которым я более или менее знаком, будем считать себя оправданными, и Майнард будет освобожден от каких-либо действий касательно этого дела, а Вы должны быть готовы опровергнуть любую клевету, которая может явиться результатом этого.
До семи тридцати вечера — с тем расчетом, чтобы мы за полчаса могли успеть на пароход — Ваш друг может найти меня в комнате капитана Майнарда.
Ваш покорный слуга,
РАПЕРТ РОЗЕНВЕЛЬД
(граф Австрийской империи)».
Свинтон дважды без остановок пробежал глазами это необычное послание. Как ни странно, содержание письма не расстроило, а успокоило Свинтона. Во время повторного чтения на его лице показалось даже что-то вроде довольной улыбки.
— Фан! — сказал он, пряча письмо в карман и торопливо поворачиваясь к жене. — Позвони и закажи бренди и соду, а также какие-нибудь сигары. И послушай меня, девочка: ради твоей жизни, не позволяй официанту сунуть свой нос в нашу комнату или заглянуть вовнутрь. Возьми у него поднос, как только он постучится в дверь. Скажи ему также, что я не в состоянии спуститься и позавтракать… что я заболел вчера вечером и сегодня утром чувствую себя неважно. Можешь добавить, что я лежу в кровати. Скажи все это ему конфиденциально, чтобы он тебе поверил. У меня серьезные причины просить тебя об этом. Так что будь внимательна и осторожна и ничего не перепутай.
Не говоря ни слова, послушная жена позвонила, и вскоре в дверь постучали.
Вместо разрешения «Войдите!», Фан, стоящая наготове у двери, вышла из комнаты, тщательно прикрыла за собой дверь и продолжала на всякий случай придерживать дверную ручку.
Официант, откликнувшийся на звонок, был тот самый веселый парень, назвавший ее воробышком.
— Немного бренди и соды, Джеймс. Со льдом, конечно. И постой… что еще? А! Немного сигар. Принеси полдюжины. Мой хозяин, — добавила она, не дожидаясь, пока официант повернется и уйдет, — не сможет спуститься на завтрак.
Это было сказано с улыбкой, которая пригласила Джеймса к дальнейшему разговору.
И улыбка сработала: уходя для того, чтобы выполнить заказ, он уже знал, что английский джентльмен из номера сто сорок девять лежит больной и беспомощный в своей кровати.
Все это совсем не удивило официанта. Мистер Свинтон был не единственным постояльцем, которого он сегодня обслуживал, кто в это особенное утро потребовал бренди и соду. Джеймс был очень доволен этим, поскольку он мог получать дополнительные чаевые.
Спиртное вместе с сигарами было принесено, и его приняли, как было заранее оговорено. Слуга джентльмена не позволил официанту удовлетворить свое любопытство, взглянув на его больного хозяина. Даже если бы дверь была открыта и Джеймс был впущен в комнату, ему не удалось бы абсолютно ничего узнать. Он мог бы только увидеть, что хозяин Франка все еще лежит в постели, его лицо все равно было прикрыто покрывалом!
Мистер Свинтон предпринял такие странные меры на случай неожиданного вторжения постороннего; но причина этих мер не была известна даже его собственному камердинеру. Как только вошел «слуга» и дверь закрылась, Дик Свинтон сбросил покрывало и снова принялся вышагивать по ковру.
— Это был тот же самый официант? — спросил он. — Тот, который принес письмо?
— Это был он, Джеймс, ты его знаешь.
— Тем лучше. Откупорь бутылку, Фан! Я хотел бы выпить, чтобы успокоить свои нервы и заставить себя думать о чем-то хорошем!
Пока Фан раскручивала проволоку на пробке, он взял сигару, откусил кончик и закурил.
Он выпил бренди и соду одним залпом, через десять минут — еще одну треть и вскоре — все, что осталось.
Несколько раз он перечитывал письмо Розенвельда, каждый раз возвращая его в карман и скрывая текст письма от Фан.
Между чтением он садился на кровать, откидывался назад, с сигарой во рту, через некоторое время снова вставал и вышагивал по комнате с нетерпением человека, ожидающего важного события — словно сомневаясь, может ли оно произойти.
И таким образом провел мистер Свинтон целый день, долгих одиннадцать часов с момента получения письма, не покидая своей спальни!
Что заставило его повести себя таким странным и непонятным образом?
Он один знал причину. Он не раскрыл ее своей жене — так же, как и содержание недавно полученного письма, оставив ее теряться в догадках, и догадки эти были не слишком лестными для ее лорда и хозяина.
Шесть раз были заказаны бренди с содой, и приняты заказы были с такими же мерами предосторожности, как и в первый раз. В течение дня все эти напитки были выпиты, было выкурено очень много сигар. Съел Свинтон за весь день только тарелку супа и корку хлеба — это нормально в день похмелья после бурной ночи. Для мистера Свинтона похмелье закончилось вечером, в семь тридцать.
В семь тридцать произошло то, что неожиданно изменило его тактику — из странного и больного он превратился в нормального, почти трезвого человека!
Глава XV
ПРОЩАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД
Тот, кто знаком с расположением «Океанхауза» и прилегающей к нему территории, знает, что извозчичий двор расположен в восточной части, а от него начинается широкая дорога, огибающая южную границу гостиницы.
По этой дороге в тот же вечер, именно в половине восьмого, на территорию гостиницы въехал экипаж. Судя по отсутствию у возницы ливреи и по его шляпе неизвестного фасона, экипаж был наемный, видимо, его заказали сюда к этому времени. Донесшийся с дальнего причала свисток парохода призывал пассажиров подняться на борт, и экипаж подвигался к гостиничной веранде, чтобы посадить в коляску торопящихся отплыть на этом судне. Вместо того чтобы обогнуть переднюю часть гостиницы, он остановился у южного ее крыла, где также была лестница и двойная входная дверь.
Две леди, которые стояли на балконе, видели, как экипаж остановился, но не придали этому значения. Они были заняты беседой, более интересной, чем вид пустого экипажа и даже чем обсуждение вопроса о том, кто собирается уехать на пароходе.
Этими леди были Джулия Гирдвуд и Корнелия Инскайп, а предметом их беседы была ссора, которая произошла между капитаном Майнардом и мистером Свинтоном, о которой целый день судачила
