Густав. Ты еще очень молод, но у тебя уже морщины. Догадываюсь, что ты много страдал. Эти знаки не обманут меня. Я близко знаком с нищетой.
Юрий. Страдал? Нет, я совсем не страдал. Голод, усталость… ведь не это?
Густав. Ты познал другие страдания; страдания души: хотеть и ничего не мочь.
Юрий. О да!
Густав. Однако в твоих глазах и на твоих пока безусых устах я читаю решимость, которую ничто не остановит. Такие люди, Дмитрий, могут то, что хотят. Ты повелевал только своим конем; стоит тебе захотеть, и ты будешь повелевать людьми.
Шубин. Когда-нибудь он станет богатым атаманом или толстым и жирным капитаном стрельцов.
Г устав. Атаманом? Довольно ли для него этого? Остров, где находится ваш большой курень, кажется тебе маленьким, не так ли?
Юрий. У нас еще есть степь.
Густав. Ты мне нравишься, и ты пугаешь меня… Дитя, ты презираешь людей; ты их презираешь слишком, но недостаточно. Ты считаешь их подлыми, но, верно, не знаешь, как они злы. Чрезмерное доверие может погубить тебя… Знаешь ли ты грамоту?
Юрий. Прежде я немного учился, в семинарии. Я умею читать и писать; знаю польский, несколько слов на латыни; я могу говорить с нашими пленниками татарами на их языке.
Густав. Почему, начав учиться, ты не закончил? Почему ты покинул школу?.. Хотя понятно, ты больше любишь повелевать, чем подчиняться. Сабля показалась тебе прекрасней, чем книга. Берегись! Другая сабля может сломать твою.
Юрий. Наши предки говорят: кто первее, тот правее.
Густав. А Писание говорит: «…кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом…»[24]
Юрий. Какая разница! Все равно когда-то придется умирать.
Густав. Да, но, умирая, надо иметь право сказать себе: то доброе дело, которое я мог, я совершил.
Юрий. Конечно, я хотел бы сказать это в свой смертный час, но хочу добавить: то, что было посильно предпринять моему сердцу, исполнить моей руке, — то я совершил.
Густав. Господь да направит тебя, дитя! Fata viam invenient[25]. Хотел бы я, чтобы ты родился на троне вместо меня. Если задержишься в Угличе, заходи повидать алхимика в изгнании. Прощайте, друзья мои.
Выходит в сопровождении Шубина.
Сцена четвертая
Акулина, Григорий, Юрий, Шубин.
Акулина. Какой большой ученый и какой добрый господин!
Григорий. Клянусь честью, дорогой мой товарищ, примите мои поздравления; вы будете запорожским атаманом, коли однажды не станете царем вместо Бориса. В любом случае я смиренно рекомендую себя вашему величеству, коли вам надобен священник. Мне кажется, вам нравятся короткие службы, все будет исполнено по вашему желанию. Пью за ваш успех на Днепре или на Москве. Вы со мной не согласны, мой милостивый князь?.. Предсказание Густава лишило его дара речи… Он не видит и не слышит… Черт возьми! Друг мой, пью за твое здоровье… Ну что, что ты на меня так уставился? Я что, татарин, что у тебя сделалось такое свирепое лицо?
Юрий. Его дядя хотел убить его… А ему всегда удавалось спастись.
Григорий. Кому?
Юрий. Принцу Густаву. Как он спасся?
Григорий. Ничего об этом не знаю. Он ведь философ, алхимик, некромант. Всем этим людям служит дьявол… Так что, вы не пьете?.. Как хотите, благородный господин. Твое здоровье, Акулина Петрова!
Шубин (входя). Возвращайтесь к столу, гости дорогие, и не обращайте на меня внимания. Я разжег печь, мне надобно сделать отливку. Добрый принц этот Густав! Он часто вот так заглядывает в мою лавку. (Говоря это, он выбирает старые украшения, чтобы расплавить их.)
Григорий. Все эти иностранцы накидываются на нашу Россию, как воронье на труп. Густав, принц датский… Впрочем, что далеко ходить, разве Борис не татарин? Дед его крестился, говорят. По мне, он так и остался безбожником, как его внук.
Шубин. Оставь наконец нашего славного царя, Григорий. Не будет тебе пути в Москву, поверь мне, коли не накинешь узду на свой поганый язык.
Григорий. Вот узда, которую мне приятно ощущать во рту. (Пьет.)
Юрий. Остался ли еще кто-нибудь из слуг царевича?
