Григорий. Он на нее прямо-таки кинулся.
Шубин. В пути он не переставая расспрашивал меня о царевиче, о Борисе, о том, что случилось в нашем злосчастном городе в 7099 году.
Григорий. И со мной ни о чем другом не говорил.
Шубин. И как запросто он беседовал с принцем Густавом… А все, что принц ему сказал… Ты слышал?
Григорий. Да нет, это блажь! Ясно же, что Дмитрий мертв. Князь Василий Шуйский прибыл сюда вести расследование через три дня после убийства… Все здешние жители видели тело царевича, выставленное на парадном ложе в соборе.
Шубин. Но ложе было двенадцати вершков в высоту и окружено стрельцами. Кто мог разглядеть лицо младенца?
Григорий. Но царица, его мать, которая теперь постриглась в монахини…
Шубин. Разве тебе не известно, что мать принца Густава тоже сказала, что ее сын умер, дабы еще надежнее устроить побег?.. Меня вот что занимает… как только сын ее умер, наш славный царь (да хранит его небо!) заставил ее постричься в монахини.
Григорий. Черт побери, забавная получается история.
Шубин. Не слишком.
Григорий. Почему это?
Шубин. Коли этот предъявит права…
Григорий. На трон? То-то будет забава. Хотел бы я видеть лицо Бориса, когда он узнает эту новость.
Шубин. Очень надеюсь, что он ее не узнает… Гришка, будь хотя бы честным человеком… Кто бы он ни был, это мой гость.
Григорий. Нет, это невозможно… потому что, коли бы Дмитрий не умер…
Шубин. Но эта отметина, отметина под глазом…
Григорий. Да, тут и правда есть что-то странное… но…
Шубин. Пойду скажу жене, чтобы привела мне Жданову… Иногда она говорит, как разумный человек… и помалкивай обо всем, что я тебе сказал!
Уходит.
Сцена шестая
Григорий (один). Может, он просто дерзкий плут. Цыган красит вам лошадь, приделывает ей накладной хвост, вставляет новые зубы… Так же можно и нового царевича справить… Вот бы рассказать Борису или его брату Семену Годунову!.. Сотня рублей, быть может… Да, а еще, быть может, удар ножом вечером, по возвращении из монастыря… Он не любит, когда дуют на пепел этого угличского дела или вмешиваются в государственные тайны… С другой стороны, коли этот запорожец этак вот разъезжает по стране, значит, за ним влиятельная партия… Карманы у него полны золота… Коли он добьется успеха, он озолотит тех, кто ему помог… надобно приглядеться к этому человеку… А вот и он.
Сцена седьмая
Юрий, Шубин, Григорий.
Юрий. Да, мой дорогой Шубин, я уезжаю, и немедленно. Нам, степным людям, не дышится вольно в ваших городах.
Шубин. Я хотел бы долго располагать вами, мой почтенный гость, но не смею удерживать вас в моем смиренном жилище. Могу ли я знать, куда вы направляетесь?
Юрий (с улыбкой). В Москву!
Григорий. В Москву!
Юрий. Прощай же, дорогой Шубин. И коли однажды мы встретимся в Москве или на Днепре, знай, что во мне ты найдешь друга. Прощай и ты, Григорий Богданович. Быть тебе богатым настоятелем!
Григорий. Да свершатся предсказания шведа, Дмитрий Иванович! Соблаговолите тогда вспомнить о бедном монахе, вашем смиренном слуге. (Юрий выходит в сопровождении Шубина. Григорий смотрит через окно во двор.) Счастливого пути!.. Какой он ловкий!.. Вот уже в седле… И правда, коли внимательно к нему приглядеться, в нем обнаруживаешь нечто… нечто царственное… Гляди-ка, он даже шапки не снимает перед этим купцом, чьи сундуки полны жемчуга… Да, но можно гордость принца спутать с грубостью запорожца… Вот и наша блаженная старуха…
Сцена восьмая
Григорий и Шубин. Акулина вводит Орину Жданову.
Шубин. У тебя веселый вид, матушка, а глаза блестят, как прежде, когда ты танцевала с парнями при дворе усопшего царевича… Хочешь стакан водки?
Орина. И нынче можно танцевать, и еще потанцуют… Твое здоровье, батюшка… (Тихо.) Его здоровье.
Шубин. Чье это — его?
Орина. Ты сам хорошо знаешь, младенца… Я была уверена… И я снова видела его…
Шубин. Да ну? Снова его видела?
Акулина. Кого, да кого же?
Шубин. Того, с кем прежде плясала?..
Орина. Того… того, кто заставит поплясать других.
