— Только не наш кастелян…
— Именно он-то в первую голову! Он упрямый осел, сейчас же взбрыкивает, чуть что не по нем. Я все заранее рассчитал. С Рушем такой номер бы не прошел, тот взял бы лупу, стал бы думать, думать и додумался бы. А мне бы еще один срок навесили. Но с кастеляном…
— Если уважаемые господа из третьей категории закончили беседу, мы можем, пожалуй, проследовать к кассе, не так ли? — ехидничает надзиратель.
9
— Куда вы направитесь по выходе из тюрьмы, Куфальт? — спрашивает инспектор.
— В Гамбург.
— У вас там есть работа?
— Нет.
— У кого будете там жить?
— Еще не знаю.
— Значит, так. Пишите: «Собирается бродяжничать», — говорит инспектор секретарю.
— Да не собираюсь я бродяжничать. Я сниму себе комнату.
— Это наше дело, что писать. Мы делаем так, как здесь принято.
— Но это же неправильно. Не буду я бродяжничать. Я же не бродячий подмастерье.
— Прикажете написать: «Отправляется путешествовать»? Слышите, Эльмерс, господин Куфальт отправляется путешествовать. По-видимому, завтра в семь утра за воротами его будет ждать собственный автомобиль.
Куфальт бросает подозрительный взгляд за барьер, разделяющий комнату:
— Надеюсь, в справке не будет указано, что я из тюрьмы?
— Да что вы, как можно! Там будет указано, что вы выписались из отеля «Четыре времени года»!
— Такую справку, где будет указано, что я из тюрьмы, я не возьму. В Уголовно-процессуальном кодексе сказано, что в справке отбывшего срок наказания не должно указываться, откуда он выпущен.
— Мы делаем все, как положено по инструкции.
— Но я же вижу — тут написано: «Освобожден из Центральной тюрьмы». Такую справку я не возьму. Как ее покажешь квартирной хозяйке? Я требую, чтобы мне выдали другую.
— Вы получите только такую. Ни о какой другой и речи быть не может. И вообще — хватит качать права, Куфальт!
— Но в Уголовно-процессуальном кодексе написано…
— Это мы уже слышали. А теперь — попридержите-ка язык, не то прикажу вывести вас отсюда.
— Господин надзиратель! Я требую, чтобы меня принял директор!
— А ну, заткнитесь! Кстати, директора нет, уехал.
— Это неправда! Час назад я был у него.
— А полчаса назад он уехал. И если вы сейчас же не угомонитесь…
— Бацке, Брун, Ленау — неужели вы стерпите?! Вы же знаете — в синей брошюрке, там, в камере, написано…
Куфальт заводится все больше и больше.
Тогда инспектор выходит из-за перегородки:
— Куфальт, предупреждаю вас! Я вас предупреждаю, Куфальт! Только что, на моих глазах, вы занимались подстрекательством! И завтра утром, когда ваш срок истечет, я посажу вас под следствие за призыв к бунту.
— Вы? Вы посадите?! Предвариловку навешивает судья, а не вы! Расскажите эту байку новичку, господин инспектор, но не мне!
— Эльмерс, полюбуйтесь на этого молодца! И такие типы еще хотят, чтобы их выпустили!
— Получу я справку, какую положено по Уголовному кодексу, или нет?
— Вы получите такую справку, какую у нас принято выдавать.
— И там будет указано, что я прибыл из тюрьмы?
— Естественно. А то откуда же?
— Тогда я требую, чтобы меня принял заместитель директора.
— Надзиратель, отведите Куфальта к инспектору полиции. Так, теперь займемся вами, Бацке. Вы, надеюсь, не придаете особого значения тому, чтобы в вашей справке вместо тюрьмы значился соседний отель?
— По мне — лишь бы денежки сполна выдали, а там — пишите, что хотите, хоть отцеубийцей называйте.
— Вы слышите, Куфальт? — победительно бросает инспектор.
10
Полицейский инспектор — мягкий, седой и ласковый человек, очень тучный, очень тихий и спокойный, до того тихий и спокойный, до того ласковый, что его и не приметишь. И все же его не любят, пожалуй, больше всех тюремщиков. Арестанты называют его Иудой.
Куфальт не может забыть, как этот человек в первый же месяц отсидки заявился к нему в камеру, изображал доброту и участие, а уходя, сказал: «Если у вас, Куфальт, появится в чем-то нужда, изложите свою просьбу лично мне. Я буду приходить к вам раз в месяц».
У Куфальта накопилось много просьб, и он ждал прихода инспектора. В тюрьме заведен такой порядок, что заключенные могут высказывать свои просьбы и пожелания только в определенный день и час, и если шанс упущен, приходится опять ждать целый месяц.