Шубин. Нет, большинство было сослано с его дядьями, Нагими, этими добрыми господами, за то, что убили царских офицеров, которых они обвинили в умерщвлении младенца. Да сжалится над ними Господь! Толкуют, такая страшная страна эта Сибирь! Здесь осталась только мамка царевича, бедная старая женщина, живущая подаянием добрых христиан.
Юрий. Как ее зовут?
Шубин. Оринка Жданова. Она помешалась, эта бедная женщина… она не может поверить, что вскормленное ею дитя мертво… Взгляни, вот реликвия царевича — печать, которой запечатывали его письма…. Она из чистого золота и весит почти две унции… Лучше будет ее переплавить: не понимаю, зачем я ее сохранил.
Юрий. Покажи мне. (Читает.) «Дмитрий Иванович…» Это и мое имя. Продай мне эту печать, Шубин, она мне пригодится, когда я стану запорожским атаманом…
Шубин. Но на печати выгравирован герб России…
Юрий. Ну и что? Вот польские дукаты; возьми, сколько тебе причитается. Эта вещь мне нравится.
Шубин. Но…
Григорий. Лучше купи себе кафтан или черную баранью шапку; что ты будешь делать с этой безделушкой?
Шубин (Юрию, тихо). Впрочем… если вам хочется эту печать… она ваша. Счастлив буду отдать ее вам.
Юрий. Я хочу заплатить.
Шубин. А я вам ее отдаю… Она мне недорого обошлась… Я получил ее от несчастного секретаря царевича, он продал мне ее перед отправкой в Сибирь…
Юрий. Как звать секретаря?
Шубин. Иван Федорович Ленской.
Юрий. И все же, сколько это стоит?
Шубин. Соблаговолите принять как смиренный дар вашего хозяина.
Юрий. Забери коня атамана; я тебе его дарю.
Шубин. Увы, я не смогу на него взобраться… Надобно быть казаком, чтобы подчинить себе столь злобное животное.
Юрий. Значит, ты ничего от меня не хочешь?
Шубин. Ничего, только соблаговолите вспомнить о вашем угличском хозяине.
Юрий. Я о нем вспомню. (Пожимает ему руку.) В какой стороне церковь? Справа?
Шубин. Эх, Бог ты мой! Вы говорите о церкви Спасителя…[26] но царь приказал снести ее… Святой Сергий слева, через несколько домов. Жена, покажи ему дорогу.
Юрий. Хорошо, хорошо.
Выходит с Акулиной.
Сцена пятая
Шубин, Григорий.
Григорий. Бедный простофиля! Кто же отдает запорожцу просто так две унции золота! Ведь ты мог получить прекрасного ногайского коня и половину его дукатов! Тебе прямо в руки шло надуть запорожца!.. Кстати, он мне совсем не нравится, этот твой гость. Слишком молчалив. И не пьет — будто татарин. Он показался мне неискренним… Ты уверен, что это не шпион Бориса?
Шубин. Вот уж нет!.. Он благородный юноша… Но все это очень странно… Мне бы хотелось повидаться с Оринкой Ждановой!.. Что-то в этом есть…
Григорий. Какая муха тебя укусила, кум? У тебя такой же таинственный вид, как у твоего запорожца.
Шубин. Я? Да ничего… то есть… Тебе ничего нельзя сказать… Ты повторяешь в кабаках все, что услышал…
Григорий. Можно подумать, я не умею хранить тайны… Ну и кому же я рассказал, что ты утаил полфунта золота от чаши, которую Борис…
Шубин. О!
Григорий. Так в чем же дело? Жена твоя вышла, запорожец, святоша, пошел в церковь молиться… ну же, говори!
Шубин. Да это просто идея… фантазия…
Григорий. Что ж за идея?
Шубин. Ладно… Эта блаженная Жданова верит, что царевич не умер… А что, коли это мы все блаженные?
Григорий. Это ты блаженный. Как, ты воображаешь…
Шубин. Шшш! Не так громко… Эта отметина, что была у царевича под правым глазом…
Григорий. Как? Запорожец?!
Шубин. А Мария Федоровна, его мать? Ты знаешь, что она была смуглая, как все южанки?..
Григорий. Он-то черен, как калмык… но волосы у него светлые.
Шубин. Наш славный царь Иван Грозный был светловолос.
Григорий. Да, правда, когда он супит брови…
Шубин. Ты видел его глаза, когда он заметил печать?
Григорий. Он на нее прямо-таки кинулся.