Шубин. Скажи-ка мне, Оринка Жданова, когда эта беда… ты понимаешь? Когда эта беда приключилась… ты была там… когда царевич…
Акулина. Вот еще! Ты хочешь заставить ее снова рассказать ту же историю?
Шубин. Оставь меня, жена… Когда царевич умер, ты…
Орина. Он не умер!.. Это ложь наших врагов!
Шубин. Ты хорошо видела, что произошло?..
Орина. Еще бы я не видела! Там был святой Михаил со своим золотым щитом, который он выставил перед ножом, а святой Николай пришел и говорит мне: «Не плачь, Оринка Жданова, не печалуйся: я за все отвечаю. Я положу его в свою ладью и перенесу на остров в Синем море, пока не придет срок».
Григорий. И что же ты сказала святому Николаю?
Орина. Я ему отвечала: «Ваше преосвященство, не в обиду вам будь сказано, как же это дитя будет без меня? Я пою ему песни, чтобы он уснул, я кормлю его, вы же знаете, что нынче, когда царица в монастыре, нельзя, чтобы эта гувернантка Волохова прикасалась ни к какой посуде… Царица запретила, да и…»
Шубин (тихо). Уже пьяна!.. (Громко.) Но как же все-таки другие не заметили, что он исчез?..
Орина. Злодеи, убийцы, ты хочешь сказать… Да вот как… Вошел человек, казак… нет, я подумала, уж не татарин ли… казак, христианин… И у него в руке был нож… Там был и младенец, по правую руку святой Михаил, по левую — святой Николай, и дитя щелкало орешки… Человек входит… толкает меня… подожди-ка… Его звали Герасим… у него еще другое имя было…
Шубин. Ладно, ладно, понятно… Но как ребенок исчез?
Орина. Я вам уже сто раз говорила. Святой Николай посадил его на спину прекрасного белого коня, а святой Михаил положил на его место агнца.
Григорий. Ну да, как жертвоприношение Авраамово.
Орина. И Авраам там тоже был.
Шубин. Не повстречала ли ты сегодня на улице молодого человека в красном кафтане и черной бараньей шапке?..
Орина. Шш! Мы с ним полный час проговорили.
Шубин (Григорию, тихо). Ну? (Громко.) А, так вы разговаривали? Еще стаканчик, Оринка.
Орина. Да, я, по обычаю, сидела на каменном пороге… это все, что осталось от его прекрасного дворца!.. Душегуб! Все разрушил, все, что принадлежало этому драгоценному младенцу! Будь проклято его потомство!.. Каждый день я прихожу туда прясть шерсть. Мне все кажется, я его еще вижу, бедное дитя. Он резвится на травке и путает мне клубки.
Шубин. Так этот молодой человек говорил с тобой?
Орина. Шапка была у него надвинута на глаза, а воротник кафтана поднят. Он присел подле и говорит: «Матушка…» Меня словно кто ударил… Я думала, сердце выскочит… «Это здесь был дворец царевича?» — «Да, — говорю. — Да хранит его Господь, а врагов его поразит!» — «Аминь», — говорит. Потом он мне еще столько сказал… Знала ли я царевича… И царицу… в каком монастыре этот злодей заточил ее… и дядьёв… Любит ли по-прежнему Григорий Нагой старую водку? И жив ли еще Иван Ленской? Потом мы поговорили о дворце… Какой прекрасный дворец! Тронный зал царицы, а подмостки трона с персидским ковром, который он измазал вареньем… Так мы без устали говорили о тех временах.
Шубин (Григорию, тихо). Сейчас она в своем уме.
Григорий. А что молодой человек?..
Орина. Наконец он встал. «Вот, Оринка Жданова, — говорит. — Возьми эти десять дукатов. Прощай». И поцеловал меня, дорогое дитя! Как он прекрасен!
Шубин. Так ты узнала его?
Орина. Сразу, как увидела.
Григорий. Кто он?
Орина. Никому никогда не узнать этого… да вы скоро все узнаете… А ты, монах, коли ты родич или товарищ того ужасного татарина, что в Москве, передай ему, чтоб обратился, ибо через год я буду держать его голову в своем переднике… И я брошу ее в сточную канаву на главной улице, это так же верно, как то, что меня зовут Орина Жданова… Он обещал отдать мне ее… Мой драгоценный младенец, я ничего у вас не прошу, кроме головы этого проклятого татарина… А, судари москали! Свора мятежников! Жиды и басурмане! Вы целуете крест перед Борисом и берете императора из татар! Вас наставят на истинный путь, жиды! Час близится! Шубин, батюшка, еще стаканчик. (Пьет.) Здоровье нашего славного царя Дмитрия Ивановича!
