ГОРЕ-ЗЛОСЧАСТЬЕ[51]
(Менахем-Мендл — агент)
Менахем-Мендл с дороги — своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
Во-вторых, да будет тебе известно, дорогая моя жена, что мне пришлось исчезнуть, то есть удрать. Я только что выпутался из большой беды! Надо бога благодарить! Чуть-чуть в кутузку не угодил и, бог знает, чем бы все это кончилось. Об арестантских ротах и говорить не приходится, — пахло каторжной Сибирью, хотя виноват я столько же, сколько и ты. Как твоя мама говорит: «Придет беда — отворяй ворота!» Сейчас, когда господь бог помог, и я вовремя вырвался, как из огня, я хочу написать тебе обо всем подробно. От начала до конца.
Из предыдущего моего письма, ты, наверное, поняла, в каком я очутился положении после того, как сосватал двух девиц… Я тогда думал, что все кончено! Нет больше Менахем-Мендла! Но встретился я с одним типом, с агентом-инспектором из «Эквитебеля»,[52] который штрафует людей от смерти и зарабатывает на этом крупные деньги. Он достал книжку и показал мне, скольких людей он уже заштрафовал от смерти, и сколько человек у него уже умерло. А это такое дело, что чем больше умирают, тем лучше — и для покойников и для живых. Ты, пожалуй, спросишь, в чем тут смысл? А смысл простой! Например, взял «Эквитебель» и заштрафовал меня от смерти на десять тысяч рублей. Я должен платить за это всего каких-нибудь двести — триста рублей в год — до самой смерти. Так что одно из двух: если я умер, упаси бог, в первый же год, — твое счастье: десять тысяч на улице не валяются! А если я живу, то — счастье «Эквитебеля». Служит там бесконечное количество людей, все больше евреев, у которых тоже имеются жены и дети и которые тоже хотят жить. Но меня это не касается. Беда, однако, в том, что не каждый может быть агентом. Агент должен быть первым долгом хорошо одет, но по-настоящему — хорошо! Приличный костюм, воротник и манжеты — хотя бы бумажные, но обязательно белые, красивый галстук, ну, а о шляпе говорить не приходится. А главное — это разговор. Агент обязан уметь говорить. Это значит, он должен уметь разговаривать, уговаривать, переговаривать, заговаривать, говорить до тех пор, пока человек не почувствует, что ему необходимо заштрафоваться от смерти. А больше ничего не нужно. Словом, мой агент-инспектор нашел, что из меня должен выйти хороший агент, замечательный «инквизитор»[53]…
Теперь, дорогая моя, я должен тебе объяснить разницу между агентом-инспектором и агентом-инквизитором. Агент-инквизитор — это просто агент, который штрафует людей от смерти, а агент-инспектор — это уже старший, который сам агентов делает. Затем имеется еще «кружной»[54] агент-инспектор, который делает агентов-инспекторов, а надо всеми этими инквизиторами, инспекторами и «кружными» существует начальник, которого называют «генерал-инспектором». Старше его нет никого на свете. Понятно, для того, чтобы стать «генералом», нужно сначала быть «инквизитором», потом инспектором, затем «кружным» и так далее. А уж когда бог поможет и дослужишься до генерала, тогда ты обеспечен заработком на всю жизнь. Есть, говорят, генералы, которые не меньше тридцати тысяч в год проживают. Словом, он стал меня уговаривать сделаться агентом. И я подумал: а чем я рискую? Одно из двух: пойдет так пойдет, а нет так нет. «Масла, — говорит он, — я в это дело не кладу. Наоборот, я еще получаю, — говорит он, — „аванс“, то есть мне дают задаток в счет моей работы, чтобы я имел на расходы, на новый костюм и на покупку портфеля». В таком случае это и вовсе не плохая комбинация! И я дал себя уговорить и сделался, в добрый час, агентом.
Однако это не так скоро делается, как говорится. Чтобы стать агентом, надо прежде всего повидаться с генералом, потому что покуда генерал не подпишет, все это гроша ломаного не стоит. И вот он, инспектор то есть, взял и на свой счет привез меня в Одессу к генералу «Эквитебеля», который распоряжается двадцатью с лишним губерниями и имеет в своем подчинении, говорят, восемнадцать сотен агентов.
Описать тебе величие этого генерала просто невозможно. То есть сам по себе он не так уж велик, но шум вокруг него велик. Глаза у него большие и острые, а личико светлое, щечки розовые и звать его Евзером. Контора генерала занимает целый дом: комнаты, комнаты, комнаты. Множество столов и стульев, книг и бумаг, агенты толкутся, шум, гам, депеши летят во все стороны столпотворение! Пока добьешься к самому генералу, надо пройти через все семь кругов ада.
