросил Джейн, не осталось ли в доме сигарет. Я не слишком хорошо его знал, ничего такого, но он, похоже, был из тех, кто не станет особо разговаривать с тобой, если ему чего-то от тебя не нужно. У него был скверный характер. Короче, старушка Джейн ему не ответила, когда он спросил ее, не знает ли она, где сигареты. Так что этот тип спросил ее снова, но она ему все равно не ответила. Даже взгляд не подняла от шашек. Наконец, этот тип вернулся в дом. После этого я спросил Джейн, какого черта это значит. Она тогда даже
мне не ответила. Сделала вид, что сосредоточилась на следующем ходе в шашках и все такое. А затем вдруг на доску упала эта слеза. На одну из рыжих клеток – вижу, как сейчас. Джейн просто затерла ее пальцем. Не знаю, почему, но мне стало адски не по себе. И что я сделал, я подошел и ей пришлось потесниться на качалке, чтобы я сел рядом с ней – вообще-то, я ей чуть не
на колени сел. Тогда она
по-настоящему расплакалась, и не успел я опомниться, как уже целовал ее везде –
повсюду – в глаза, в
нос, в лоб, в брови и все такое, в
уши – все ее лицо, кроме рта и все такое. Рот она от меня как бы убирала. Короче, в тот раз мы зашли дальше всего. Через какое-то время она встала и вошла в дом и надела этот свой красно-белый свитер, от которого я балдею, и мы пошли в чертово кино. Я спросил ее по дороге, не пытался ли мистер Кадэхи – так зовут этого ханыгу – подкатывать к ней. Несмотря на юный возраст, фигурка у нее была зверская, и я вполне мог ожидать такого от этого козла Кадэхи. Но она сказала, нет. Я так и не выяснил, в чем там нафиг дело. С некоторыми девчонками практически никогда не поймешь, в чем дело.
Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, что она такая, блин, ледышка или вроде того только потому, что мы никогда не обжимались и особо не валяли дурака. Вовсе нет. Мы, к примеру, всегда держались за руки. Звучит не слишком впечатляюще, я понимаю, но это было что-то зверское – держаться с ней за руки. Большинство девчонок, когда держишь их за руку, их рука, блин, как дохлая, а то еще бывает, постоянно шевелят своей рукой, словно боятся, что иначе тебе будет скучно или вроде того. А с Джейн не так. Мы заходили в чертово кино или вроде того и сразу брались за руки, и не разнимали рук, пока кино не кончится. И не меняли положения и ничего такого не думали. Ты даже никогда не волновался, с Джейн, не потная ли у тебя рука. Ты знал только одно – что ты счастлив. Правда.
Еще кое-что, о чем я сейчас подумал. Один раз, во время этого кино, Джейн сделала кое-что, отчего я просто обалдел. Показывали сводку новостей или вроде того, и вдруг я почувствовал эту руку сзади у себя на шее, и это была Джейн. Забавно получилось. То есть, она была совсем юной и все такое, а большинству девушек, которые кладут руку сзади кому-то на шею, им уже лет двадцать пять или тридцать, и они обычно делают так своему мужу или мелкому – я, к примеру, время от времени делаю так своей сестренке, Фиби. Но если девушка совсем юная и все такое, и она так делает, в этом такая нежность [Для редактора: здесь не помешает перекличка с предыдущим абзацем: neck-necking], что сдохнуть можно.
Короче, об этом я и думал, пока сидел в блевотного цвета кресле в вестибюле. О старушке Джейн. Каждый раз, как я подходил к тому, как она была со Стрэдлейтером в этой чертовой машине Эда Бэнки, я прямо бесился. Я знал, что она бы его не пустила и на первую базу, но все равно бесился. Мне даже не хочется говорить об этом, если хотите знать.
В вестибюле уже почти никого не осталось. Даже щлюховатых блондинок уже не осталось, и мне вдруг захотелось свалить к чертям оттуда. Тоска заела. И я не устал, ничего такого. Так что я поднялся к себе в номер и надел куртку. А еще глянул в окно, посмотреть, продолжают ли все извращенцы заниматься своими делами, но свет уже не горел и все такое. Я снова спустился лифтом и поймал кэб и сказал водителю везти меня к Эрни. «Эрни” – это такой ночной клуб в Гринвич-виллидже [14], куда мой брат Д. Б. частенько захаживал до того, как уехал в Голливуд и заделался проституткой. Время от времени он брал меня с собой. Эрни – это такой здоровый цветной толстяк, который играет на пианино. Он зверский сноб и едва ли будет говорить с тобой, если ты не большая шишка или знаменитость или вроде того, но он действительно умеет играть на пианино. Он до того хорош, что вообще-то почти до пошлости доходит. Не совсем понимаю, что я хочу этим сказать, но что-то хочу. Мне, конечно, нравится слушать, как он играет, но иногда тебе хочется как бы перевернуть его чертово пианино. Наверно это потому,