Три месяца ждал Куфальт обещанного визита, чтобы изложить свои просьбы лично инспектору. Но тот не пришел. За пять лет так ни разу и не появился в его камере. Он пообещал «просто так», чтобы в ту минуту расположить к себе Куфальта, и потом никогда больше о нем не вспомнил. Просто из любопытства один-единственный раз заглянул к новичку в камеру.
Но Куфальт ему этого не простил. Все эти годы не мог заставить себя еще раз обратиться к инспектору с какой-нибудь просьбой, и теперь цедит сквозь зубы:
— Господин инспектор, согласно Уголовному кодексу в справке, выдаваемой при освобождении, не следует указывать, что она выдана при освобождении из тюрьмы. А мне хотят всучить справку об освобождении из Центральной тюрьмы с печатью «Центральная тюрьма».
Полицейский инспектор устремляет на заключенного долгий взгляд. При этом он сочувственно покачивает седой круглой головой, а потом переводит взгляд в угол, где нет ничего, кроме шкафа с папками.
— Вот опять, — говорит он с сожалением в голосе. — Опять! — Снова покачивает головой. — Беда, да и только!
Куфальт стоит перед ним и терпеливо ждет, чем кончится этот спектакль. Ибо не в силах поверить, что инспектор может действительно в чем-то посочувствовать заключенному.
Позади Куфальта стоит по стойке «смирно» приведший его надзиратель. Стенные часы, украшенные дубовыми листьями, мечами и орлом, гулко тикают, отсчитывая время. Полицейский инспектор вновь обращает взгляд на заключенного.
— И что же нам надлежит сделать?
— Выдать мне такую справку, как положено.
— О да, конечно! — радостно восклицает инспектор. — Конечно же! — Но вдруг вновь впадает в сочувственный тон: — Вот только… — Это говорится уже тихо и доверительно: —…есть некоторые препятствия.
Он откидывается на спинку кресла и принимается поучать:
— Разные бывают пункты в инструкциях: одни выполнимые, другие — нет. Я не собираюсь возражать против этого пункта, напротив, он общественно значим и гуманен и соответствует нынешнему демократическому духу. Вот только выполнимым его никак нельзя назвать. Ну подумайте сами, Куфальт, я обращаюсь сейчас к вам не как к заключенному, я обращаюсь к вам как к человеку разумному и образованному.
Инспектор делает паузу и ласково смотрит на Куфальта. А потом произносит очень медленно и терпеливо, как бы втолковывая:
— Центральная тюрьма находится в городе. В городе этом имеется паспортный стол. В паспортном столе имеется картотека на всех жителей города. Согласно букве инструкции, на которую вы ссылаетесь, мы получаем из паспортного стола бланки для выписки. Заполняем их, хотим выдать их на руки выпускаемым на свободу и… и…
Полицейский инспектор опять глядит в угол. Куфальт терпеливо ждет, он уже успокоился, в голове у него созрел план. Пусть себе мелет, а он все равно получит такую справку, какую хочет.
— и… — наконец заканчивает фразу инспектор, — заключенный не хочет ее брать. Вы улыбаетесь, Куфальт (тот и не думает улыбаться), вы мне не верите. И все же заключенный действительно отказывается ее брать. Вы меня, видимо, недостаточно внимательно слушаете. Чего не хватает в справке о выбытии? Печати не хватает! И что мы можем тут поделать? Либо оттиснуть печать Центральной тюрьмы, и тогда не будет выполнен пункт инструкции, либо же оставить вообще без печати, но тогда справка недействительна. Есть еще и третий выход: раздобыть печать городского паспортного стола. Куфальт! Куфальт! Вы же разумный и образованный человек! Здесь, у нас, в Центральной тюрьме, не может же быть печати паспортного стола! — И с глубокой печалью в голосе: — Нет, этот пункт инструкции невыполним, каким бы идеальным и гуманным он ни казался. Теперь вы это видите?
— Я прошу дать мне справку о выбытии согласно Уголовному кодексу.
— Да я бы с удовольствием, Куфальт, с большим удовольствием! Но это не-воз-мож-но! Надзиратель, заключенный получил разъяснение, уведите его…
— Если мне выдадут справку с печатью Центральной тюрьмы, я в день своего освобождения пошлю ее в правовую комиссию ландтага и повторю ваши разъяснения слово в слово…
Молчание.
— О, конечно же, — говорит наконец полицейский инспектор, только уже не ласковым, а резким и скрипучим голосом. — Ко-неч-но! Хотите прошибить лбом стену. Ничего другого от вас и не ждал. Это же неумно, Куфальт. Сейчас вы думаете только о том, что выходите на свободу, И совсем не думаете о том, что в один прекрасный день вновь…