Я весь помертвел, когда меня ввели к этому Евзеру, хотя он пригласил меня сесть, угостил папиросой и расспросил обо всем: кто я такой, и что я такое, и чем занимаюсь… Я рассказал ему все, от начала до конца: как я ехал в Кишинев и очутился в Одессе, как торговал «Лондоном», а потом попал в Егупец, вертелся там на бирже, покупал и продавал «Путивль», «лилипутов» и другие «бумажки», до миллионов добирался, а потом как я, не теперь будь сказано, сделался маклером по сахару и по деньгам, по домам и имениям, по лесам и заводам, и как я потом стал сватом и даже писателем, словом, ворочал делами, горел, пылал, трещал на весь мир, и как все это кончилось плохо, дальше некуда…
Выслушал меня генерал, Евзер то есть, поднялся, положил руку мне на плечо и сказал:
— Знаете, что я вам скажу, господин Менахем-Мендл? Вы мне нравитесь. Имя у вас славное, а говорить вы, слава богу, мастер! Предсказываю, что со временем вы будете крупным агентом, очень крупным! Пока получите аванс, выезжайте в свет: по еврейским городам и местечкам, — вас там все знают, — и дай бог счастья!..
И действительно. Получив у них деньги, я тут же облачился в царские одежды. Ты бы меня, наверное, не узнала. Портфель я купил себе большой. Насовали мне в него книжек и бумаг — целый транспорт, и я пустился в свет!
Прежде всего отправился в Бессарабию — счастливый уголок! Там, говорят, можно дела делать — штрафовать и штрафовать! И должно же так случиться, что как раз на эти дни пришлась годовщина смерти отца. Я остановился от поезда до поезда в каком-то захолустном местечке, черт бы его взял! Я и не знал, что местечко это славится своими озорниками, нахалами, доносчиками и ябедниками. Сгореть бы ему до того, как я его узнал! Но уж если суждено несчастье, — так именно в этом местечке надо было мне остановиться и попасть в такое болото, господи, спаси и помилуй! Чуяло мое сердце, что добром это не кончится. Но когда нужно прочесть поминальную молитву, так ведь от этого не откажешься!
Пошел я в синагогу и попал как раз к вечерней молитве. Когда помолились, подходит ко мне служка и спрашивает:
— Годовщина?
— Годовщина! — отвечаю.
— Откуда будете?
— С белого света, — говорю.
— Как ваше имя?
— Менахем-Мендл.
— Привет вам! — говорит он и здоровается со мной, а за ним и все молящиеся.
Окружили меня со всех сторон и начали выспрашивать: кто я такой, и откуда, и чем занимаюсь?
— Я — агент! — говорю.
— По каким делам? — спрашивают. — По машинам?
— Нет, — отвечаю. — Я агент-инквизитор от «Эквитебеля».
— Это что еще за напасть? — спрашивают они.
— Я обеспечиваю людей после смерти.
И объясняю им, что это значит и как штрафуют людей от смерти. А те стоят с раскрытыми ртами, как если бы им рассказывали, что на небе — ярмарка.
Среди них я заметил двоих людишек: один из них высокий, тощий, весь какой-то изогнутый, и нос у него тоже изогнутый и лоснящийся. И манера у этого человечка во время разговора выдергивать по одному волосы из бородки. Второй невысокого роста, коренастный, черный, как цыган, с одним глазом — вороватым и все время глядящим куда-то в сторону. И как бы серьезно он ни говорил, все кажется, что он ухмыляется. Эти двое, видимо, хорошо раскумекали, что значит штрафовать людей от смерти: они как-то странно все время переглядывались и пробормотали один другому: «Будет дело!»
Я сразу же сообразил, что этих двух нельзя равнять с остальными: они понимают дело и с ними можно столковаться.
И действительно, как только я вышел из синагоги, они пошли следом и обратились ко мне:
— Куда вы так спешите, реб Менахем-Мендл? Погодите минуточку, мы хотим у вас кое-что спросить. Вы собираетесь у нас, в этой дыре, дело делать?
— А почему бы и нет? — спрашиваю.
— С нашими евреями? — говорит долговязый с изогнутым носом.
А тот, с глазком, подхватил:
— С евреями хорошо кугель кушать!
— Что же прикажете делать? — говорю я.
— Дело надо делать с помещиками!
— Дай им бог здоровья! — подхватил одноглазый.
Идем мы таким образом и разговариваем. А когда говорят, — можно и договориться. Оказывается, что у них сокровище — барин, молдаванин, богатый хозяин, который дает им подзаработать. Вот они и думают, что его можно было бы заштрафовать на кругленькую сумму…
